Отрава для сердец - Арсеньева Елена - Страница 70
- Предыдущая
- 70/98
- Следующая
О, как хорошо, как хорошо! Вот счастье! Если бы еще не чесались слипшиеся соленые волосы, не саднила царапина на виске, разъеденная морской водой. В голове у Троянды все колыхалось и раскачивалось, однако невероятным усилием воли ей удалось сцепить непослушные мысли в довольно-таки связную цепочку: в такие чаны обычно наливают воду; этот чан теплый, потому что в нем горячая вода; нет лучше способа согреться, чем забраться в горячую воду.
Однако додуматься – это было еще полдела. Куда труднее оказалось содрать с себя лохмотья рубахи и залезть в этот чан! С превеликим трудом Троянде удалось наконец забросить тело в горячую, блаженно-горячую влагу. Она сразу погрузилась с головой и подумала, что, если бы вода в лагуне была такой теплой, она не спешила бы выбираться на берег! Едва шевеля руками, Троянда разобрала слипшиеся пряди и принялась вяло водить руками по телу, смывая соль и боль. Как по волшебству, перестал ныть висок, тяжесть не ушла из головы, но это была тяжесть не беспамятства, а сонливости, приятная тяжесть… и Троянда, поудобнее умостив голову на бортике, погрузилась в сон с таким же безоглядным наслаждением, как давеча погружалась в эту восхитительную горячую воду.
Григорий приналег на весла, чтобы не отстать от сверкающей гондолы, как вдруг на террасу выскочили какие-то женщины, принялись вопить, махать руками. Из-за дальности расстояния Григорий не мог понять, в чем тут дело, только и долетело до него одно слово, которое повторялось чаще других: «Сбежала!.. Сбежала!..» – а больше ничего он не понял. Зато понял синьор. Его гондола вмиг воротилась, он выскочил на ступеньки и опрометью ринулся в дом, имея при этом вид весьма угрюмый.
Григорий принялся ждать. По его разумению выходило, что ежели кто сбежал, так его следует гнать и преследовать, и он не сомневался, что синьор сейчас ринется в погоню, однако день истек, вечер настал, за ним пришла и ночь, а синьор не только ни в какую погоню не бросился, но и вовсе не вышел более на свое беломраморное крыльцо. Вскоре огни в бессчетных окнах стали гаснуть, и Григорий с досадой понял, что ждать больше нечего: ему опять не повезло!
Он был так зол, что охотно прибил бы кого-нибудь. Сколько сил и времени понапрасну изведено. Кулаки от злости так и чесались! Боясь, что не выдержит и учинит разбой на корабле, а наутро нелегко будет своим в глаза глядеть, Григорий завернул было в кабачок, но там оказалась хорошая еда и до тошноты тихая публика. Ну ни одной рожи, к которой можно придраться, ни одного плечистого мужика, с которым не стыдно силами помериться. Григорий ел-ел, пил-пил – и с неудовольствием ощущал, как злоба на весь мир постепенно уходит, сменяясь усталостью и тупым равнодушием. Теперь ему хотелось только согреться (продрог на этих чертовых сквозняках, которые так и шныряли по каналам!) и уснуть. И еще чего-то хотелось, какое-то неясное желание томило тело… однако, лишь ступив на палубу и убедившись, что лодка надежно привязана, Григорий сообразил, чего он хочет. Женщину!
Беда… Васятка небось со счету сбивается, представляя, сколько юбок сегодня задрал буйный Гриня. А ни одной, понял, Васятка? Ни одной! Слежка и ожидание настолько его поглотили, что он про все забыл, а потом обильная еда лишила сил. И только теперь вдруг ощутил он сильнейший плотский голод, да такой, что хоть вновь отвязывай лодчонку, греби что есть мочи на берег и… начинай, Васятка, загибать пальцы, считая эти самые задранные юбки!..
Сначала Григорий едва не влетел к ней как был, одетый. Потом куртка, рубашка и штаны слетели с него, будто капустные листья с кочерыжки. И опять он приостановился. Вода, конечно, простыла, однако тело его было так раскалено вожделением, что на нем и кипяток зашипел бы! Однако чан оказался явно маловат. Он и один в нем едва помещался, девица тоже сидела, подобрав коленки к подбородку, а уж чего не мог терпеть Григорий, так это тесноты и спешки в такой вольной забаве, как любовь. С этой красотой несказанной он хотел бы очутиться посреди чиста поля, в зарослях васильков, под васильковым небом… и странно: его не оставляло ощущение, будто родимое солнышко разжигает его кровь, пока он осторожно вынимал свою добычу из воды, осушал ее ряднинкой и нес на затейливый турецкий диванчик, купленный еще прежним владельцем судна и накрепко привинченный к полу на случай штормов. Это была красивая, но докучная причуда: в каютке царила теснота, новый хозяин не раз оббивал о диванчик бока и коленки, однако сейчас он с жаром поблагодарил своего предшественника.
Не в его правилах было брать баб тайком или насилкою! Ему нравилось до того распалить свою очередную любушку, чтоб она криком стала кричать, призывая его к себе. Девица же, гостья нежданная, спала, как царевна из сказки, словно сон был ей милее всего на свете, словно нетерпеливых мужских рук и вовсе не существовало! Но Григорий не мог ждать, покуда она проснется: то ли долгое телесное одиночество было повинно, то ли неописуемая красота, внезапно доставшаяся ему, – словом, не мог он медлить ни мгновения и получил свое, чудилось, еще прежде, чем достиг ее глубин, а может быть, даже прежде, чем они оба оказались лежащими на крякнувшем диванчике.
Судорога извержения была столь стремительна, мгновенна и обильна, что Григорий и сам как бы обмер. Чудилось, вся жизнь, все силы в один миг вырвались из него струей семени, чтобы наполнить женское лоно! И теперь он лежал, едва переводя дыхание, ощущая чресла свои как бы расплавленными, растекшимися и чувствуя только блаженную слабость во всем своем существе.
Ему было так тепло, так хорошо, так спокойно!.. Он даже вздремнул на минуточку, и уже какой-то легкий, многоцветный сон поплыл перед закрывшимися глазами, как вдруг то, на чем он так уютно устроился, слабо шевельнулось, и он пробудился, поняв, что его спящая красавица тоже наконец-то проснулась.
Он приподнялся на руках и заглянул ей в лицо, стараясь улыбаться так, будто не чувствовал ни малейшей неловкости за свою поспешность.
– Ну ладно, ладно, ragazza, – буркнул он. – Ей-богу, в следующий раз я позабочусь о тебе!
- Предыдущая
- 70/98
- Следующая
