Гори, венчальная свеча - Арсеньева Елена - Страница 59
- Предыдущая
- 59/81
- Следующая
– А Гюлизар-ханым? Она знает? Я не верю ей! Она меня ненавидит, она ему скажет!..
– Она не тебя ненавидит, Рюкийе! – Эбанай горестно покачал головою. – Гоар ненавидит себя, свою долю, а значит, всех на свете… Кроме тех, кто истинно повинен в нашей беде: проклятие рода нашего, Гирея!
– Гоар? Так ее имя?..
– Да. Прежде ее звали Гоар. Это так же верно, как то, что меня когда-то звали Баграм, и я был братом и возлюбленным прекрасной Гоар!
Лиза отшатнулась так резко, будто ее ударили в лицо. Сердце заколотилось, она принуждена была откинуться на подушки и несколько раз глубоко вздохнуть.
– Что с тобою? – Эбанай нагнулся, пристально глядя в ее глаза, ловкими прохладными пальцами стиснул запястье, ловя биение пульса. – Тебя так поразили мои слова? Ты оскорблена? Странно… У тебя умные глаза, по твоему лицу видно, какие страсти тебя обуревают; и мне казалось, ты не из тех, кто способен ужаснуться любви, даже если это бесовское наваждение, как твердят недалекие люди.
– Умоляю тебя, – простонала Лиза, – не говори так! Ты ничего не знаешь обо мне, ничего не понимаешь. Моя жизнь была так тяжела! Я боюсь воспоминаний… не рви мне душу!
Эбанай, чуть улыбнувшись, прижал ее ладонь к своей щеке:
– О Рюкийе, дитя мое, Рюкийе! Не пройдет и трех месяцев, как ты вылетишь из этой клетки, маленькая серая птичка, и исчезнешь в лазурной дали, где морская волна играет с солнцем. Ты, только ты оружие божественного отмщения за все мои муки, за горе моей сестры. Я вижу твою судьбу в чертах твоего лица, в линиях твоей ладони, вижу так же ясно, как если бы читал об этом в Джинджи-китап, книге о духах, куда пророк Солейман записал все волшебные слова, которые объясняют прошлое, исправляют настоящее, открывают будущее и заставляют злых духов служить человеку. Верь мне, Рюкийе, ведь иногда меня зовут еще и джинджий, что значит колдун!
– Зачем мне все это? – с трудом проговорила Лиза. – Я ничего не хочу, кроме молчания, ни от тебя, ни от… Бурунсуз!
– Ах, вот как! – Лицо его омрачилось. – Ты уже знаешь это прозвище? И, конечно, знаешь, что оно означает?
– Нет, я просто слышала, что ее так называла Чечек.
– Чечек – несчастное и глупое животное! – беззлобно отмахнулся Эбанай. – Ее продал в рабство муж или любовник, бог весть. Она бежала с ним из родного дома, но очень скоро тот отдал ее какому-то полунищему ногайцу за смехотворную плату. Но она красива, да, а была еще краше. Она прельстила султана тем, что почти год беспрерывно оплакивала свою судьбу. Ты, наверное, уже заметила, что наш господин счастлив лишь тогда, когда рядом с ним кто-нибудь несчастлив?
Лиза кивнула, и Эбанай продолжал:
– Да, а потом Чечек родила ребенка, мальчика. Это второй сын Сеид-Гирея. Первый у него остался в Румилии, его зовут Алим-Гирей – в честь деда. А этого, рожденного Чечек, мы пока называем просто Мелек, что значит ангел. Он еще совсем крошечный и в самом деле чудесное дитя. После его появления на свет Чечек сама словно бы переродилась! Какие демоны ее обуяли, не знаю, но, глядя на нее, начинаешь понимать, почему магометане уверены, что все страшные болезни имеют вид злобной женщины, нападающей на тех, кого она ненавидит.
Лиза неожиданно для себя засмеялась. Этот странный человек нравился ей все больше и больше. Не будь он братом Гюлизар-ханым, с ним можно было бы подружиться!.. И тут же он, словно прочитав ее мысли, произнес:
– Не бойся Гоар. Она боится меня куда больше, чем султана, и не выйдет из моей воли, не причинит тебе зла.
– Имя мое, – начал рассказ Эбанай, – ты уже знаешь: Баграм. Мы с Гоар близнецы. Отцу было предсказано, что его дети станут последними хранителями храма Суры-Хач, иначе говоря – храма Святого Креста, что стоит неподалеку от Эски-Кырыма, в лесу. Построили его монахи-францисканцы еще в 1320 году, однако с тех пор не меньше чем двадцать пять раз грабили его невежественные татаре, даже убили четырех его епископов, тщась отыскать священные монастырские реликвии: кусок Честнаго Креста Господня, а кроме того, останки святого Георгия и великого армянского просветителя Иакова. Тайна захоронений сих реликвий передается в армянских семействах Эски-Кырыма от отца к сыну.
Так вот, отец наш долго не желал верить, что из двух его долгожданных детей одна – девочка, а потом и в сем усмотрел произволение Божие и велел воспитывать Гоар так же, как и меня, ни в чем не делая различий.
Зная о высокой участи своей, мы росли одни, не общаясь со сверстниками, черпая во взаимной дружбе утешение в наших нехитрых горестях. Мать наша умерла рано, мы ее не помнили. Когда нам исполнилось по пятнадцать лет, отец наш был убит грабителями во время очередного набега на развалины монастыря, а нас заточили в татарскую тюрьму. Это случилось около двадцати пяти лет тому назад, когда Эски-Кырымом владел Алим-Гирей, отец нашего султана Сеида и его брата Керима, крымского хана.
Заточение наше не было мучительным.
Алим-Гирей не учел одного – всевластного зова природы… Я полюбил Гоар со всем пылом первой юношеской страсти. Тому способствовали наше уединение, неподвижная жизнь и неодолимая сила молодой крови. Неспособные противиться ей, мы забыли обо всем и однажды ночью ввергли себя в пучину преступной любви.
– Преступной любви! – повторила Лиза едва слышно.
– Это был рок, Кисмет! Ведь мы родились вместе, выросли рядом, были воспитаны так, чтобы делиться хлебом, водой, воздухом, которым дышим… Так же мы разделили эту неистовую страсть. И, о Боже, как прекрасна была Гоар!..
Он опустил голову, скрывая навернувшиеся слезы.
– К несчастью, последствия не замедлили сказаться. Проведав, что один из пленных монастырских служек оказался женщиной, к тому же беременной женщиной, Алим-Гирей поклялся пред главою армянской общины, что отомстит прелюбодеям и глумцам. Нам же была преподнесена совсем другая история. По его словам выходило, что как раз наши братья по вере алчут нашей погибели, Гирей якобы стремился сохранить наши жизни. Требовал он от нас сущей безделицы: перейти в общину Магомета![69] А сулил все блага земные и небесные, уверяя, что сохранит тайну нашего родства и мы с Гоар, приняв мусульманство, сможем открыто жить вместе как муж и жена, сможем признать зачатого в грехе ребенка, которого носила Гоар… О да, велико было искушение! – простонал Баграм, прижимая к лицу ладони. – Я по сию пору помню, как рвалось мое сердце на части! Но мы с Гоар, обливаясь слезами, стояли на своем: мы согрешили против крови, но не предали и не предадим веры своей. Ни бесконечные уговоры, ни бесчеловечные пытки, во время которых у Гоар случился выкидыш, не смогли нас переубедить. Гирей остался озадачен и разъярен. Он не мог убить нас, ибо поклялся перед старшиною всех армян не делать этого. Но и оставить нас живыми было рискованно, ибо весть о его жестокости долетела бы до самого Порога Благоденствия. И он решил оставить нас живыми, но в то же время уничтожить.
- Предыдущая
- 59/81
- Следующая
