Две любовницы грешного святого ( «грекиня» Эйрена и Рогнеда – князь Владимир Креститель) - Арсеньева Елена - Страница 5

• Предыдущая
• 5/7
• Следующая

Никогда, ни разу не ощутила она рядом с Ярополком той готовности к смирению, которую чувствовала рядом со Святославом. Возлежать с ним – это было как Господу молиться: смиренно и счастливо. Это кончилось вместе с его жизнью. А ведь для Святослава она была не более чем ночная игрушка. Ярополк же любил ее, свою первую и единственную женщину, смотрел на нее, как молящийся на икону, к ней на ложе восходил с почтением, касался ее дрожащей рукой… Эйрену саму дрожь начинала бить от этих касаний, только это была дрожь отвращения, вот беда! Что с того, что она не знает ни голода, ни холода? Что с того, что одета в дорогие, шелками расшитые наряды, если жизнь ее была бессмысленна!

Сначала, когда Свенельд швырнул ее на колени перед киевским князем, оказавшимся безусым мальчишкой пятью годами моложе своей наложницы, Эйрена подумала, что сладить с ним будет нетрудно. Подумала: так вот для чего Господь вырвал ее из родной почвы, словно растение, которое должно быть завезено в чужие земли и дать там чудесные плоды! Если не видеть Эйрене счастья женского, то хотя бы попытается она, как ее тезка-мученица, как другие христианские подвижницы, обратить к истинной вере огромные массы язычников. Никто не знает, сколько раз затевала она с Ярополком разговоры о крещении. Однако он, мягкий и покладистый во всем, отзывчивый на любую просьбу Эйрены, только головой мотал в ответ. Он никому не перечил, позволял ходить в христианские храмы – их было в Киеве несколько, – однако сам оставался привержен отеческой вере.

Христиане, и прежде всего Эйрена, упрекали его за отказ креститься. А соотечественники-язычники корили, что слишком много воли дал в стольном граде «греческой вере». Ярополк болтался между теми и другими, не в силах принять чью-то сторону. Эйрена, впрочем, надеялась, что рано или поздно убедит Ярополка креститься самому и крестить народ. Вот если бы у нее родился сын… Однако она все никак не беременела. Вокруг уже начали шептаться, а потом и в голос говорить о том, что наложница князя неплодна и ему нужна другая женщина. Жена! Поддавшись на эти уговоры, Ярополк и посватался к Рогнеде.

И тут Эйрена воззвала к небесам о помощи. Ярополк, который, казалось, будет принадлежать ей вечно, – мягкий, податливый, покладистый… Ярополк изменил! И она принялась молиться – равно Христу и этим раскрашенным деревянным славянским идолам, – чтобы вмешались, чтобы разрушили брак с Рогнедой, чтобы воздали Ярополку за измену! Чтобы отомстили! И… чтобы ей все же забеременеть!

Кто из богов откликнулся? В те давние времена господство на земле и в небесах еще не было так уж твердо закреплено за Христом. Старая вера, старинные божества уходили неохотно, а кое-где не уходили вообще, таились, прятались – для того чтобы в самый неподходящий (а может быть, наоборот, в наиболее подходящий!) миг вдруг высунуться из темного угла, куда их загнали христианские священники, и с лукавой улыбкой показать свою потаенную, неумирающую, древнюю силу.

Пока Эйрена молилась, Ярополк отправился на переговоры в Киев к Владимиру. Верный слуга Варяжко пытался вразумить его: «Не ходи, князь, убьют тебя; беги к печенегам и приведешь воинов». Да где там, разве Ярополк послушается!

Стоило Ярополку войти во дворец (ранее принадлежавший ему, но теперь захваченный Владимиром!), как два варяга пронзили его мечами. Блуд в это время запер двери и не дал войти за ним его дружинникам. Вот так был убит Ярополк. И все, что принадлежало прежде ему, теперь перешло во владение Владимира. В том числе эта странная, печальная, отчужденная женщина с огромными черными глазами.

Ох уж эти глаза… Какая злая сила таилась в них, что они заронили в душу Владимира неодолимую страсть? Всю жизнь он видел вокруг только светлооких женщин. У половчанок глаза были узкие, темные – скучные. И тут вдруг засияли пред ним два черных солнца. Околдованный, ослепленный, что мог сделать Владимир, как не увлечь печальную красавицу-полонянку на свое ложе?

И никто, кроме Эйрены, не знал наверняка… да полно, она-то сама знала ли?! – от Владимира ли зачала или все же заронил в нее свое семя Ярополк, когда провел с нею последнюю, прощальную ночь?

Ядовитое семя…

Конечно, молодая женщина не могла знать, что ее сына назовут в веках Окаянным! Для нее он был просто долгожданным дитятею, присутствие которого в ее теле делало саму мать враз и более сильной, и более уязвимой. Она всеми средствами пыталась спасти жизнь свою, жизнь своего ребенка – разве это столь предосудительно? И этому спасению помогла ее удивительная, редкостная красота.

Да… поторопилась Рогнеда пренебрежительно назвать наложницу своего бывшего жениха старухой! Эта «старуха» поработила нового киевского властителя, и Рогнеда-Горислава была им на время забыта.

Впрочем, в святилище Владимир с новой любовницей не венчался. Жил во грехе, но даже когда родился сын, которого Владимир всю жизнь не любил (не знал ведь, родной это его сын или побочный, недаром Святополка прозвали сыном двух отцов!), князь не расстался с Эйреной, которую звали теперь на русский лад Ириною.

У него были другие женщины – множество женщин, говорят, восемьсот наложниц имел князь киевский! – но колдовские очи грекини не отпускали его. И он не отпускал ее от себя много лет.

А Рогнеду, которая во всем уступала «старухе», сослал в городок Предславино, дав его бывшей полоцкой княжне в вотчину и милостиво позволив ей рожать там от него детей. Все-таки Владимир иногда навещал Рогнеду в ее ссылке.

Он любил разнообразие!

А она… она не могла простить ему насилия, унижения и гибели своей семьи. При всем при этом она ревновала его – люто, бесстыдно и яростно.

Рогнеда и ждала его приездов – и ненавидела его. Желала вернуть его расположение – и боялась этого. Жаждала его благосклонности – и в то же время мечтала о мести. Не пора ли ему ответить за все то зло, которое он причинил Рогнеде?

И однажды она решилась.

Владимир посетил ее после особенно долгого перерыва. Стоило мужу уснуть, как она поднялась с ложа, прокралась в угол, где лежали его оружие и одежда, взяла кинжал и вернулась к спящему. Занесла руку, чтобы ударить его… но, видно, еще не допряла вещая пряха Доля[12] нить жизни князя киевского. А может статься, Господь Всевидящий встревожился: «Убьет Рогнеда сего похабника, а кто ж тогда веру мою на Руси внедрит? Здесь абы кто не сгодится, здесь рука твердая надобна, чтобы огнем и мечом!..»

И вот кто-то словно бы ткнул Владимира в бок: князь открыл глаза – и успел перехватить Рогнеду за руку. Выкрутил ее так, что меч со звоном упал на пол.

Владимир вскочил. Несколько мгновений смотрел в лицо жены, которое в ярком лунном свете казалось вовсе неживым. И глаза – не зеленые, как всегда, а словно бы налитые серебром, – смотрели с ненавистью.

– Ах вот оно как? – только и пробормотал. – Ну что ж… Будь по-твоему. Надень платье свое самое красное да ложись на постель, жди меня.

Вышел. Рогнеда смотрела вслед, холодея. Поняла, что муж пошел за мечом: отрубит ей голову, наверняка отрубит! Ну что ж, заслужила… Не за то винила себя Рогнеда, что подняла руку на господина своего, а за то, что не сумела толком отомстить за свою исковерканную жизнь, за убитого отца, мать, братьев. И что же, покорно склонить голову под мечом жестокого супруга? Нет, она будет сопротивляться, она не даст себя убить безмолвно, в тишине и тайне!

Ринулась в соседний покой, где спали дети, разбудила старшего, самого смышленого – Изяслава. Рогнеда любила его больше других своих детей, потому что мальчик выдался весь в нее, как вылитый. Такие же холодные зеленые глаза, строгий нос, твердые губы и бледное злато вьющихся волос. Привела Изяслава в свою опочивальню, научила, где спрятаться, когда выскочить, что сказать.

И, красно обрядившись, вытянулась на постели, размышляя над играми богов: смерть ее в руках Владимира, а жизнь – в руках его сына…

• Предыдущая
• 5/7
• Следующая