Безумное танго - Арсеньева Елена - Страница 34

• Предыдущая
• 34/102
• Следующая

Что это? Тамара опять пошла по Покровке. С ней кто-то поздоровался, но она не поняла, кто. «А интересно, он знает, кто я такая?» – подумала она и вдруг почувствовала дикий прилив ненависти к Чужанину, которому когда-то служила так преданно и беззаветно, а он бросил ее, будто ненужную, использованную вещь. А теперь она кто? Бывшая теледива, бывший директор телеканала, растратчица бюджетных средств, сорокатра-та-та-летняя женщина, к которой не потянулся с любовью и страстью ни один мужчина, ее только изнасиловать хотят… Знакомство с ней – чем оно может привлечь молодого красавца с глазами чайного цвета?

«Пусть я впадаю, пусть, в сентиментальность и грусть, воли моей супротив эти глаза напро-о-ти-ив…» Ах, как волшебно выпевал когда-то Ободзинский эти неуклюжие слова! «Воли моей супротив», надо же такое выдумать!

«Воли моей супротив, – подумала Тамара почти с отчаянием, – я все-таки схожу сегодня к нему в мастерскую. Должна же я его хоть как-то отблагодарить!»

Это был небольшой некролог – совершенно в духе былых времен, с резюме «Память о нем навсегда сохранится в наших сердцах» и подписью «Группа товарищей». По тексту выходило, что человека лучше Сани Путятина не рождала еще земля нижегородская, а уж когда он возглавил здешний филиал «Меркурия», то взлетел на недосягаемые высоты. Рядом была фотография. Саня Путятин, без своих неизменных темных очков, лет на десять моложе того, каким его в последний раз видел Юрий, с непонятным выражением смотрел в глаза старинному знакомцу. Может, прощения просил?

Чувствуя неприятное жжение в глазах и легкую тошноту, Юрий отбросил газетку с некрологом, тем более что там, кроме эмоций и суховатого перечня этапов большого трудового пути, не содержалось никакой информации, и начал уже вставать, вспомнив, что на свете существует такая бесценная вещь, как холодный душ. Тут под его ногами что-то зашуршало, и он увидел еще одну газету. Все-таки, наверное, это Женя снабдил его прессой, ведь трудно представить, что Юрий ночью еще бегал по киоскам «Роспечати»… Да и закрыты они по ночам-то!

Он снова завалился на диван и уставился на снимок чуть не в четверть полосы, нечеткий из-за большого увеличения. На него смотрела оскалившаяся женщина с неприятно полузакрытыми глазами и всклокоченными черными волосами, в которых запутались серьги. Платье у нее было сбито на грудь, ноги ужасно растопырены. Рядом лежало что-то, напоминающее большой мешок.

«Гадость какая, – подумал Юрий. – Изнасилование, что ли? Хотя это ведь «Губошлеп»… Что тут еще может быть, кроме изнасилования!»

Вот странно: сколько он знал газет под таким названием «Губернские ведомости», все они были не просто желтые, а вообще цвета, как бы это поточнее сказать, детского поноса. И запашок от них шел соответственный. Будь это «Ведомости» тюменские, астраханские, владивостокские, еще какие-нибудь… Что касается «Ведомостей» нижегородских, то Юрий раз двадцать зарекался их читать. Создавалось такое впечатление, будто их корреспонденты не смотрят на жизнь, а подглядывают за ней, причем наблюдательным пунктом выбирают загаженный сортир либо становятся раком и глазеют на мир из такой вот позиции, в первую очередь созерцая собственные гениталии, а уж потом все прочее. И при этом практически в каждом номере находилась отличная, едкая публицистика, ради которой Юрий все-таки покупал эту поганенькую газетенку, и снова натыкался в ней на всякую дрянь, и снова клялся не читать.

Он снова изготовился подняться с дивана, как вдруг взгляд упал на заголовок: «Кончить, чтобы кончиться». И более мелко: «Глава «Меркурия» найден мертвым в интересной позиции вместе со своей сотрудницей».

Это была заметка о гибели Сани Путятина, и когда Юрий с трудом дочитал ее до конца, ему захотелось немедленно, вот прямо сейчас, пойти и убить автора.

Даже его, Юрия Никифорова лично, немало пострадавшего от Саниных игр, смерть Путятина ошеломила и заставила утихомирить свою ненависть. Но этот Ал. Фавитов, написавший заметку, похоже, только и ждал, чтобы Саня Путятин умер, только и мечтал перемазать мертвого всей имеющейся у него грязищей!

Чего только не узнал Юрий о Тимкином брате… И как он некогда служил в погранвойсках, а потом был секретным стукачом в Конторе Глубокого Бурения, а поскольку работал в НИРФИ, то понятно, на кого стучал в первую очередь: на молодого, прогрессивного радиофизика, который просто из штанов выскакивал, до того ему хотелось остановить строительство атомной станции в Нижнем Новгороде! Потом выяснилось (но лишь для узкого круга, а вовсе не для широких народных масс, по-прежнему писавших кипятком при виде черной кучерявой шевелюры), что радиофизик сам регулярно получал конвертики из той же Бурильной организации и вообще затеял весь этот сыр-бор со станцией, чтобы взметнуть волну народную, которая вынесет его к креслу мэра. А станцию, если честно, в верхах уже давным-давно решено было законсервировать из-за бездарно выбранного места строительства – это раз, плохих почв, которые размывались на глазах – это два и отсутствия финансирования – три. Только об этом никто не знал, а вот радиофизик не иначе как в трубу подзорную подглядел секретную документацию… После всех этих открытий оба интеллигентных бойца невидимого фронта резко подружились и плечом к плечу принялись торить тропку к зданию мэрии – для радиофизика по фамилии Чужанин, который это здание и взял-таки штурмом на первых же демократических выборах. Много физиков и лириков тогда взлетели на ключевые посты в политике и экономике города! Путятин старался политики избегать, а вот к экономике сделался неравнодушен и в награду за боевые заслуги стал директором коммерческого «Волгобанка», которому поручено было проводить налоговые платежи в бюджет, как местный, так и федеральный.

Далее подробно рассказывалась история этой финансовой пирамиды, держателем контрольного пакета акций которой был сам кучерявенький мэр.

Юрий рассеянно бегал глазами по строчкам, поражаясь количеству и качеству ненависти, брызгавшей из-под пера. Может быть, этот Ал. Фавитов из числа тех, кто оказался под обломками пирамиды? Может быть, его иск к «Волгобанку» до сих пор пылится в суде, как множество других таких исков? Ну в самом деле, не мог же он все эти годы переживать всего лишь из-за того, что налоговые платежи уходили налево, в фирмы и фирмочки, в списках учредителей которых беспрестанно, как голубая звезда, вспыхивало имя Ираиды Чужаниной, жены мэра? Беспроцентные, заведомо невозвратные кредиты – это ведь обычное дело российского рынка, точнее, базара. И потом, в масштабах города, который тем более корчит из себя третью столицу, это разве деньги? Это разве суммы? Хотя, впрочем, в статье то и дело мелькали такие названия, как «Нефтегазпром», АО «Энергетические потоки», «Нижвооружение» и прочие монстры городской, губернской и государственной экономики, с которыми так или иначе была связана жизнь Сани Путятина. Совершенно другого Сани, неизвестного Юрию.

Эта его жизнь началась десять лет назад… Юрке было тогда семнадцать. И Тимка был еще жив. Они заканчивали школу, делили и никак не могли поделить Лору, потом поступали в институты, учились, ссорились. Никифоровы ждали ребенка, Тимка сменил гнев на милость и стал другом семьи, поняв: если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло. Потом Тимка умер… А в это время его старший брат жил как бы двумя жизнями. Одна была та, о которой знали и Тимка, и Юрий и где он оставался им близким, понятным, родным. А другая жизнь протекала в бизнесе, в азартной политико-экономической игре, в команде Чужанина…

Но уж на чем выложился Ал. Фавитов, так это на факте смерти Путятина! Вот тут-то и зачесались у Юрия руки, вот тут-то и вообразил он себя сдавливающим тощую кадыкастую шею газетчика и с наслаждением наблюдающим, как вылезают из орбит его черные, как тараканы, глаза. Он и сам не знал, почему у Ал. Фавитова непременно кадыкастая шея и тараканьи глаза, но не может, не может нормально выглядеть человек, обгаживающий трупы! Другое определение для пассажей Ал. Фавитова подобрать было трудно…

• Предыдущая
• 34/102
• Следующая