Убийство на дуэли - Арсаньев Александр - Страница 4

• Предыдущая
• 4/42
• Следующая

Барская усадьба князей Волевских представляла собой довольно внушительное зрелище. Построенная в стиле русского классицизма, она, словно вековой дуб, была оплотом барской власти и спокойствия. Видно было, что покойный отец князя Волевского привык жить на широкую ногу и не скупился на обустройство своих владений.

– Вот и добрались, барыня, – пробасил Степан, слезая с козел и открывая дверцу кареты.

Дом казался необычайно пустынным и тихим. Мы вышли из кареты и нерешительно остановились посреди двора. Но вот на белом мраморном крыльце появился уже знакомый нам Остап – бурмистр имения. В сером казакине с прямым воротником и с непокрытой головой он напоминал мне борова, которого загнали в угол охотники, настолько затравленный был у него вид. Шурочка, увидев управляющего своего жениха, тут же кинулась к нему.

– Остап, где твой барин? – нетерпеливым тоном вопрошала его подруга, и вдруг осеклась, заметив выражение лица бурмистра. – Что-нибудь с ним случилось?

– Эх, барышня, – наконец смог вымолвить Остап. – Что же это деется, – он как-то странно хмыкнул и вытер покрасневший нос грязным рукавом. – Нет больше кормильца нашего.

Несколько минут Шурочка не могла произнести ни слова, только во все глаза смотрела на бурмистра. Как раз в это время я подошла поближе к ним и увидела, как задрожала нижняя губа моей милой, но такой несчастной подруги. Я сразу поняла, что самые худшие предположения моей подруги о своем женихе, к несчастью, начинают оправдываться.

– К-как нет? – казалось, что слова с великим трудом вырываются из горла Шурочки. – Да объясни же ты, глупый, – не выдержала она, заломив руки.

– Помер барин, – Остап снова всхлипнул, затем отвернулся и, ни слова больше не сказав, только обреченно сгорбившись, пошел в дом.

Шурочка после этих слов как-то странно судорожно вздохнула и начала медленно опускаться на пыльную землю. Хорошо, что Степан к этому времени подоспел с сундуками и мешками на огромных плечах. Он тут же бросил на землю свою ношу и успел подхватить упавшую в обморок Шурочку.

– Куда ее, барыня? – повернулся он ко мне, и я чуть ли не впервые за все время службы у меня Степана заметила на его лице крайнюю растерянность.

– В дом, – решительно приказала я. – Немедленно в дом. Эй, как там тебя, Остап! – наконец вспомнила я имя бурмистра. – Да где ты там?

Остап появился в мгновение ока, как будто все это время стоял за дверями и подслушивал, что происходит на крыльце.

– Чего изволите, барыня?

– Чего? – я уже начинала злиться, глядя на глупую физиономию бурмистра. – Покажи, куда барышню отнести. Да не стой ты столбом, дурак.

Остап, несмотря на внешнюю глуповатость, быстро оценил сложившуюся ситуацию. Своими маленькими вороватыми глазками он мельком взглянул на моего кучера, держащего Шурочку, и снова повернулся ко мне.

– Туда, я покажу, – указал он на дверь и первым поспешил в дом.

Степан с Сашенькой на руках пошел следом. Внутри барская усадьба была еще более богатой и красивой, чем снаружи. Комнаты с огромными зеркалами по стенам, на европейский манер, паркетные полы, дорогая, хотя и уже устаревшая мебель – все это свидетельствовало о том, что семейство Волевских, по крайней мере, в последние лет пятьдесят процветало и богатело.

Остап провел нас по большому коридору к лестнице, которая вела в верхние гостевые комнаты.

– Сюда пожалуйте-с, – постоянно приговаривал он, указывая дорогу мясистым пальцем на толстой руке.

В указанной бурмистром комнате Степан осторожно уложил Шурочку на маленькую софу. Затем по моему приказанию он принес воды, а я в это время достала из своего походного ридикюля пузыречек с нюхательной солью. Не думайте, что я так уж часто падала в обмороки, такого со мной, честно говоря, никогда не случалось, так как женщиной я была достаточно сильной для того, чтобы достойно выдерживать все удары судьбы. Но все-таки пузыречек этот всегда носила с собой, так, на всякий случай.

Все это время Остап мельтешил рядом, то и дело заглядывая через мое плечо. Похоже было, что обморок моей подруги вызвал у этого прохвоста живейший интерес, и он с нетерпением ждал, когда Шурочка очнется. Наконец, подруга тяжело вздохнула и, медленно открыв глаза, взглянула на меня.

– Слава богу, Сашенька, как же ты меня напугала, – вздохнула я с облегчением, убирая от лица ее пузырек.

Подруга несколько минут смотрела на меня непонимающим взглядом, пытаясь припомнить все произошедшее с ней накануне.

– Господи, – наконец вспомнила она. – Что с Владимиром? Он погиб?

– Стало быть, погиб, – тут же влез в нашу беседу Остап, чем немало разозлил меня. – Нынче утром пошли наши девки на реку одежу полоскать, да и выловили в реке утопленника. Испугалися они да побежали за мужиками, а уж мужики и вытащили, как опосля оказалось, собственного барина.

С каждым словом бурмистра лицо Шурочки становилось все белее и белее, и вскоре уже было совсем алебастровым. Я испугалась, что она того и гляди снова в обмороке окажется, но нет, подруга, видимо, крепилась.

– Как же он утонул? Где он сейчас? – спрашивала я Остапа.

– Как утонул, того не ведаю. А лежит он сейчас в нижней комнате, я велел за бабами послать в деревню, чтоб обмыли покойника. Да еще послал за полицией, – с важным видом доложил мужик.

– Не трогать его, пока полиция не приедет. Понятно? – сразу же приказала я.

Возможно, произнесла я это несколько резковато, так как вид у Остапа сделался испуганным, и он согласно закивал лохматой головой.

– А теперь я хочу посмотреть на него.

– На кого? – ошалело уставился на меня бурмистр.

– Да на барина твоего покойного, – не вытерпела я.

Надо было видеть физиономию Остапа, когда я произнесла эти слова. Он сделал круглые глаза. Похоже, ему так до конца и не удалось понять, почему такая с виду изнеженная и хрупкая барышня вдруг изъявила желание смотреть на мертвеца. Тем не менее, он подчинился и повел меня за собой.

Спустившись вниз по просторной лестнице, мы вновь прошли по коридору и приблизились к высокой деревянной двери.

– Здесь он, – почему-то шепотом проговорил Остап.

Я решительно отодвинула бурмистра в сторону и открыла дверь. То, что я увидела там, опишу в следующей главе, так как в этой и так было уже слишком много событий.

Итак, я открыла дверь, ведущую к комнату, где, по словам Остапа, лежал его покойный барин. Первое, что я увидела, – это сдвинутый набок мягкий ковер на полу, а на нем что-то темное, опутанное водорослями и тиной. Это было тело князя Волевского. Странно, может быть, это будет звучать неприлично в устах молодой образованной дамы, но я ожидала, что комната будет наполнена вонью и смрадом, какой обычно испускают утопленники. Откуда я знаю такие подробности? Но ведь у меня во владении было не менее шести тысяч душ крестьян, в жизни которых постоянно случались подобные инциденты: то крестьянин спьяну в реку упадет да утонет, то весной на половодье заберется кто-нибудь на льдину и свалится в воду, а найдут его только после того, как весь лед сойдет. Так что на своем веку утопленников мне все-таки удалось повидать.

При первом же взгляде на покойного князя Волевского я поняла, что умер он совсем недавно, так как не успел принять подобающего утопленнику облика, а попросту говоря, не успел распухнуть. Может быть, читателя шокируют подобные подробности. Но как же еще по-другому можно описать внешность утонувшего человека? Поверьте, в моей жизни бывали случаи и пострашнее. Хотя лицо князя на самом деле было безобразно: посиневшая кожа придавала князю какой-то демонический облик, изо рта торчал распухший язык. Не могу до сих пор объяснить своего чувства при первом же взгляде на мертвое тело Волевского, но что-то мне показалось странным во всем его облике.

Как бы мне того ни хотелось, хорошенько осмотреть тело я не успела. Во дворе усадьбы послышался цокот копыт и скрип колес.

• Предыдущая
• 4/42
• Следующая