Убийство на дуэли - Арсаньев Александр - Страница 35
- Предыдущая
- 35/42
- Следующая
В чувство меня привел крик Сашеньки.
– Катя! – закричала мне подруга. – Ну что же ты стоишь? Помоги нам поднять его.
Я стремительно кинулась к ним. С большим трудом нам удалось несколько упокоить Мохова, который все еще продолжал что-то кричать и закрывать лицо испачканными грязью руками. Мы изо всех сил старались объяснить ему, что здесь никакой опасности нет.
– Не надо, – причитал Евгений Александрович. – Не трогайте, отпустите.
– Евгений Александрович, – серьезно, но медленно и по слогам произнесла Сашенька. – Никто вас не тронет. Вы в безопасности. Вы меня понимаете? – она посмотрела в безумные глаза помещика.
Мохов внезапно замолчал, посмотрел на Шурочку, потом перевел испуганный взгляд на меня. Наконец, во взоре его промелькнул слабый проблеск сознания. Он узнал нас.
– Катерина Алексеевна? – он с недоверием таращился на меня. – Вы ли это?
– Слава богу, узнал, – всплеснула руками Шурочка. – Это она, Евгений Александрович, а я ее подруга.
– А вы, стало быть, Сашенька? – проговорил Мохов.
– Сашенька, Сашенька, – радостно закивала головой Шурочка, а затем окинула Мохова изучающим взглядом. – Боже, да вы откуда в таком виде?
Мохов даже не ответил на вопрос. Казалось, он вообще не осознает происходящего вокруг себя. Глаза его бегали из стороны в сторону, как у затравленного погоней зверя.
– Боже мой, да не молчите же вы, – тем временем дергала его Сашенька.
Однако Мохов снова промолчал, не замечая лепетания трясущей его девушки. Затем он дернулся, огляделся и, наконец, повернулся ко мне.
– Пить, – сипло пробормотал он, после чего начал медленно опускаться в грязь.
Бушков подхватил его, я бросилась помогать. Но уже в следующий момент я поняла, что помощь моя стала бы излишней, так как тело помещика оказалось практически невесомым, настолько истощено оно было.
Сашенька тем временем залезла в карету, отыскала в глубине ее флягу с водой и вернулась к нам.
– Надо его напоить, – проговорила подруга, открывая крышку фляжки и прикладывая горлышко ко рту Евгения Александровича. – Подними ему голову.
После того как к губам Мохова поднесли воду, он сделал глоток, другой и медленно открыл глаза.
– Ну, вот и замечательно, – радостно произнесла Сашенька. – Нужно отнести его в карету.
Бушков попытался было поднять Мохова на руки, но тут же лицо его болезненно скривилось, и он снова опустился на землю вместе со своей ношей.
– Артемий Валерьевич, – обратилась я к молодому князю. – Не надо геройствовать, ваша самоотверженность ничем не может помочь нам в этой ситуации. Лучше мы с Сашенькой сами перенесем его.
Пока мы с подругой, схватив Мохова за руки и за ноги, тащили его в карету, Бушков все еще продолжал ворчать. Однако ворчание его было скорее напускным.
Мы перенесли Мохова в карету и уложили его на сиденье. Через некоторое время, напившись еще воды и немного согревшись, Евгений Александрович, наконец, смог говорить без дроби на зубах.
– Не могу поверить, что встретил вас тут, – хрипло произнес он. – Я так боялся навсегда остаться в том аду.
– В каком? – тут же принялась расспрашивать я.
– Катерина Алексеевна, вы не знаете ничего, зато мне теперь все известно, – помещик сделал страшные глаза. – Поверьте мне, Долинский страшный человек.
– Вы говорите про Алексея?
– Естественно, – кивнул Мохов. – Он дьявол, а поместье в Воскресенском стало его обителью, – загробным голосом продолжал он.
– Господи, да что же он сделал такое? – не выдержала Шурочка.
– Вот видите, что я вам говорил, – вмешался Бушков, окинув меня победным взглядом. – Этот человек – убийца.
– О-откуда вы знаете? – заикаясь, просипел Мохов, со страхом глядя на Артемия Валерьевича.
– Не только вам он причинил зло, – туманно откликнулся Бушков.
– Так рассказывайте все по порядку, Евгений Александрович, – решительно проговорила я. – Всю правду, от этого еще зависят жизни многих людей, и прежде всего – Софьи Федоровны.
– Да, да, я понимаю, – пробормотал Мохов, снова хватаясь за фляжку и отпивая из нее глоток воды.
То, что поведал нам помещик Мохов, можно сравнить разве что с какой-то страшной жуткой историей. Я возьму на себя труд частично пересказать ее своими словами, так как в повествовании Евгения Александровича было такое количество эпитетов в адрес Алексея Долинского, что у меня попросту не хватит бумаги, чтобы их все воспроизвести.
Надеюсь, читатель еще не забыл ту ночь в Воскресенском накануне охоты, когда после прогулки я застала Федора Степановича и Алексея в гостевой. Недаром мне показалось, что они сильно повздорили, и причиной ссоры было, как я впоследствии поняла, вовсе не предложение Долинского-младшего жениться на Софье Федоровне.
Так вот, в ту ночь не одна я пошла прогуляться. Евгений Александрович тоже вышел во двор усадьбы.
– Не знаю, что понесло меня тогда на конюшню, вероятно, я просто хотел посмотреть на лошадей, так как ранее там постоянно толпилась куча народу, а с лошадьми я люблю общаться наедине. Эти животные не любят шума, – рассказывал Мохов. – Ах, извините, я, кажется, отвлекся от темы. Так вот, я пришел на конюшню, походил от стояла к стойлу, и вдруг внезапно услышал шаги.
Далее мне придется снова описывать своими словами историю Евгения Александровича. Услыхав шаги, Мохов сначала хотел было выйти навстречу, но тут увидел, что пришедший как-то странно крадется, постоянно озираясь по сторонам. Помещик подумал, что это вор или конокрад, и решил подкараулить преступника и взять его с поличным. Каково же было его изумление, когда в лунном свете внезапно промелькнули фигура и лицо Алексея Долинского.
Тем временем Долинский подходил все ближе и ближе к тому месту, где прятался Мохов. Однако остановился он только у соседнего стойла. Насколько помнил Евгений Александрович, то именно за той перегородкой мирно посапывала лошадь Федора Степановича. Алексей вынул из-за пояса какой-то предмет, который тускло блеснул в темноте, это был нож.
– Понимаете, я сперва думал, что он лошадь хочет убить, – устремив глаза в окно кареты, говорил Мохов. – Нет, лошадь он не тронул. Он подошел к стене стойла, где в углу висело седло, предназначенное для утренней охоты. Прямо у меня на виду, а хочу заметить, что хотя и было темно, но глаза мои уже успели привыкнуть к полумраку, Долинский отыскал на седле подпругу и принялся неистово пилить ее. И вот тут произошло совершенно неожиданное происшествие.
Понимаете, прятавшись всего в нескольких шагах от преступника, я молился, чтобы он не заметил меня. Однако молитвы мои так и не были услышаны. Неосторожным движением я нечаянно задел стоявшую рядом лошадь. Та от неожиданности громко захрапела, а затем, что было еще хуже, заржала. Сами понимаете, Алексей Долинский тут же насторожился и принялся обходить все стойла. Я решил не ждать, когда меня обнаружат, и кинулся бежать. Эх, годы мои, – Евгений Александрович махнул рукой. – Ноги у меня уже не те, что были раньше. Долинский догнал меня, кинулся с ножом, повалил на землю, но тут узнал меня. «Шпионите, – говорит, – Евгений Александрович. Нехорошо, голубчик». Я ему и ответил, что он подлый преступник, и пообещал рассказать обо всем Федору Степановичу. А он…
Вот в этом месте мне непременно следует перейти к пересказу, так как далее следовали весьма неприятные для слуха и глаза определения, коими наградил Мохов своего обидчика.
Когда Евгений Александрович пообещал обо всем доложить Долинскому-старшему, Алексей накинулся на него с еще большей яростью. Угрожая помещику ножом, Долинский-младший связал его веревкой, которую подобрал тут же, на полу конюшни, затем схватил своего пленника за шиворот и поволок его прочь из конюшни.
Сначала Мохов не мог понять, куда его волокут. Шли долго, в бок Евгения Александровича постоянно утыкался направленный на него нож. Как рассказал помещик, один раз он даже попытался вырваться, но реакция Долинского оказался более быстрой, и нож мгновенно оказался у горла пленника.
- Предыдущая
- 35/42
- Следующая
