Французский сезон Катеньки Арсаньевой - Арсаньев Александр - Страница 14
- Предыдущая
- 14/42
- Следующая
– Более, чем серьезное. Это преступление.
– Ты думаешь? – посмотрела на меня пристально Ксения Георгиевна. – Тогда я действительно не все знаю.
И я рассказала ей все, что знала сама, ничего не утаивая. В том числе и о тех выводах, к которым мы с Петром Анатольевичем пришли вчера вечером и даже о визите ко мне «черного человека» и о его письме.
После этого Ксения Георгиевна ненадолго меня оставила, чтобы подумать, а мне дать возможность передохнуть с дороги. И я даже ненадолго заснула, так же крепко и спокойно, как спала в этом гостеприимном доме прошлым летом.
Разбудил меня запах кофе, и тихие по-старушечьи шаркающие шаги Ксении Георгиевны.
– Отдохнула? – спросила она ласково, как добрая фея из сказки. – Вот и славно. Теперь самое время кофейку. Ты пей, а я тем временем тебе кое-что расскажу.
Не стану приводить этого рассказа полностью, потому что вряд ли сумею передать своеобразие речи Ксении Георгиевны, в котором прихотливо соединилась витиеватость восемнадцатого столетия и живой современный язык. Кроме того, он занял бы слишком много места, потому что продолжался около двух часов, хотя я и не заметила, как они пролетели. Да и не все в нем было бы интересно читателю.
По сути она рассказала мне всю историю последних ста с лишним лет через призму рода Лобановых-Крутицких. Начала она вообще чуть ли не с Рюрика, а закончила нашими днями.
И по ее словам выходило, что над этим родом тяготело некое проклятие.
Чего только не случалось в этом семействе за несколько столетий: и убийства, и самоубийства, и разорение, и бесчестье, и раннее безумие… всего не перечислишь.
– И все это, – авторитетно заявила Ксения Георгиевна, – по вине их далекого предка, который в старину отравил собственного отца. Все остальные преступления – лишь расплата потомков за этот грех. При том, что числились в этом роду и герои, и праведники, и едва ли не святые, уж не говоря о тех, кто находил успокоение в монастырской келье.
Она рассказывала об этом без всякой мистики, как о само собой разумеющемся деле. Вероятно, еще наши деды, а кое-где и отцы и матери именно так воспринимали жизнь, и не роптали, когда неожиданная болезнь или даже смерть посещала дом – знать, заслужили…
И был в этом даже не фатализм, а какая-то вековая мудрость, о которой мы любим иной раз порассуждать теоретически, но у своих реальных предков обнаруживаем крайне редко. Предпочитая потешаться над их допотопными привычками и дикими традициями, все более таким образом превращаясь в иванов-не-помнящих-родства.
Я слушала ее, как маленькие дети слушают сказки – раскрыв рот и затаив дыхание. И снова и снова поражалась – как в этой маленькой головке умещается столько сведений. О сотнях, если не тысячах семей, исторических и наряду с ними самых что ни на есть семейных событиях. А мысль о том, что после смерти самой Ксении Георгиевны вся эта энциклопедия русской жизни будет утрачена – уже тогда приводила меня в отчаянье.
Впервые я задумалась в тот день о том, чтобы написать… нет не роман, а те истории, что услышала от этой уникальной женщины. И не написать, а записать. А за долгие годы нашего общения я услышала их столько, что не хватило бы ни жизни, ни таланта, чтобы это сделать. И чем больше узнавала, тем больше в этом убеждалась. Может быть, поэтому и не предприняла такой попытки ни разу в жизни.
Помимо уникальной эрудиции Ксения Георгиевна явно обладала талантом рассказчика, самые древние истории в ее устах приобретали живые неповторимые черты, не теряя при этом духа времени и аромата эпохи.
Я вновь увлеклась, и отошла от линии собственного повествования, но не жалею об этом. Ксения Георгиевна и ее рассказы того стоят.
Но как не интересен был нынешний ее рассказ, но прежде всего меня интересовала не столько старина и родовые проклятия, сколько дожившие до наших дней родственники Константина, имеющие право быть его наследниками, и в первую очередь те из них, которые в настоящее время проживали в Саратове, о чем я деликатно напомнила рассказчице.
– Конечно-конечно, прости глупую старуху, увлеклась… – ничуть не обидевшись, кивнула она головой и предложила:
– А ты бы записала для памяти, а то забудешь.
Я невольно улыбнулась. Ксения Георгиевна прекрасно знала себе цену и понимала, что никто другой не в состоянии запомнить и сотой доли того, что известно ей самой, и, ничуть этим не кичась, просто давала совет. И я им воспользовалась, благодаря чему и могу сейчас не бояться опростоволоситься или что-то перепутать, несмотря на то, что с тех пор прошло несколько десятков лет…
Хотя честно говоря, записывать-то было особенно и нечего. Потому что представителей этого древнего и еще недавно многочисленного рода осталось совсем мало, сказала бы по пальцам перечесть, но и это было бы преувеличением, поскольку пальцев понадобилось бы только четыре.
Именно столько ныне здравствующих родственника, да и то – неблизких осталось у покойного Лобанова. Вернее родственниц, потому что все они были женского пола.
Род, как и пыталась объяснить мне Ксения Георгиевна в течение двух часов, вырождался и вот-вот должен был кануть в Лету.
– Значит, Константин был едва ли не последним в роду? – спросила я, когда она сообщила мне это.
– В том случае, если бы умер бездетным…
– Но ведь именно так и вышло. Может быть, именно это и было целью его убийц?
– То есть ты предполагаешь, что кто-то взял на себя роль провидения и закончил то, чему суждено было произойти и без них? Помог свести род Лобановых-Крутицких с лика Земли, таким образом поторопив силы небесные?
– После того, что вы мне рассказали об этой семье… – задумалась я.
– Я думаю, ты чересчур буквально восприняла мой рассказ, – рассмеялась Ксения Георгиевна. – И впала в мистические настроения. Еще немного и ты вооружишься серебряной пулей.
– Надеюсь, до этого не дойдет.
– Я тоже на это надеюсь, – уже без смеха произнесла Ксения Георгиевна, – тем более, что в наше время женщины если и не в состоянии унаследовать и пронести через века родовую фамилия, то на прочие родовые ценности, как-то – движимость и недвижимость они вполне могут рассчитывать.
Таким образом вернув меня на грешную землю, хотя с моей точки зрения – я в этом и не нуждалась, Ксения Георгиевна еще раз перечислила мне четырех женщин – двух выживших из ума старушек, доживающих свой век в деревне, одну вдову бригадного генерала, которая после смерти мужа получила такое наследство, по сравнению с которым все, принадлежавшее Константину, было не более, чем приятной мелочью, проживавшая ныне в Петербурге. И еще одно имя, которое сразу показалось мне знакомым, но я не обратила на это внимания. Мало ли созвучных имен на Руси… Тем более таких распространенных – Вера Васильевна… Но когда Ксения Георгивна назвала мне ее теперешнюю фамилию, я вздрогнула. И вы меня поймете, когда я скажу чью фамилию она мне назвала.
Это была фамилия… Шурочки.
- Предыдущая
- 14/42
- Следующая
