Страж фараона - Ахманов Михаил Сергеевич - Страница 32

• Предыдущая
• 32/78
• Следующая

Взглянув на брата, Семен увидел, что тот усмехается – плут Сефта сумел его развеселить.

– Ну, хватит! Ешь и пей что хочешь, только держись подальше, сын гиены! Встань вон там, у водоема, – Сенмут вытянул руку, – встань там и расскажи моему брату, кто приходил в наш дом в полуденный час.

Сефта тут же перестал вопить, отступил на указанную позицию и деловито произнес:

– Явился человек крепкий и рослый, однако пониже господина Сенмена на шесть теб. В браслетах с бирюзой и в тонком полотне, но не семер, не жрец, а воин – на плечах следы ремней, и руку так держал, будто под пальцами обух секиры. Сказал, что он посланец Великого Дома и что сегодня, когда над Восточной пустыней поднимется месяц, пришлют лодку за господином нашим Сенменом.

– Что еще?

– Еще обругал меня смердящим псом, когда я к нему приблизился, чтобы разглядеть браслеты и отметины на плечах. Камень в браслетах настоящий, из страны Син, клянусь милостью Амона[19]! Дорогой камень!

– И что ты подумал?

– Что простые воины не ходят в бирюзе, а чезу, знатный командир над тысячей лучников или копьеносцев, никак не годится в посланцы. Выходит, воин не знатный, но и не простой. Сильный, высокий – такие служат сэтэп-са… Может, в самом деле послан Великим Домом?

– Сэтэп-са… телохранитель… посланец… – задумчиво протянул Сенмут. – Вот только чей? Владыки нашего – жизнь, здоровье, сила! – или царицы? – Он поглядел в чашу с вином, будто в ней скрывался ответ, потом махнул Сефте: – Иди! Ты верен и неглуп и все же не получишь достойного погребения: я прикажу, чтобы тебя похоронили в сосуде с пивом.

– Согласен, хозяин. Лишь бы пиво было не прокисшим…

Посланец… И правда, чей?.. – мелькнуло у Семена в голове. Он вдруг ощутил, как холод подступает к сердцу, напоминая, что он не только ваятель, не только брат сидевшего рядом вельможи. Он – заговорщик! Он – человек, который знает, что свершится в третий день месори! Не об этом ли с ним хотят потолковать? Само собой, не юный фараон, а, предположим, Хоремджет или Софра с Рихмером?

Сомнительно, подумал он. Эти не стали бы слать гонцов в бирюзовых браслетах, а вытащили бы из мастерской по-тихому, прямо сегодня. Кто за него заступится, кто защитит? Инени, конечно, друг, да не заступник – сила не та. К тому же и сам причастен к перевороту… можно сказать, одно из первых лиц…

Будто подслушав эти мысли, Сенмут наклонился к нему и тихо произнес:

– Помнишь, там, у второго порога, ты спрашивал, кому пригодятся твои умения и мудрость? Кто может стать твоим защитником? Кто выше Софры, Хоремджета и даже владыки Обеих Земель? Ты помнишь, что я тебе ответил? – Дождавшись кивка Семена, он снова зашептал: – Царица, великая царица! Я повторю, что только ей доверил бы нашу тайну… Может быть, рассказал бы не все – ведь знание о том, откуда ты пришел, пугает, и ни один из нас не стремится в поля блаженных, не хочет до срока предстать перед судом Осириса, а ты – ты перед ним стоял! И это страшно… Но потерять тебя еще страшнее, брат! А потому молись… молись, чтобы этот посланец был человеком Хатшепсут, нашей прекрасной царицы, любимой Амоном!

Разумная речь, решил Семен и сделал знак, отвращающий беду. Все верно; пожалуй, лишь слухи о красоте царицы слегка преувеличены. Он ее видел – на том же приеме, где выпало счастье полюбоваться на юного Джехутимесу, Софру, Хоремджета и прочих государственных мужей. Правда, не вблизи, а с изрядного расстояния; и она показалась Семену не женщиной, а манекеном в парике, обернутом слоями ткани, увешанном побрякушками, будто рождественская елка, раскрашенном, как голливудские звезды на вручении «Оскара». Что там таилось, под всеми платьями и ожерельями, под париком и макияжем, бог его знает… Но эта раззолоченная скорлупа повергла Семена в уныние; как всякий художник, он поклонялся изысканной простоте.

– Смени одежды и скажи своей служанке, чтобы умастила твое тело благовониями, – сказал Сенмут. – И еще одно… Я не спрашивал у Инени, зачем он отправился со мной и что ему нужно у третьего порога… а может, у второго или первого… Но глаза мои видят, уши слышат, и разумом я не ребенок, готовый поверить всякой сказке. Сегодня ты произнес слова: хочешь мира, готовься к войне… значит, тоже что-то заметил… Так вот, не говори об этом никому. Ты прозреваешь волю богов и вправе открыть ее избранным; если бы боги того не хотели, ты остался бы в полях Иалу. Но лучше умолчать о воле людей и скрытых их желаниях. Люди ревнивей богов; они опасаются тех, кому известны их тайны и секреты.

– Это верно, – согласился Семен, поднимаясь. Он расправил плечи, прищурился, глядя на солнце, опускавшееся за реку, и добавил на русском: – Верно, брат. Восток – дело тонкое…

Лодка, подгоняемая ударами весел, неторопливо скользила вверх по течению под мерный ритм, в котором плеск воды сменялся протяжными выдохами гребцов. Фармути был самым холодным месяцем в Та-Кем; от реки веяло прохладой, а в ее зыбком текучем зеркале отражался небосвод – тысячи мерцающих огней, что складывались в знакомые созвездия с еще непривычными именами: Бычья Нога – Большая Медведица, Бегемотиха – Малая, Сах – Пояс Ориона, Нерушимая звезда – Полярная… Небеса и воды сияли праздничным ночным убранством, а берег был уже темен и тих, только чернели в слабом лунном свете неясные контуры храмов: впереди – Ипет-ресит, а за приподнятой кормой, где устроились Семен и его молчаливый провожатый, – Ипет-сут. Когда-нибудь только они останутся здесь свидетелями прошлого, мелькнула мысль; город исчезнет, стены его зданий из непрочного кирпича рухнут, оплывут и превратятся в пыль, а ветры развеют ее над рекой и пустыней. А то, над чем не властно время, будет называться по-другому: южное святилище – Луксор, северное – Карнак…

Все – иллюзия, все – прах и тлен, и только камень сопротивляется неумолимой поступи тысячелетий. Камень надежен, думал Семен, и только камню можно верить, вложив в него свои чувства и страсть, боль и радость, надежды и помыслы; камень не обманет, не исказит их, как переменчивое слово, но пронесет нетленными сквозь бесконечный хоровод веков. И те, безмерно далекие, еще не родившиеся на свет, увидят запечатленное в камне и молвят: это прекрасно! Камень мертв, однако дарит жизнь или, как минимум, хранит ее мгновение, увековеченное резцом, – что может быть волшебней и чудесней? Лишь вера в то, что в изваянии живет частица человеческой души…

Мысль текла, как плавный неутомимый Хапи, стремящийся к Великой Зелени, пока не проскользнули мимо громада Ипет-ресит, а за нею – деревья и темные стены царской резиденции. Этот дворец Семен узнал даже в бледном свете нарождавшегося месяца: по четырем его углам стояли квадратные башни, увенчанные пилонами и шпилями из азема[20]. Металл облицовки переливался и сиял, будто в ночных небесах вдруг появились еще четыре луны – верный знак для корабельщиков, заметный даже ночью.

Сообразив, что лодка не сворачивает к берегу, Семен покосился на провожатого. Тот сидел, спокойно скрестив руки; голубая бирюза поблескивала на его запястьях.

– Разве мы плывем не сюда?

– Нет.

– Это – Великий Дом, – Семен кивнул в сторону шпилей, сиявших над черными кронами деревьев.

– Да.

– И ты – его посланец?

– Да.

– Но здесь мы не остановимся?

– Нет.

– А где же?

– В Доме Радости, – буркнул воин и запечатал уста, будто сосуд с драгоценным вином из Каэнкема.

Семен глубоко вздохнул. Дом Радости… Кажется, загородный дворец, подальше от Уасета, поближе к Южному Ону… Инени что-то рассказывал о нем… Построен лет десять назад, еще в правление первого Джехутимесу – роскошный сад, пруды, каналы и тростниковые заросли, царский охотничий заповедник… Дар фараона любимой дочери…

К ней, пожалуй, и везут, решил Семен, представив куклу в блистающем золотом платье и пышном парике. Ну что ж! Все-таки лучше, чем свидание с Хоремджетом, Софрой или, тем более, с Рихмером! Закрыв глаза, он постарался не думать, чем вызван визит к столь благородной и важной персоне. Он вспоминал ее будущий храм – белые колоннады, воздушные лестницы, темная зелень древесных крон, горный обрыв, подобный огромному медному слитку… Какой бы ни оказалась сама царица, ее святилище было прекрасным, и за это стоило многое простить.

• Предыдущая
• 32/78
• Следующая