Селеста 7000 - Абрамов Сергей Александрович - Страница 9
- Предыдущая
- 9/85
- Следующая
— Библию я тоже читал, Пэррот. Все ясно. Синай, пустыня, гора. Ты стоишь и внемлешь гласу Бога, как Моисей. Откуда?
— С неба.
— Громко?
— Нет. Глас Божий отзывался во мне самом. В душе.
— С чего началось?
— С приказа. Я вдруг услышал: «Стой на месте! Все вы одинаковы — ищете клада, которого нет. И какой одинаково ничтожный у каждого запас накопленной им информации».
— Стой! — закричал Рослов. — Он не может так говорить, Смайли. Это не язык садовника. Он не понимает, что говорит. Спросите его: то ли он говорит, что услышал?
Пэррот стоял строгий и каменный, не слушая Рослова.
— Ты повторяешь в точности то, что слышал? — повторил Смайли вопрос Рослова.
— От слова до слова, капитан. Мало понял, но ничего не забыл. Разбудите ночью — повторю, не сбиваясь. Как Библию.
— Откуда ты знаешь, что с тобой говорил именно Бог? Может быть, тебе это только послышалось?
— Я спросил его: «Ты ли это, Господи? Отзовись». Он ответил: «Все вы задаете один и тот же вопрос. И никто даже не поймет правды. Я был тобой и знаю твою мысль, и твой страх, и гнев, и все, что кажется тебе счастьем. Смотри». И я увидел стол, как в харчевне старика Токинса, большой стол и много еды. «Попробуй, ешь, пей, радуйся, — сказал Бог, — ведь это и есть твое счастье». И я ел, отведывая от каждого блюда, и запивал вином, и плясал вокруг стола, хмельной и сытый, пока не отрезвел и не услышал глас Божий: «Вот так вы все. Ничего нового. Скудость интересов, животная возбудимость, шаблонность мышления, ничтожная продуктивность информации. Я просмотрел ее и ничего не выбрал. Ты из тех, о ком у вас говорят: ему не нужен головной мозг, ему достаточно спинного».
— Что! — закричал Рослов, вскакивая, но тут же сел, потому что Пэррот даже не взглянул на него.
Он продолжал говорить с Богом.
— "Я не пойму тебя. Господи", — промолвил я и услышал в ответ: «Тех, кто мог бы понять, я еще здесь не видел. Ты говоришь: Бог! В известном смысле я — тоже оптимальное координирующее устройство. Но параметры ведь не те: я не вездесущ и не всеведущ, не всеблаг и не всесилен. Я читаю в твоем сознании: ты уже мнишь себя Моисеем, вернувшимся к людям с новым законом Божьим. А вернешься ты с необратимыми изменениями в сознании и мышлении. И в тканях организма: посмотри в зеркало бухты, только не упади». Я посмотрел и упал: на меня взглянул оттуда незнакомый седой старик. Я не захлебнулся только потому, что внизу была лодка, капитан. Вот и все.
Пэррот умолк и замер, облокотившись на лопату, которая под его тяжестью почти наполовину ушла в жирную корочку почвы. В ясных, но странно пустых глазах безмятежно голубело небо.
— Разрешите, доктор, задать ему несколько вопросов? — Рослов буквально дрожал от нетерпения.
— Задавайте через Смайли, — сказал Керн, — он, как мы говорим, вас «не принял» и отвечать не будет.
— Смайли, спросите у него, что значит «параметр» и «оптимальный»?
Смайли повторил вопрос.
— Не знаю, — ответил Пэррот.
Рослов снова спросил через Смайли:
— Вы что-нибудь читаете, кроме Библии?
— Нет.
— А до разговора с Богом?
— Ничего не читал. Даже газет.
— Какое у вас образование?
— Никакого. Научили немножко грамоте в детстве.
— Все ли вам понятно в Библии?
— Две строки понятны, третья — нет. И наоборот. Но Библию читаю не умом, а сердцем.
— У меня нет больше вопросов, — сказал Рослов. — Пусть идет.
Молчание проводило уход Пэррота. Долгое, встревоженное молчание. Первым нарушил его Керн.
— Я впервые слышу полностью этот рассказ и понимаю цель ваших вопросов,
— сказал он Рослову. — Вы обратили внимание на то, что он воспроизводил бессмысленный для него текст с механической точностью магнитофонной записи. Не сбился ни на одном слове, словно цитировал по журналу или учебнику.
— Он процитировал даже Эйнштейна, — вспомнил Рослов.
— Вы что-нибудь понимаете? Ведь он нигде не учился. И читает-то по складам.
— Нет ли среди ваших пациентов математиков или биологов? — спросил Рослов.
— Вы думаете, что он мог услышать от кого-нибудь эти «параметры»? Галлюцинация могла, конечно, обострить память, — задумчиво согласился Керн, — но от кого он мог слышать, с кем общался? Практически — ни с кем. Нелюдим и замкнут. Да и нет у нас таких, чьи разговоры могли бы породить эту биомагнитофонную запись. Несколько спившихся курортников, два студента-наркомана и бывший врач — параноик. О «параметрах» они знают не больше Пэррота. Нет, это категорически отпадает.
— Тогда это дьявольски интересно, — сказал Рослов.
— И необъяснимо.
— Почему? Никто даже и не пытался найти объяснение.
— Странная галлюцинация, — заметил Керн. — Странная и сложная. Предположить, что он придумал все это уже в период болезни, трудно — не тот интеллект. Болезнь, конечно, могла обострить фантазию, но не у него. Да и патологические нарушения психики — несомненно следствие, а не причина галлюцинации.
— А вы помните, как он процитировал Бога о необратимых изменениях в сознании и мышлении? — спросил Рослов. — Кто-то или что-то очень точно прогнозировали последствия происшедшего.
— Кто-то или что-то? У вас есть объяснение?
— Пока нет. За объяснениями мы поедем на «белый остров».
Керн улыбнулся сочувственно и не без сожаления.
— С удовольствием встречусь с вами вторично, только не в качестве лечащего врача, — заключил он. — На вашем месте я бы не рисковал.
А Шпагин с Яниной в это время выслушали почти аналогичное пожелание от вышедшего в отставку инспектора уголовной полиции города Гамильтона. Корнхилл, привезший их в белый коралловый домик с такими же плитами открытой веранды, тотчас же уехал, сославшись на неотложные дела. Смэтс, располневший и обрюзгший, больше похожий на трактирщика, чем на полицейского, понимающе усмехнулся:
— Никогда не верил мне, не верит и сейчас и только из профессиональной солидарности не хочет признаться в этом в вашем присутствии.
— Что значит «не верит»? — удивился Шпагин. — Вы же не уверяете его, что привидевшееся вам на острове происходило в действительности!
— Он не верит в то, что я был трезв.
- Предыдущая
- 9/85
- Следующая
