Мужество в наследство - Абрамов Александр Семенович - Страница 36

• Предыдущая
• 36/43
• Следующая

— Павел Андреевич! Завтра с утра мы с Сорокиным летим на разведку в район Тамаровки. Надо разузнать, где они там понаставили зенитки.

Пологов пытливо посмотрел на молодого пилота и сказал, что дело — не из легких. Потом он достал портсигар и оба закурили.

— Вот что, — помедлив секунду, произнес штурман, — есть тут у меня одна мыслишка, но нужно кое-что продумать. Давай-ка отложим наш разговор до ужина. А сейчас, извини, тороплюсь: переоденусь — и на заседание партбюро.

О том, что сегодня будут обсуждать его заявление о приеме в партию, Пологов знал еще три дня назад и все это время чуточку волновался, хотя и старался скрыть это.

Войдя в избу, где собрались члены полкового партийного бюро, Павел как-то сразу почувствовал робость, чего с ним не случалось даже в критической боевой обстановке. Но скоро успокоился: все отзывались о нем как о человеке, достойном быть коммунистом. У него на боевом счету больше всех в полку сбитых самолетов противника, и молодых он обучает толково.

Когда перешли к голосованию, все подняли руки «за».

Перед ужином Пологов, Сорокин и Кучеренко сидели в «курилке». «Курилка» — это две нетесаных доски на чурбаках и вкопанная до половины в землю бочка с водой.

Сорокин и Кучеренко молчали, а Пологов, рисуя на земле щепкой какие-то фигуры, объяснял:

— Значит, так. Сорокин летит на Як-1, Кучеренко — на Ла-5. А Ла-5, как известно, в воздухе очень похож на немецкий «Фокке-Вульф-190». Вот отсюда мы и будем танцевать… При подходе к Тамаровке вы начнете имитировать, будто за нашим «яком» увязался «фоккер». Дистанцию между собой держите метров четыреста. И ты, Гриша, время от времени постреливай, чтоб зенитчиков в заблуждение ввести. Немцы будут думать, что их истребитель преследует нашего. Огонь открывать побоятся, чтобы не зацепить «своего». Ну, а вам только это и надо. Там уж действуйте по обстановке.

Пологов затер подошвой сапога нарисованные на земле фигуры.

Сорокин восхищенно прицокнул языком:

— Вот это я понимаю! Здорово придумано!

И все трое оживленно заговорили, уточняя подробности предстоящей разведки.

А за ужином Павел принимал поздравления друзей:

— Сколько событий в этом месяце! — загибая пальцы, подсчитывал Урядов. — Немцев под Сталинградом шарахнули — раз! Курск освободили — два, Ростов — три, Краснодар — четыре, Луганск — пять. В партию нашего штурмана приняли, и он надел майорские погоны — шесть. Да плюс к тому — я из госпиталя вернулся.

— Ордена получили, — подсказал Иван Сорокин.

— Пожалуй, если так считать, пальцев не хватит, — рассмеялся Павел.

— А до конца месяца еще далеко, — вставил Варчук, — что-нибудь еще будет…

— День Красной Армии будет, — напомнил Сорокин.

— Давай-ка, Сашко, вдарь по струнам, — попросил Григорий Кучеренко.

Техник по фотооборудованию Александр Ткаченко, круглолицый блондин, до войны преподавал в харьковской музыкальной школе и хорошо играл на баяне. Без него не обходился ни один праздник. Вот и сейчас он ловко пробежал пальцами по клавиатуре, а Кучеренко, как заправский солист, откашлялся, заложил руку за ремень и баритоном загремел:

Случилось то, чего Пологов больше всего опасался. Он возвратился с патрулирования наземных войск, когда ему передали письмо от зятя Ивана Варламовича. Едва Павел развернул исписанный торопливым почерком лист, как сердце его мучительно сжалось, а строчки вдруг стали неразборчивыми и поплыли перед глазами… «Мария упрашивала меня ничего не сообщать, — писал Иван Варламович, — но я отправляюсь на ответственное задание и не знаю, доведется ли нам когда-нибудь свидеться. Поэтому не могу больше таить правду… Полгода назад в танковом бою под деревней Герасимовкой Горшечного района Курской области погиб твой брат… Отомсти извергам за смерть нашего Юрика…»

Пологов не хотел мириться с мыслью, что ему больше никогда не увидеть брата. Он снова пробежал глазами по строчкам письма. Вспомнился новогодний разговор с Марией.

Во время приезда Павла домой после ранения сестра жаловалась, что Юрий отказался от брони. В начале войны он работал на первом тагильском блюминге. Начальник цеха боялся потерять хорошего мастера и уговаривал его не обращаться в военкомат. Но Юрий в конце концов настоял на своем.

И еще вспомнил Павел, как по пути из Нижнего Тагила на фронт он заехал в Челябинск навестить брата. Тот служил старшим механиком-водителем в запасном полку и занимал должность инструктора по подготовке молодых танкистов. Брат тогда прямо заявил, что ни за что не останется в тылу.

И вот… его нет. А от Павла это скрывали, берегли от горя.

Варчук, прочитав письмо, сказал:

— На задание не пущу! Поостынь малость, успокойся, тогда и полетишь.

Пологов долго бродил за летным полем и вернулся, когда почувствовал, что озяб.

И еще одна беда свалилась на плечи штурмана: погиб его напарник, один из самых отважных летчиков первой эскадрильи Алексей Урядов. Погиб нелепо, на своем же аэродроме. Не прошло и двух дней, как Алексей приехал из Горького после госпиталя, рассказывал о доме, о жене, о том, как истосковался по небу, как не терпится ему сесть в самолет.

Ночью выпал снег и плотно укутал землю. Небо, точно ватой, обложило тучами. Вокруг — белым-бело. Когда утром летчики приехали на аэродром, ровное снежное поле было выутюжено катками. Урядову, как возвратившемуся из отпуска, полагалось для восстановления техники пилотирования выполнить контрольный полет с одним из командиров в двухместном самолете. Варчук предложил ему вылететь вместе. Но Урядов отказался: дескать, двадцать дней — не срок, справлюсь сам. Дело в том, что для опытных летчиков, имеющих перерыв в полетах до тридцати дней, инструкцией разрешалось и самостоятельно делать такие полеты. Урядов воспользовался этим правом.

Трагедия разыгралась у всех на глазах. При заходе на посадку самолет на скорости двести восемьдесят километров под углом врезался в землю.

У пилота получился просчет глубинного горизонта. В глазах Урядова снежный покров поля слился с белой далью, и ему, вероятно, показалось, что выравнивать самолет еще рано, а на самом деле было уже поздно.

Так погиб Урядов, дорогой для всего полка человек, смелый, простой, общительный. Его похоронили на усадьбе одного из совхозов Воронежской области со всеми воинскими почестями.

На могиле молодого отважного летчика установили обелиск.

Февральские морозы завернули под тридцать. Но боевые вылеты не прекращались. Они следовали своим чередом.

Однажды, поднявшись в воздух и взяв намеченный курс, Павел неожиданно уловил ненормальную работу мотора. Стрелка прибора показывала всевозрастающую температуру воды.

Пологов летел на разведку. Задание он получил лично от приехавшего в полк командира дивизии. Провожая Павла, тот напутствовал:

— Товарищ майор, ожидаю вас с точными данными. Учтите, что мой доклад ждут в корпусе…

Стрелка прибора неотвратимо ползла вверх.

Перегрев! Что делать? При такой высокой температуре двигатель откажет через считанные минуты.

Павел развернул машину и возвратился обратно.

Около самолета закопошились техники и механики. Прибежал Варчук с инженером Котелевцевым.

— Что случилось? — запыхавшись, осведомился Варчук.

Пологов объяснил. И вдруг из-под радиатора самолета Котелевцев извлек плотный стеганый чехол. Швырнув его в сторону, зло выругался:

— Вот она — причина перегрева. Из-за такого пустяка недолго и в ящик сыграть.

Оказалось, что моторист забыл убрать злополучный чехол, предохраняющий от промерзания неработающий двигатель.

Варчук стал выяснять, кто готовил машину, а Павел крикнул: «От винта!» — и вскочил в кабину.

Через час комдив получил от штурмана нужные сведения и перед отъездом распорядился:

• Предыдущая
• 36/43
• Следующая