Выбери любимый жанр

Побег куманики - Элтанг Лена - Страница 20


Изменить размер шрифта:

20

без даты

когда низшие организмы болеют, их насквозь прорастают другие организмы, водоросли или просто бездомные бактерии, а они даже не замечают

но если они не замечают и живут, как ни в чем не бывало, то болезнь ли это?

может, это просто попытка устроиться немного повеселее

декабрь, 22

барнард смеется, мои сны ясны ему, как майский день

приятно думать о майском дне, теперь, когда за окном идет дождь и в лавке сквозит из-под дощатой двери

правда, здесь и дождь — не дождь, а так — водяная пыльца, висящая в воздухе

когда он забрал меня из сент-джулиана, я не хотел разговаривать, и два дня мы молчали, я много спал и пил много карибского кофе

у меня в кармане была его карточка с лиловыми драконами на красном картоне, поэтому меня отдали ему, больше некому было, наверное, он не какой-нибудь просто мальтиец, а потомок тамплиеров! в спальне у него застекленная грамотка, позволяющая въезжать на лошади в храм

он рисует жестоких ундин и махаонов на предплечьях, толкует матросские сны и варит карибский кофе — это когда горячий ром со сливками подливают в нестерпимо черную гущу на самом донышке, кухни у барнарда нет, по вечерам он делает бигиллу из бобов с чесноком на подоконнике, стуча зазубренным ножом по дереву и бормоча непонятное, или приносит тыквенный пирог из лавки

однажды мы ели вдовий суп из козьего сыра, мы ели его у подружки барнарда

и на обратном пути я, как дурак, спросил его, от чего умер подружкин муж, барнард так смеялся, что даже говорить не мог, муж, ха-ха отчего умер, ха-ха

когда барнард смеется, он останавливается, широко открывает рот и хлопает себя по коленям, но это чудо я видел только дважды, чаще мы просто молчим и макаем хлеб в оливковое масло

я, наверное, останусь с ним жить, потому что похож на его младшего брата, он же, вероятно, похож на моего старшего, только я этого еще не понял

без даты, вечер

о чем я думаю? когда спишь и во сне теряешь к происходящему интерес, то оно перестает происходить, правда?

то есть весь этот беспредельный постановочный процесс с павильонами, горами и долами, развитием отношений черт знает с кем и утренним катарсисом черт знает почему, все это расползается мокрой промокашкой и фыоть?

и кто я во сне — зритель? хозяин театра? сумасшедший бутафор?

да нет же, я буфетчик — я научил барнарда делать галисийскую queimada, это когда кофе добавляется в горящую виноградную водку, хоть какая-то от меня польза

без даты

чем длиннее имя, тем меньше толку, говорит барнард, подрисовывая облупившуюся стену, — с двумя кисточками в зубах он похож на жужелицу, — вот послушай: пур-пур! се-пия! сразу ясно, что пришли с полноцветного, сочного дна океана, индиго! из листьев, шафран! из цветов, кармин! тот вообще из сушеных жучков, всю жизнь ловящих кайф на кактусах

а теперь это послушай: инди-и-ийская желтая — это же коровья моча! венециа-а-анская красная — ядовитый и блеклый обман, как и шведская зелень, что до кельнской земли — так это просто гнилушка, истлевшее дерево!

вот послушай: мо-зес! — он глядит на меня через плечо, победно задрав лохматую бровь, — не хуже, чем бар-нард! я тебя хоть и не в камышах нашел, в просмоленной корзинке, но тоже на берегу, у самой воды, глядишь и воспитаю тебя не хуже этой воображалы, дочери рамзеса

даже не знаю, какое из моих имен мне больше нравится — морас, как звали меня в барселоне, мозес, как зовут в интернете, то имя, которым звал меня папа, или то — четвертое! — которое дал мне брат, однажды летом, после

ОСКАР — НАДЬЕ

(Открытка, посланная из кафе Maison Bertaux)

Лондон, 17 декабря

И вот еще что: полагаю, на потерянных страницах Иоанн говорит о дереве, земле, воздухе и металле. О чем же еще?

Каждая стихия должна быть соединена со свободной волей. Насколько воля современного человека свободна — судить не мне. Буду предполагать, что свободна ровно настолько, чтобы способствовать соединению частей первоматерии в единое целое.

Здесь главное — найти добровольцев и придумать для них какую-нибудь подходящую легенду.

Кроме того, нужно связаться с археологами. Как мне удалось узнать, сейчас в Гипогеуме работает экспедиция одного из американских университетов. Всюду янки. Я написал им письмо и заручился их поддержкой. Видишь, какой я практичный?

Да-да-да, безумие должно быть очень тщательно подготовлено.

К тому же мы уже полтора года не были вместе нигде дальше стерильного Брайтона, забитого дорогущими итальянскими ресторанами, где подают отвратительный кофе. Кстати, о кофе. Дома он кончился, я вышел на улицу, задумался и — поверишь ли? — оказался в Сохо, сам не знаю как. Сижу на сквозняке, за липким красным столиком, зато капуччино здесь отличный и у подавальщицы смешная бусина в пупке.

Поедешь ли со мной? Только не говори, что по возвращении из БА снова засядешь в клинике у отцовской постели. Сколько можно себя мучить? Он ведь ничего не видит и не слышит, а врачи ничего не обещают. К тому же ты платишь сумасшедшие деньги сиделке из агентства и самому агентству. Они прекрасно справятся… мы ведь в Британии, моя дорогая, это страна врачей и адвокатов.

Подумай хорошенько,

ОФ

ДЖОАН ФЕЛИС ЖОРДИ

То: [email protected], for NN (account XXXXXXXXXXXX)

From: [email protected]

Зима крадется в Барселону на мягких влажных лапах, снег продержался целых два дня, мы с Мозесом ходили гулять в парк, и он рассказывал мне свои сны. Надеюсь, доктору он их не рассказывал. Иначе ему заменят синие таблетки на желтые, а это нам ни к чему.

Помните, у Марка Твена — кажется, в Путешествии капитана Стормфилда — был персонаж, не то сапожник, не то портной, которого в раю считали самым великим полководцем всех времен и народов, хотя он ни разу не был на войне. Ему оказывали всевозможные почести, даже Александр Македонский ему завидовал, а до того, чем этот парень занимался в земной жизни, просто-напросто никому не было дела: что с того, что ему не представился случай проявить себя, говорили на небесах, но мы-то здесь знаем, что он герой и молодец!

Так вот, ваш брат — вовсе не сумасшедший, он писатель, которому еще не представился случай, только и всего.

В вавилонской Гемаре говорится, что, после того как храм был разрушен, пророчества были отобраны у пророков и отданы безумцам. Незащищенным душам то есть.

Мне всегда хотелось спросить: безумцами их стали считать до или после раздачи пророчеств? Или безумец по вавилонскому определению — это незащищенная душа с ношей пророчества, которое больше никому не под силу?

Иногда я думаю: если бы мне сказали, что и мы с вами вылеплены Мозесом из его цветного пластилина, и простудная Барселона, и горный монастырь Монтсеррат, и даже это короткое письмо, которое я пишу, не надеясь на ответ, я бы — поверите ли — не удивилась.

Ф.

МОРАС

декабрь, 23

о чем я думаю? иногда я думаю о фелипе

кто теперь бегает к серрано за бисквитами? фелипе уже, наверное, ходит в пальто, а мне купили свитер из пегой колючей шерсти, на рынке в марсашлокке про лукаса барнард говорить не хочет

он хочет говорить про мои сны, по утрам я стараюсь не забыть, что было ночью, иначе он обижается и ругает меня — как бы это перевести? грязным безмозглым корабельным педиком, у которого лоскутная память, дырявая, как шлюхино покрывало

20
Перейти на страницу:

Вы читаете книгу


Элтанг Лена - Побег куманики Побег куманики
Мир литературы