История о горбоносом принце и его маленькой собачке (СИ) - Дубинин Антон - Страница 2

Но жизнь, как всегда, не стояла на месте. И у нее, жизни, были свои приоритеты, весьма далекие от обзаведения какими-то там собачками. Главный изобретатель королевства наконец изобрел паровую машину, архиепископ поссорился с генералом, королева-мать простудилась и умерла, у одной маркизы дочка сбежала с иностранным музыкантом, устроив международный скандал, а мрачный чахоточный философ, выгнанный за прогулы из университета, написал с горя огромную книжку про свободу человека, в которой обстоятельно доказывалось, что если убить короля и всех его родных, в стране станет гораздо лучше.

Королева, наследник и инфанты успели перебраться за границу, и королю было за них совсем не страшно. Он сидел в тюрьме, в отдельной камере, где было бы даже уютно, если бы не каменные стены и не осознание, что ты сидишь под замком. Он отлично знал, что его убьют, и вполне мог это понять: иногда, чтобы успокоиться и взяться за ум, людям не хватает меньшего. Его прадедушка окончил жизнь на эшафоте, такая же неприятность случилась с дядей его жены, что-то подобное то и дело встречалось на страницах семейных хроник: издержки профессии короля. Революция была не очень страшная, во времена прадедушки погибло куда больше народу. Король знал, как себя вести. Он ел тюремную овсянку, которая была на вкус немногим хуже дворцовой, и вежливо держался с тюремщиком, который сперва стеснялся, но потом оказался неплохим собеседником и даже принес королю бумаги и чернил: он тоже был начитан и отлично знал, что и как положено делать в такой ситуации. За неделю до казни король решил, что уже нечего терять, и попросил тюремщика раздобыть ему, если можно, маленькую собачку. Тюремщик, знавший о долгах и приоритетах больше многих в королевстве, из уважения к монарху притворился, что не расслышал просьбы.

За три дня до казни в тюрьму прибежала маленькая девочка, дочка тюремщика: он был вдовцом, с ребенком сидела его сестра, но в этот день тетка, как назло, разболелась, и малышку пришлось взять с собой на работу. За ней по каменному коридору прыгал круглый, как шарик, беспородный щенок с висячими ушами. Король присел на корточки у решетки и посвистел ему; собачонок покатился на свист, протиснулся между прутьями, и король целых пять минут ласкал его и чесал ему голый животик. А потом девочка стала звать щенка обратно и едва не плакала, и король как мог ее успокоил. Песик отправился обратно к хозяйке, и в самом деле, не отнимать же у ребенка его собственную собачку. К тому же вскоре прибежал тюремщик, выгнал дочку вместе со щенком на улицу — Пасхалия, солнышко, кыш гулять, нечего тут! — и долго извинялся, что глупое дитя отравило королю последние часы спокойствия.

Король знал, что надо поступать как можно правильнее, даже если не хочется. Он запретил себе бояться, написал все нужные письма и потом еще раз переписал набело, чтобы по почерку не было видно, как дрожит рука. Он не забыл упомянуть, что всех прощает, хотя и считает глубоко неправыми, и надеется на возрождение страны. Он передал поклон своей семье, выразил уверенность, что его наследник научится на отцовских ошибках и будет мудрым правителем. Он честно исповедался, припомнив все гадости, которые думал о своих врагах, и вечное недовольство королевиной аллергией на шерсть. Он надел свежую рубашку, которую нарочно хранил чистой для такого случая и собственноручно стирал в корыте — принцы умеют даже это. Он не жаловался, не дрожал и не ругался, поднимаясь на эшафот, и вел себя как положено настоящему королю — его отец не был бы разочарован. Он перекрестился, укладывая голову на плаху, и услышал в толпе плач и выкрики. Люди запоминали его горбоносый профиль, а мальчуган, который потом станет великим художником и напишет знаменитую картину «Так пролилась благородная кровь», шепотом просил отца поднять его еще выше, чтобы все рассмотреть. Король стал читать розарий по пальцам вместо четок, чтобы успокоиться и дотерпеть; едва дойдя до середины первой радостной тайны, Благовещения, он услышал свист топора и успел подумать: «Ну вот и все, Господи».

Он проснулся, невольно потирая шею, и потянулся к тяжелому дверному молотку. Единственное, что было очевидно — он больше не король, разве что снова маленький принц, да, пожалуй, и не принц уже, а кто таков — наверное, прояснится потом. Он думал, что будет светло — но не думал, что настолько. Высокий старик с горбатым носом, улыбаясь в бороду, слегка задержал его на пороге. Он послушно остановился, но не смог не заплакать, когда старик протянул ему ладонь. На широкой, как весельная лопасть, смуглой ладони целиком умещался белый лохматый щенок. Бешено вращая хвостом, он улыбался во всю молочную морду и смотрел так, как только может смотреть собака на своего хозяина.

— Это… мой?

— Проходи уже, — сказал привратник с напускной суровостью. — Держи свою псинку и проходи. Вот ведь встал, как не родной, в самом деле.