Сердце трубадура (СИ) - Дубинин Антон - Страница 9

..Гийом тем временем тщетно старался отделаться от сеньора-покровителя, на которого внезапно снизошло — какая неудача для всех! — шутливое настроение. Впрочем, мрачное настроение было бы еще большей неудачей для мира, поэтому пусть его, дай-то Боже…

— Нет, Гийом, мальчик мой, а почему бы вам и впрямь не жениться?.. Уж не в монастырь ли собрались? Бросьте, вам там не понравится. Рясы — жесткие, жратва — невкусная, а из любовных развлечений — разве что аббаты-мужеложники…

— О, нет, мессен… Я… не собираюсь в монастырь.

— Вот и я говорю — не ходи. Лучше найду тебе хорошую женушку… Можно даже — наследницу замка, только тогда не обещаю, что она будет не кривая, не горбатая и не столетняя старуха!.. Ну да ничего, ты парень ловкий, почаще навещай ее по ночам — она через год-другой ноги и протянет. Будешь бароном, заживешь, как богач…

Если бы подобным образом шутили с кем-нибудь другим, не с Гийомом, он, пожалуй, и посмеялся бы. Сейчас же от бедного парня просто-таки на глазах начинал валить пар.

— Мессен… Не стоит так говорить!.. Я же и вовсе не хочу жениться!..

— А почему? — барон подвигал бровями, и лицо его приобрело жутковато-суровое выражение. Агнесса на миг представила, каково это лицо во гневе — и ей стало… ну, как-то не по себе. Неприятно.

— Почему, а, Гийом? Жениться — хорошее дело для каждого мужчины. Я вот женился — (быстрый взгляд на Серемонду, который слегка сбил с нее спесь) — и не жалуюсь… Или уже нашлась девица, а? Сердечная подруга? Молодость, она молодость и есть… Кроме того, о ком-то же вы все эти свои песенки пишете — не просто же ниоткуда берете…

— Я, мессен, слишком молод, — нашелся Гийом, непонятно как сам додумавшись до выхода — в опасности и малые мозги срабатывают… — Нету у меня никаких земель, замков и прочего, и наследникам, стало быть, нечего будет оставить. Вот я заслужу наследство для своих детей, совершу побольше подвигов — тогда… Тогда и о дамах подумаю!..

— Хорошо ответил, по-рыцарски, — одобрительно закивал Раймон. Кажется, он уже протрезвел, — взгляд стал по-прежнему острым и на редкость осмысленным. А вот Серемонде такой оборот беседы явно не понравился — он намекал на некое будущее, которое было у Гийома и которого не было — взгляните правде в глаза, донна! — не было у их печальной и пламенной любви. В конце концов, он на пять лет вас младше. И кто сказал, что положение таящегося любовника, юноши, комнатной собачки будет вечно устраивать этого красивого, легкомысленного парня, который еще в шестнадцать лет добился посвящения в рыцари?.. (Бросит, Серемонда, однажды он тебя бросит, зашептали маленькие демоны из кубка, из-за плеча, из тени Раймонова кресла — изо всех углов.) Дама мотнула головой, чтобы маленьких мерзких голосов не слышать. — Гийом… Может быть, вы еще споете?..

(Страшно в полутемной зале, страшно и холодно мне, кругом — враги, и мы так одиноки… В страшное, темное время мы родились с вами, Гийом, и мы живем в стране волков — так спойте же, мой трубадур, мой возлюбленный, чтобы стало светлей. Вот, есть любовь, маленькая горячая свечка, и ей так опасно гореть в этом черном бросселиандском лесу — и ее надо беречь. А то, что она когда-нибудь может и погаснуть — не причина ли это любить ее еще сильнее?.. Мы любим то, что уходит, и только потому знаем ему истинную цену…)

Так двое любили друг друга в стране волков, и объятья их каждый раз бывали и объятьями спасающихся от смерти. Чудом избежавших кораблекрушения. Даже когда один из них…

…Даже когда один из них этого не знал. Но здесь, в этой зале, находился еще третий человек, знавший обо всем, и у этого человека были свои планы. Свои печали и свои желания. Агнессе понадобились песни Гийома, ergo, ей понадобился Гийом.

…На самом деле она была из тех дам, что не любят любить. Любовь делает людей слишком беззащитными, заставляет зависеть от кого-то; а Агнесса де Пейралада никогда не желала ни от кого зависеть — она предпочитала быть сильной, а не слабой, любимой, а не влюбленной. Поэтому такой муж, как мессен Робер, вполне устраивал ее — он ее обожал, а она к нему не испытывала особой неприязни. Вот только будь он немножко познатнее и хоть чуть-чуть побогаче, чтобы им щеголять, как породистой собакой или дорогим кольцом… Впрочем, от добра добра не ищут, и как честная христианская жена Агнесса намеревалась хранить супругу верность. По крайней мере, до поры… Пока это ей не мешало.

Гийом для нее был еще не человек. Нет — пока только доказательство собственной силы, пробный камень, победа в состязании, еще один персонаж в длинном, очень интересном романе, который все время сам собою разворачивался у нее в голове… Это колесо она толкала перед сном, уплывая в стройный мир, где властвовала дама с черными волнистыми волосами, которой мир служил, ради которой он был создан — неважно, что ею же самой; да, дама, которая не могла не побеждать. Кроме того, Агнесса хотела песен. И еще — как ни смешно, Гийом ей понравился. Сама того не желая, она поняла, что Гийом хороший. И что он, наверное, очень нежный и слегка неловкий. Она поняла это случайно — по тому, как он смешно смущался перед эн Раймоном, как быстро и радостно он откликался на просьбы, как он слегка встряхивал головой, чтобы откинуть назад мягкие волосы, да — много по чему еще… Как бы то ни было, любое приглянувшееся блюдо надлежит попробовать.

..Но первая же ее попытка испытать свои неотразимые чары на эн Гийоме не привела ни к чему. Даже не к чему-то плохому — просто ни к чему. Когда трапеза закончилась, Агнесса подсела к трубадуру поближе — он как раз прятал в чехол усталую свою, некрашеную арфу — и завязала разговор, выражая всяческое восхищение его песнями. Гийом вспыхнул от удовольствия — он не был честолюбив, напротив, обладал редким для поэта качеством: он любил стихи. И свои собственные песни не слишком-то отличал от чужих: просто свои ему тоже нравились. Особенно вот эта, которую он только что спел — написанная в разлуке, когда эн Раймон таскал его за собою уже в качестве приближенного рыцаря ко двору дона Педро, нового арагонского короля — снова мавры беспокоили, готовился какой-то небольшой военный поход, чтобы доказать подлым сарацинам, кто здесь главный… Короля Гийом очень любил, как увидел, так и полюбил сразу и навсегда: такой он был огромный, рыцарственный, радостный, похожий на черногривого льва. И прозвище у дона Педро было замечательное — эль Католико, не всякий государь христианский такого удостоится… Однако дамы Серемонды король Арагона все-таки заменить не мог. Тем более что тогда их любовь достигла своей высшей точки цветения, и в шатре Гийом, целуя на ночь свернутый взамен подушки плащ вместо Серемонды, засыпал рядом со своим сеньором, не зная наверняка, проснется ли — бывало, он говорил во сне, звал свою даму, и не дай Бог Раймон бы услыхал… Однако Господь Своих дураков любит. Он их хранит. До поры.

— Нет, на Агнесса… Вам правда нравится?..

— Очень, друг мой Гийом. Скажу более — хотела бы слушать вас больше, да, использовать все то время, которое проведу в гостях у сестры, на это духовное развлечение…