Южане куртуазнее северян (СИ) - Дубинин Антон - Страница 16

— Вот и все! Порешили, мессир Гавейн! Давайте-ка за вас выпьем, у нас ведь вино еще осталось?..

…Основным энтузиастом раздачи имен оказался Ростан. Может быть, потому, что он был хмельнее всех — не то от вина (и правда пьянел очень быстро), не то еще от чего… Глаза его сверкали, смуглые руки хватались за все близлежащие предметы — Пиита выглядел бы крайне глупо, если бы не был столь искренне вдохновенен.

— Так, теперь ты, Николас, дубина немецкая!.. Кто тебе больше всех нравится? А ну, отвечай!..

Улыбка, румянец смущения, взгляд в пол. Гюи тряхнул друга за плечо, ободряюще потрепал по широкой спине, обтянутой дорогой, отороченной белым мехом одежкой… На самом Гвидно, как всегда, висели какие-то длинные лохмотья неопределенного цвета, с обтрепанным капюшоном.

— Ну, валяй, Николас! Не стесняйся. Все же свои. Мы же серьезно.

— …Артур.

— Что?!

— Мне больше всех нравится Артур… Король, — смущенно повторил Николас, улыбаясь своей тихой улыбкой. Хохот грянул, как раскаты грома, так что даже пламя в камине чуть подскочило.

— Король Артур! Губа не дура!

— Да, ты у нас даешь, Николас… Даешь! Выбрал, тоже мне! Самого лучшего!

— Ну, уж прости, дружище, но Артуром ты у нас не будешь, — Гюи восхищенно пихнул друга в бок. — Да не гогочите вы, дураки… Николас, я имел в виду — кто тебе нравится, чтобы им быть? Ну, как ты хочешь, чтобы мы тебя в Камелоте звали? Кто тебе из рыцарей ближе всего?

Николас, которого вконец засмущали, пробормотал что-то себе под нос. Новокрещенный сир Гавейн наклонился к нему, чтобы расслышать.

— Что? Бедуайер?

— Ну… Да. Бедуайер. Бедивер.

— Так про него же мало чего известно, — искренне удивился показушник Ростан. — Ну, рыцарь, он даже не особенный герой какой-нибудь… Только вон Кретьен написал, что он «без промашки играет в шахматы и шашки». И в большинстве историй он не участвует…

— Ну и что. А зато он бу-бу-бу…

— А? Зато он что?

— Всегда был рядом с королем… До конца, — более раздельно и громко повторил Николас, обводя друзей неожиданно твердым и ярким серо-синим взглядом. Смех исчез сам собою, и Гвидно, словно ставя точку в конце речи, хлопнул о Николасову ладонь своей веснушчатой рукою.

— Ну, значит, так. Да здравствует сир Бедивер, рыцарь Лоэгрии!

— Да здравствует, — еще слегка шутливо отозвался Ростан, в глазах которого плясали алые языки огня.

— А ты-то сам вообще кто? — неожиданно напустился на него Гвидно, вскидываясь, как петух. — Только к другим пристаешь, а сам еще не сказал, кем будешь…

— Ну, со мной-то все понятно. Я же окситанец.

— И что? У короля Артура было много рыцарей из Тулузы?.

— Нет, — Пиита обвел лица друзей почему-то торжествующим взглядом. — Но настоящий куртуазный рыцарь, который понимал много чего в любви и во всем прочем, только один. Сир Тристан.

— Тристан?!

— А что, разве я не похож? Даже имена созвучные: Ростан — Тристан… И он был славным героем, а что любовь у него получилась несчастная — так это все грубые франки виноваты…

Аймерик не сдержался и фыркнул; соотечественник сверкнул на него темными глазами.

— Я сказал что-то смешное, мессир Гавейн?..

— Да нет, нет, все в порядке. Славный герой.

— Ну то-то же. А то я и не посмотрю, что вы — племянник Короля, сир…

Аймерику же просто вспомнилось, как славному герою опять подбили глаз не далее чем в неделю назад Гугоновы ребята, а потом повели его к своему командиру, в плен — но Ростан сбежал благодаря военной хитрости: притворился, что ему очень надобно по нужде, а когда бдительность стражей задремала, давай Бог ноги… Ничего, вот сир Тристан даже нищим переодевался, чтобы свою возлюбленную еще раз увидеть. Так что Пиитины хитрости — как он притворялся глухонемым, чтобы увильнуть от расспросов Аннетиного отца, чего-й то он делает в церкви подле его дочери — это еще ничего, только помогает образу знаменитого любовника.

— А ты, Гюи?..

— А я вам не скажу, — как ни в чем не бывало заявил Валлиец, разваливаясь на деревянной скамейке.

— А почему это ты нам не скажешь?..

— А потому, что вы мое имя все равно не выговорите, а коверкать его я вам не дам.

— Ну уж и коверкать… Мы, можно сказать, облагозвучиваем!

— Вот спасибо. Что-то неохота. Облагозвучивайте кого другого.

— Да как нам тебя называть-то, валлиец пустоголовый?..

— А это уж как хотите, сир Тристан, во имя Господа… Хоть «Бель Инконню»[20], как того Гавейнова сына.

— Лучше просто «Инконню», — хмыкнул Ростан, критически оглядывая лохматую, нескладную фигуру друга с головы до ног.

— Ну не хочет — и не хочет, будет у нас просто сир Гюи, — вступился возбужденный, чрезвычайно довольный Аймерик. Похоже, обретение имени — да еще такого славного имени! — подействовало на него благотворно; в отблесках алого огня — свечки уже догорели — он казался очень красивым и каким-то сказочным, в самом деле, легендарным Гавейном, которого так любил молодой Эрек…

— А Кретьен-то? — неожиданно вспомнил Пиита, резко разворачиваясь. — Эй, друг, а ты кем будешь, ты еще не сказал! Сидит себе в уголочке, хитренький, думает, про него все забыли… После того, как заварил всю эту кашу своим «Эреком»! Давай, признавайся, как твое рыцарское имя, и попробуй только соврать, что у тебя его нет!..

Я и есть Эрек, как же вы не поняли, — едва не ответил Кретьен, которому вдруг стало невыносимо грустно. Но не ответил. Сдержал язык в последний момент, вспомнив, как долго подгонял под своего героя маску, чтобы никто его не узнал…

— Попробую, Ростан. Я своего рыцарского имени… не знаю.

— Так назовись в честь кого-нибудь, кто тебе очень нравится, — посоветовал молчун Николас с дружеской заботой. Кретьен почему-то так замотал головой, что она едва не оторвалась.

— Нет, нет, ребята… Я так не хочу. Я так… не могу.

— Чудной ты, — неопределенно высказался Гвидно, подбираясь к нему поближе и заглядывая в лицо. — Я — это еще понятно, я-то знаю, чего хочу, только не скажу никому, а то напортите… А ты? Ты придумал что-нибудь, чего нам не скажешь?

— Нет, я… ничего не придумал, — Кретьен с удивлением понял, что глаза у него предательски пощипывает соль. — Пускай я буду просто… сир Ален. Рыцарь короля Артура.

— Будь лучше Ланселотом, например, — Ростан ободряюще взял друга за руку. — У тебя получится, ты же такой… ну, какой надо. Или вот Эреком своим… Он такой славный! И имя красивое…

Кретьен только покачал головой, понимая вдруг, что все друзья как-то тревожно сгрудились вокруг него и смотрят, будто он нуждается в утешении.

— Да не надо… ребята! То есть сиры! Не надо ничего. Чем плохо — сир Ален? Не хуже любого другого имени! Мне же не это главное… Не имя…

— А что?

— Ну… Камелот. Чтобы там быть. И вы все… тоже главное. То есть не вы, а… мы все.

— Ладно, — решительно прерывая участливое молчание, явно затянувшееся сверх меры, Гвидно легко вскочил на ноги. — Кто куда, а мне пора домой. На улице уже темновато, брат, небось, волнуется.

— Да, и правда, Аймерик, засиделись мы у тебя… То есть не Аймерик, простите, сир Гавейн, ради всего святого!..

— Ничего, Пиита, хоть бы и на ночь остались, — отозвался Miles, запаляя свечу — в комнате и правда делалось слишком сумрачно.

— Какой я тебе Пиита?.. Я — В-печали-рожденный! Сын, между прочим… не помню кого. Сир Ален, вы не помните, чей я сын?

— Мелеадука, — тихо улыбаясь, подсказал Кретьен. Теперь ему опять было спокойно, как бывает, когда окончишь что-то ужасно сложное — и видишь, что получилось хорошо. Словно бы в ответ его мыслям, Николас тихонько тронул его за плечо — опять с этой вечной своей смущенной улыбкой.

— Слушай… Можно попросить?..

— А?

— Ты не мог бы… Сделать мне список «Эрека»? Или дай мне рукопись на… несколько дней, и я сам себе сделаю. Я же понимаю, что ты, наверное, ее никому не доверишь, она же только одна… А если ты сделаешь список, я же понимаю, что тебе некогда, я тебе заплачу… Много, сколько ты захочешь. Ты не обидишься?..