Глинтвейн на двоих - Кривская Елена - Страница 10

Только одна деталь продолжала смущать его.

— Скажите, — начал он, мучительно подыскивая словесную форму, в которую облек бы свое сомнение, — вам действительно будет со мной интересно? Во-первых, я ученый сухарь и не знаю, как развлекать молодых девушек. Во-вторых, я просто стар.

— Вы ошибаетесь, профессор, — с готовностью заговорила она, как будто только и ожидала подобного заявления. — Вы нисколько не стары. Кроме того, сообщаю вам, что я тоже не восемнадцатилетняя девочка, если вас беспокоит мой возраст. Я несколько старше. Словом, мы вполне можем вместе посмотреть «Антигону». А развлекать меня вовсе и не нужно. Я думаю, что мне с вами никогда не будет скучно. Мне ведь никогда не было скучно на ваших лекциях, Юлиан Петрович. Вы можете и теперь говорить со мной на любую тему, и мне не будет скучно. Даже о гекзаметрах и пентаметрах.

Он молчал.

— Я понимаю, — быстро заговорила она. — Но я ведь ни на что не претендую. Если… если ваша жена возражает, я…

Он усмехнулся:

— Жена не возражает.

Они условились, что встретятся у входа в театр за пятнадцать минут до начала спектакля.

Положив трубку, профессор испытывал странное чувство. Если бы два-три года назад кто-нибудь намекнул ему, что он будет решать такие проблемы, он рассмеялся бы приняв это за шутку. Ему приходилось в шутливой форме принимать заигрывания развязных студенток или резко обрывать их — в зависимости от настроения. Но это было не то. Впрочем, и в этом он не был уверен, так как совсем недавно имел возможность убедиться, как плохо он разбирается в своих учениках. Подающий надежды молодой ученый Нина Денисова… Неужели и этой что-то от него нужно, кроме… Кроме чего? Он окончательно запутался.

Решив, что «Антигона» что-нибудь прояснит в этом ребусе, он подошел к бару Немецкий словарь так и остался стоять на верхней полке стеллажа.

Она перебирала свой небогатый гардероб добрых полтора часа, время от времени принимаясь трезвонить Марине, спрашивая совета. Наконец, в самый последний момент выбрала темно-зеленое, с блестками платье, с двумя боковыми разрезами. В уши она продела сережки в виде двух серебряных листочков — ей шло серебро.

Оставался последний штрих — несколько мазков беличьей кисточкой, которой она наносила румяна. Но самого последнего штриха нанести не удалось. Зазвенел звонок. На этот раз не телефонный, а в дверь.

Она не успела захлопнуть ее перед самым носом у Олега. Он ввалился в квартиру, на этот раз пьяный, как свинья. С трудом управляясь с собственным языком, он приветствовал ее:

— Здравствуй… крошка. Т-ты к-как будто не рада?

— Сейчас же убирайся, — она старалась сохранить самообладание. — Я ухожу.

— Ка-ак же так, Ань, — Олег покачнулся и с трудом сохранил равновесие, ухватившись рукой за дверной косяк. — Ты же са-ама н-назначила на сегодня встречу.

Только теперь она вспомнила позавчерашнюю беседу по телефону. Подумать только, сколько изменилось за это время!.. От последних событий, от неожиданного успеха она совершенно потеряла голову и напрочь забыла про обещание, данное Олегу. Впрочем, разве это было обещание?

Она с болезненным любопытством вглядывалась в пьяную одутловатую физиономию своего «бывшего». Баранье выражение глаз, тонкие усики, когда-то приводившие ее в восторг, теперь вызывали только отвращение. Кроме того, в подпитии он имел обыкновение брызгать слюной.

Она содрогнулась от омерзения.

— Не прикидывайся идиотом, — резко сказала она. — Надо было позвонить. Ни о какой встрече мы не договаривались. И вообще, не будет больше никаких встреч.

Он изумленно хлопал белесыми ресницами.

— Ань, ты что, д-деловая стала? Т-ты куда собираешься?

— Не твое дело.

— П-понимаю. К люб-люб-бовнику. Не пущу!

И он сделал вялую попытку перекрыть ей дорогу. Одной рукой он по-прежнему держался за косяк, стараясь сохранить равновесие, другая блуждала в воздухе.

Она зло рассмеялась.

— По какому это праву ты не будешь меня пускать? Следил бы за своей Светочкой. Она что, еще не вернулась, что ли?

— К-к-кто? С-света? П-приехала. Но… ты знаешь… она не допускает… м-меня к себе… П-психанула, знаешь…

— И поэтому ты здесь?

— Д-да, и п-поэтому… Она… понимаешь… словом… она ревнует.

— К кому же, интересно?

Ей это было мало интересно, просто она искала способ выставить его из квартиры и самой как можно быстрее выскользнуть. Долго разговаривать с ним не стоило. Насколько она его знала, пьяный он был весьма неприятен, назойлив, хотя в целом безобиден. Но, кто знает, каков он теперь? Что, если Светка повлияла на него в худшую сторону?

— П-понимаешь… она к тебе… ревнует…

От неожиданности она едва не уронила косметичку.

— Д-да… к тебе, — он обрадовался произведенному эффекту. — Она, п-понимаешь, думает, что ты м-меня у нее хочешь увести. Назад. И ревнует тоже. А мне, п-понимаешь, обидно, что она з-зазря ревнует. Лучше бы… не зазря. Д-давай, а? Сделаем… чтобы не н-напрасно ревновала… К-как раньше, а?

Его рука, бесцельно блуждавшая в пространстве, вдруг наткнулась на ее ключицу и с неожиданной цепкостью впилась в нее. Светка, определенно, плохо на него повлияла. Он облапал Аню, как медведь, и не собирался выпускать. Она с отвращением почувствовала, как у него все напряглось. Изо всех сил упершись ему в грудь, она с отчаянием думала, как выйти из положения. Его рука набрела на пуговички у нее на спине и стала неожиданно точной. В этот момент ее взгляд скользнул по настенным часам. С ужасом она обнаружила, как мало осталось времени до начала спектакля.

Она ударила его острой коленкой в пах. Не очень сильно ударила, и все же хватило. Она увидела, как его лицо сморщилось от боли и стало как у готового расплакаться ребенка. Жалко мальчика. Но себя еще больше жаль.

Он сразу отвалился от нее, как насосавшаяся пиявка. Постанывая от боли, хватаясь руками за низ живота. Он проговорил:

— Ань, н-ну за что же так жес-токо?..

— А ты — не жестоко? — парировала она, накручивая телефонный диск. Услышав ответ, заговорила в трубку:

— Светлана, ты? Привет. Тебе звонит бывшая жена твоего мужа.

Она увидела, как округлились его глаза.

— Да, он у меня. Можешь забрать его в любую минуту. Только боюсь, что он не очень транспортабельный. Нет, меня не будет, следующий раз поболтаем. Сейчас я опаздываю в театр. Не бойся, я его не использовала. Только вот что, Светланка, возможно, я ему кое-что повредила. Осмотри его хорошенько, окажи первую помощь, если понадобится. Ну, видишь ли, он не очень хорошо себя вел. У него появились дурные манеры. Хорошо. Передаю ему трубку.

Она вставила ему в руку телефонную трубку. Он посмотрел на нее так, как будто держал в руке гюрзу.

— С тобой хочет поговорить твоя жена.

Глядя на него, переполненного недоумением и болью, она едва не прыснула. Потом опять в ужасе взглянула на часы. Бросила взгляд в зеркало — и пришла в еще больший ужас. Хороша же она будет, после схватки с бывшим мужем. Но с этим ничего нельзя было поделать. Может быть, но дороге она кое-как пригладит перышки. Только бы у профессора хватило терпения дождаться ее у входа в театр.

— Я убегаю, — она быстро сказала Олегу, который с глупым и виноватым видом выслушивал через телефонную мембрану Светкин монолог. — Пока. Желаю приятно провести вечер. Только не вздумайте тут устраивать разборку — берегите посуду и мебель. Потерпите уж, пока домой приедете. И дверь не забудьте захлопнуть.

Она кинула на руку куртку, другой схватила сумочку и вылетела из квартиры с такой скоростью, будто ею выстрелили из пращи.

Теперь он осознал, как давно не ходил в театр, вообще никуда не ходил, кроме университета. Он чувствовал себя, как устрица, потерявшая раковину, — наедине с промозглым осенним вечером, тенями прохожих, хлопаньем тяжелой двери, пропускавшей зрителей в здание «Поп-театра». Он прибыл на десять минут раньше условленного времени, и некоторое время стоял на крыльце, накрытом каким-то странным, асимметричным портиком. Но ждать у двери, на виду у всех людей, входящих в театр, бегло или пристально вглядывающихся в него, казалось неудобным. Он принялся расхаживать взад-вперед по аллее низких фонарей, ведущей от метро к театру.