Любовь, только любовь - Бенцони Жюльетта - Страница 12
- Предыдущая
- 12/77
- Следующая
Услышав вздох Катрин, он вскочил на ноги и перебежал через комнату, все еще держа ложку в руке. Он с беспокойством склонился над ней, но его взгляд потеплел, а две глубокие морщины по обе стороны рта раздвинулись в улыбке, когда он понял, что глаза ребенка не только широко открыты, но наконец-то и видят.
– Чувствуешь себя лучше, а? – прошептал он, опасаясь, что громкий голос может повредить девочке. Она улыбнулась ему в ответ и сказала:
– Где я? Где мама?
– Ты в моем доме. Твоя мать недалеко. Она скоро придет. А что до того, как ты сюда попала, то это довольно длинная и запутанная история, с которой можно подождать, пока ты совсем не поправишься. Сейчас важно отдохнуть я набраться сил. Через минутку суп будет готов.
Он вернулся к очагу и наклонился над котелком. На задымленной стене возникла причудливая тень, но Катрин больше не боялась. Она старалась понять, как она оказалась в этом подвале и почему Барнаби превратился в ее сиделку, но мысли еще беспорядочно путались в ее голове. Свернувшись калачиком, она закрыла глаза и вскоре крепко уснула.
Только Барнаби закончил снимать пену с супа, как наверху лестницы, которая вела к узкой маленькой двери, появилась женщина.
Она была молода и могла бы быть красивой, если бы ее кожа не была такой темной, а костюм столь странным;
Ее гибкое, стройное тело облегало некое подобие платья из грубого холста. Оно было стянуто куском шерстяной в красную и желтую полоску ткани, обернутым вокруг бедер. Что-то вроде шали на плечах защищало ее от холода, а темноволосую голову покрывало сооружение, похожее на тюрбан из скрученных полосок материи, один конец которой проходил у нее под подбородком. Две тяжелые, толщиной в детскую руку, темные, как ночь, косы свисали из-под тюрбана сзади.
Проснувшаяся Катрин с удивлением взирала на это странное создание. Лицо женщины было таким смуглым, что, когда она улыбалась, ее зубы сверкали ослепительной белизной. Катрин отметила тонкие черты лица и великолепные черные глаза. Барнаби вместе с ней подошел к постели Катрин.
– Это Черная Сара, – сказал он. – Она знает больше тайн, чем любая колдунья. Это она ухаживала за тобой, и весьма успешно! Что думаешь, Сара?
– Она поправилась, обрела душу, – сказала женщина. – Все, что ей теперь нужно, – это покой и хорошая еда.
Ее тонкие бронзового цвета руки прикоснулись к щекам, лбу и запястьям девочки, двигаясь быстро и легко, как летящие птицы. Сара села на пол возле кровати, обхватив колени руками, задумчиво глядя на Катрин. Между тем Барнаби натянул свой увешанный ракушками плащ и подобрал посох.
– Побудь здесь немного, – сказал он женщине. – Сейчас время мессы в Сен-Оппортьюне, и я не хочу ее пропустить. Там на службе собираются все жестянщики округи, а они наверняка будут щедро подавать милостыню.
Барнаби ушел, предложив Саре отведать супа и накормить больную.
На следующий день, после глубокого спокойного сна, Катрин услышала от своей матери историю о том, что случилось на мосту Менял после смерти Мишеля. Страх, что огонь распространится дальше, помешал толпе поджечь дом Легуа. Вместо этого они полностью разграбили его. Узнав об этом, Гоше Легуа срочно вернулся из ратуши. Его уговоры и упреки еще больше подзадорили толпу, которая после ухода Кабеша вышла из подчинения и бесчинствовала еще сильнее. Недовольство, вызванное холодным отношением Гоше к гильдии мясников, обернулось местью. Несмотря на слезы и мольбы его жены, к которым присоединились Ландри и его отец, они повесили Гоше Легуа на его собственной вывеске, а затем бросили тело в реку. Тогда Жакетт вместе с потерявшей сознание Катрин, которую нашел и спас Ландри, укрылись в доме Пигассов. Но и тут разъяренная толпа стала угрожать Жакетт и ее дочерям, и тогда с помощью Барнаби, за которым, к счастью, сбегал Ландри, они снова бежали. Сначала вдоль реки, а затем узкими улочками бедная женщина со своим странным спутником добрались до безопасного дома Барнаби у Великого Двора Чудес. С тех пор она там и осталась, ухаживая за дочерью и пытаясь оправиться от пережитого ею ужасного испытания. Убийство Гоше было жестоким ударом, но критическое состояние Катрин не оставляло ей времени для горя. Ее ребенок был в опасности. К этому вскоре прибавилась новая беда: исчезла Лоиз.
Как потом вспоминали очевидцы, в последний раз ее видели, когда Катрин потеряла сознание, как раз в разгар приступа, и Лоиз держала ее на руках. Затем бросившаяся вперед толпа разлучила их. Ландри подвернулся как раз вовремя, чтобы спасти подругу. Но Лоиз затерялась в разъяренной толпе, которая набросилась на вывеску святой дарохранительницы и разнесла ее на куски. После этого никто не знал, что произошло с Лоиз.
– Она могла упасть в реку, – сказала Жакетт, вытирая глаза, которые вечно казались распухшими от слез, – но тогда Сена вынесла бы ее тело. Барнаби каждый день ходит в морг Гран-Шатле, но не видел ее там. Он уверен, что она жива, и продолжает искать ее. Все, что мы можем сделать, это ждать и молиться…
– Что же будем делать? – спросила Катрин. – Останемся с Барнаби?
– Нет. Как только найдем Лоиз, мы покинем Париж и отправимся в Дижон. Ты же знаешь, что твой дядя Матье торгует там тканями. Вряд ли он откажется приютить своих единственных оставшихся в живых родственников.
Разговор о доме брата, казалось, успокаивал несчастную женщину. Дом принадлежал ее родителям, и она провела там свое детство. Здесь много лет назад она вышла замуж за Гоше Легуа. Это была спокойная гавань, куда ей казалось естественным вернуться в поисках приюта и утешения. Несмотря на благодарность Ракушечнику за великодушие, с которым он ей помог, добрая женщина не могла смотреть без подозрения и отвращения на страшный мир нищих, в который ее так внезапно занесло.
Сара продолжала ухаживать за Катрин. Лечение включало охлаждающие напитки и странное лекарство, которое она считала панацеей и заставляла девочку принимать для восстановления сил. Она упрямо не желала рассказывать, как и из чего оно приготовлено, хотя и объяснила, что вербеновая настойка, которую она также заставляла Катрин постоянно пить, является лучшим лекарством от всех болезней.
Постепенно Катрин и даже Жакетт привыкли к присутствию темнокожей женщины. Барнаби рассказал им ее историю. Сара родилась в одном из цыганских племен, которое жило на острове Кипр. Когда она была еще маленькой, ее схватили турки и продали на рынке в Кандии венецианскому купцу, который увез ее с собой. Сара прожила в Венеции десять лет, там-то она и научилась траволечению. Потом хозяин умер, и ее купил ломбардский ростовщик, который как раз в это время приобрел дом в Париже. Он был жестоким, злобным человеком и постоянно издевался над Сарой. Наконец одной зимней ночью она убежала, и ее подобрал в церкви, где она, дрожащая от холода и голода, нашла пристанище, Майе-Волк, выдававший себя за слепого. Он привел ее в свою лачугу на Дворе Чудес, где она с тех пор и прижилась, приглядывая за хозяйством. Помимо лекарских способностей Черная Сара умела гадать по руке, по внутренностям животных, на картах. Благодаря этому дару ее часто тайно приглашали в какой – нибудь аристократический дом. Блуждая по городу и проникая в такие места, куда немногие могли попасть, Сара узнавала многое о городе и о дворце. Она знала множество бесконечных историй и могла, присев у очага между Катрин и ее матерью, часами сплетничать своим певучим голосом, пока они пили вино с травами, которое она делала лучше всех. Легенды далеких племен, последний придворный скандал – все в одинаковой мере было «зерном» для ее «мельницы». Почти каждый вечер, когда Барнаби возвращался домой, он заставал трех женщин, находящих утешение друг в друге, на своих привычных местах. Тогда и он присаживался к этой странной семье, которую случай или судьба подарили ему, и, в свою очередь, рассказывал новости и слухи из внешнего мира.
Когда спускалась темнота и Королевство Нищих пробуждалось для бурной ночной жизни, только присутствие Барнаби могло разогнать страхи своих гостей. Дело в том, что Великий Двор Чудес, когда туда возвращались его обитатели, становился ужасным местом. И даже закоулок, где жил Барнаби, был далеко не спокойным. От заутрени до того момента, когда трубач возвестит о наступлении рассвета с одной из башен Шатле и стража уйдет от ворот, жуткого вида сброд, вытекая из своих лачуг и заполняя все улицы, сходился на площадь. Эта дикая толпа проводила остаток ночи в криках, пении и пирушках. В это время в Париже было около восьмидесяти тысяч настоящих и мнимых нищих.
- Предыдущая
- 12/77
- Следующая
