В конце сезона туманов - Ла Гума Алекс - Страница 18

— Комик ты, — негромко рассмеялся Бейкс, — большой шутник.

Потом сказал, посерьезнев:

— А ребят твоих надо воспитывать. Постараюсь раздобыть им кое-что для чтения. Запрещенная литература, правда, нынче большая редкость.

В дверь постучали. Флотмен поднялся и пошел открывать, а Бейкс снова поставил чемоданчик на пол. Вошла миссис Харрис, торжественно неся перед собой чайный поднос. Из коридора донеслись возбужденные детские голоса.

— Надеюсь, вы не откажетесь от чая, — улыбнулась хозяйка Бейксу. — Он так освежает в жару.

— Не стоило беспокоиться, — сказал Бейкс, держа руку на чемоданчике.

Флотмен засуетился, поглядел вокруг, сгреб с края письменного стола тетради, освобождая место для подноса. Пока миссис Харрис расставляла чашки, Бейкс углубился в чтение раскрытой книги, валявшейся на полу: «…пионеры не желали расставаться с рабами, противились их освобождению. Они решили уйти в глубь страны. Во главе их были такие люди, как Гендрик Портгиетер…»

— Мистер Гендрикс тоже учитель? — спросила миссис Харрис.

Прежде чем Бейкс успел открыть рот, Флотмен ответил:

— Нет, миссис Харрис, мистер Гендрикс торгует энциклопедиями. Он и мне пытается всучить комплект, но вряд ли ему удастся.

— Ах, Господи, — запричитала хозяйка, — должно быть, нелегкая у вас работенка. Что же, ходите от дома к дому?

— Не совсем так. Я обращаюсь лишь к тем, кто, по моему мнению, может выказать интерес.

— Ну, желаю удачи, — миссис Харрис направилась к двери. — Пойду укладывать ребятишек. Никак не приготовят уроки.

Она напоследок улыбнулась Бейксу и притворила за собой дверь.

— Осточертела мне ее материнская забота. — Флотмен передал Бейксу чашку с чаем, а тот отставил ее на книги. — Бери печенье.

— Значит, энциклопедии? — ухмыльнулся Бейкс, держа в руке засахаренное печенье.

— А разве нет? — невинно спросил Флотмен, помешивая чай.

Бейкс рассеянно опустил печенье в карман, открыл чемоданчик и достал несколько пачек листовок.

— Так, значит, завтра ночью, — повторил он. — Времени у тебя в обрез, но ничего не поделаешь. Листовки должны появиться одновременно повсюду. Так безопаснее.

— Договорились, дружище, — сказал Флотмен, жуя печенье. Он шумно отхлебнул чай, отставил чашку и поднес к глазам листовку. Руки у него были большие, тяжелые, как у рабочего.

— Эге, она жжется. Если с этим сцапают, не поздоровится. Не волнуйся, слышишь! Мои орлы не подведут. Это же не Венский договор, от которого их тошнит. — Он отпил чаю. — Для некоторых из них главное в революции — романтика, но все это от чистого сердца. Твой чай стынет. Ребята взбудоражены боями на севере. Министр промямлил что-то невразумительное. Газеты, понятно, лгут, будто армия и полиция громит партизан почем зря. Подумать только, всего несколько лет назад мы устраивали митинги, марши, кампании неповиновения.

— Хватит разговоров, настало время вооруженной борьбы, — сказал Бейкс, отпивая остывший безвкусный чай. Отставив чашку, он подхватил чемоданчик, поднялся со стула и улыбнулся учителю. — Ну, мне пора с моими энциклопедиями.

— Уходишь? — спросил Флотмен. — А то могли бы выпить, миссис Харрис уже не зайдет. У меня где-то припасена бутылка портвейна. — Он обвел глазами мебель, неровные груды книг.

— Не надо, — сказал Бейкс, — я и так клюю носом, а мне еще всю ночь не спать. В другой раз, дружище. — И добавил: —С листовками уж расстарайся!

— Сказано, не беспокойся, — Флотмен тоже поднялся. — Должна и от учителей, черт подери, быть какая-то польза. Слишком долго мы распинались о революции как о совершенной абстракции. О'кей, Бьюк, все будет в порядке. — Он похлопал Бейкса по плечу. — Я провожу тебя.

В прихожей было тихо, как в запертой часовне. Видимо, миссис Харрис положила конец детской перепалке. Мужчины невольно пошли к стеклянной двери на цыпочках. Снаружи ворвался теплый ночной воздух, и Бейксу почудилось, будто потная рука прикоснулась к его лицу. Он обернулся к учителю и шепнул:

— Увидимся, старина.

— До встречи, браток, — так же шепотом отозвался Флотмен, но не остался на крыльце, а пошел с Бейксом до ворот. Он смотрел ему вслед, пока Бейкс не растворился в потемках и не смолкли его шаги. Лишь тогда с чувством грусти Флотмен вернулся в дом.

Женщина сидела за швейной машиной, мерно нажимая на педаль. При электрическом освещении ее смуглое азиатское лицо казалось светлее, чем на самом деле, унизанные перстнями пальцы искусно направляли ткань. На столе лежала горкой яркая материя, а пол вокруг был усеян лоскутами и нитками. Свет от лампочки падал на машину, оставляя в тени обстановку: большую кушетку, два кресла с протертой обивкой на подлокотниках и жирными пятнами от голов на спинках, кофейный столик с фотографиями под стеклом, зеркала с выгравированными золотом изречениями из Корана.

— Абдулла собирался вернуться домой пораньше, — говорила женщина, слюнявя нитку. — Странно, что его до сих пор нет. Может, зашел в клуб. Они с приятелями помешались на нардах, хотя игра уже выходит из моды. Домино, шашки и нарды. По субботам засаживаются за игру с самого утра. Все лучше, чем пьянствовать. — Она ловко вдела нить в иглу и провернула рукой колесо швейной машины. — Я жду его с минуты на минуту.

— Ничего, я не тороплюсь, — отозвался Бейкс с кушетки. Он торчал здесь уже больше получаса, и ему это изрядно надоело. В комнате было душно. Он сидел на выпиравших из-под обивки пружинах, вдыхая застоявшийся запах ароматических курений. Женщина трещала без умолку, а он отвечал односложно, через силу.

— Я должна это платье сегодня кончить. Буду всю ночь сидеть. — Она улыбнулась, блеснув золотыми коронками. Машина все стрекотала. — Заказчица завтра уезжает в Порт Элизабет, и платье нужно в дорогу. А к субботе надо сдать свадебный наряд. Дел по горло. — Тра-та-та — тарахтела машина. — У меня и белые шьют. Капризные, поганки, зато я беру с них побольше. Небось не обеднеют. Вечерние, подвенечные, выходные туалеты. «Халима, — говорят они мне, — ты должна успеть к субботе, я иду с мужем на прием или на бал к мэру». «Да, мадам, — отвечаю я, а про себя думаю: иди ты к черту, белая карга». Только бы им командовать. Вот я и нагреваю их на пару-тройку фунтов. Будут знать, как торопить людей. Что бы они только без нас делали? Где бы брали портних, кухарок, прислуг? Им живется припеваючи, и все благодаря черным людям. А как они с нами обращаются! Верно я говорю, мистер?

— Совершенно верно, — борясь с дремотой, поддакнул Бейкс с другого конца комнаты.

Он сидел в своем дешевом костюмчике, каштановом галстуке и тяжелых башмаках, а время накручивалось на нитяные катушки, простиралось штуками материи. Он клевал носом под болтовню портнихи. У его ног стоял чемоданчик, набитый нелегальными листовками. Бейкс берег его как зеницу ока даже здесь, под золочеными текстами из Корана, в застоявшемся аромате благовоний.

«Хорошо бы пойти домой, к Фрэнсис», — думал он сквозь сон. Вспоминалась та давняя суббота, когда шел к ней мимо одноэтажных близнецов-коттеджей с облупившейся краской, вдоль бельевых веревок и плоских вытоптанных газонов, похожих на шкуру старого пса, поднимался по испещренной надписями лестнице сумрачного муниципального дома, осторожно стучал в дверь, не в силах справиться с волнением.

В квартире работало радио, передавали регби. Он постучал снова громко и небрежно, за дверью послышалось движение. Ему открыла пожилая женщина, из-за ее спины хлынул рев болельщиков и истерическая скороговорка спортивного комментатора: «Мяч у Вандервальта, он мчится вперед, за ним уже не угнаться! Гол! Гол!» Его голос потонул в истошном вопле трибун.

— Добрый день, — приветливо улыбнулась седовласая женщина. — Вы, должно быть, тот молодой человек, о котором говорила Фрэнсис.

Обернувшись, она крикнула:

— Папа, приверни радио! — И пояснила Бейксу: — Отец наш по субботам слушает репортаж о регби, если не ходит на стадион. Да вы проходите, проходите.