Собачий принц - Эллиот Кейт - Страница 84
- Предыдущая
- 84/125
- Следующая
Но вот он подходит к собственной усадьбе, к свежим постройкам из дерна и дерева. Странная процессия вьется между деревьями. Он тайно следует за ними, наблюдая за небольшой группой рабов. Их шестеро, один несет крохотный сверток драгоценной ткани; что внутри — не видно. Их трудно различить, но двоих он сразу узнает даже издалека. Это мужчина по имени Отто и женщина, которую зовут Урсулина, жрица. Эти двое стали чем-то вроде вождя и Староматери для остальных Мягкотелых, его рабов. В течение зимы он наблюдал за их действиями, как они организовали стадо в племя. Ему интересно было следить за этим. Интересно ему и сейчас.
Процессия подходит к просеке. Здесь вертикально торчат из земли грубые камни. Это место отведено рабам, здесь им предоставлена относительная свобода, как и в имениях других Детей Скал. У рабов есть свои привычки и обычаи, хоть и бесполезные. Теперь он видит, что они собирались делать. Они вырыли в земле яму и опускают туда тело новорожденного, умершего ночью. Женщина-жрица поет тонким голосом, присутствующие плачут. Он пробовал слезы Мягкотелых, на вкус они соленые, как вода океана. Возможно ли, что их Бог Кольца научил их чему-то из истинной жизни Вселенной?
Он наблюдает. Должен ли он воспринять это событие как знамение? Что могут предвещать эти похороны? Его собственную смерть, если он вернется к армии отца? Смерть Мягкотелых, на которых нападет Кровавое Сердце?
Рисковать больше или меньше?
Глядя на рабов сквозь ветви деревьев, он понимает, что всегда знал ответ. Он слишком беспокоен, чтобы остаться. Смерть всего лишь изменение бытия, она не начало и не конец, вне зависимости от того, что думают эти Мягкотелые. Он вернется в Хундзе, в Гент.
Процессия возвращается, проходит мимо. Одна из ее участниц, молодая самка с заплаканными глазами и хрупким телом, еще плачет солеными слезами, хотя остальные жестами и уговорами стараются эти слезы остановить. Это из ее тела вышел на свет младенец? А если так, то как он попал туда? Неужели они такие же, как звери в лесу, так же рождают и так же выкармливают детенышей? И все же, хотя Мягкотелые многим напоминают диких лесных зверей, они не совсем такие же. Они разговаривают, как мы. Они поднимают глаза вверх, к фьоллу небес, и размышляют о своем земном пути. Так же, как и мы. И они могут то, чего не может ни один зверь, ни птица, ни Дети Скал, ни малые родичи земли или океана.
Они плачут.
Алан проснулся в глубокой тишине цитадели Лавас, в темноте и холоде зимней ночи. Что-то в нем самом не давало ему спать, скребло, как собака в дверь. Тоска поднялась вместе с ним, остальные собаки лежали, свернувшись тут и там на полу комнаты. Ужас устроился на ногах Лавастина, они посапывали в лад. Алан натянул рубашку. Услышал он что-то или это был лишь отголосок его сна?
Он осторожно вышел и закрыл рукой пасть Тоски. В зале и на лестнице было холодно. На лестнице слегка сквозило из зала. Он пошел на ветерок, как по запаху, и наконец, уже в зале, понял, что за звук он услышал на фоне молчания стен. Плач.
Звук настолько тихий, что он обнаружил его источник, уже пройдя ползала, приближаясь к тлеющим углям камина. По углам зала спали служанки и солдаты, те, кто не ушел на ночь в свои дома и хижины в городе и за его стенами. Но как будто сверток белья, забытый при отправке в прачечную, у камина, подрагивая, лежал «орел».
Она лежала на своем грубом тюфяке и всхлипывала… Тоска нервно взвизгнула.
— Сидеть! — шепнул Алан, оставил собаку колотить хвостом на приличном удалении и приблизился к «орлу».
Она заметила его, когда он был уже рядом. Ахнула и выхватила из камина раскаленную палку.
— Ш-ш-ш. Не бойся. Это я, Алан. Не обожгись.
— О боже, — всхлипнула она, опустила головешку и вытерла ладонью нос. Лицо терялось в сумерках, но в дымном воздухе ощущался соленый запах слез.
— Не плачь.
— О Владычица! Я должна буду вернуться!
— Вернуться — куда?
Она покачала головой. Слезы все текли, несмотря на ее попытки остановить их.
— Какая разница!
— Очевидно, есть разница, раз такая реакция.
Она замолчала так надолго, что он подумал, не заговорить ли самому. Или, может быть, он чем-то обидел ее?
— Но почему это вам важно? — спросила она наконец.
— Каждого должна беспокоить беда ближнего.
— Ну вам-то я не ближняя. — Слова ее звучали приглушенно. — У меня вообще нет родни.
— Мы все — дети Господа, его сыновья и дочери. Разве это не достаточная близость?
— Я… Я не знаю. — Она беспокойно заерзала и протянула руки к огню. Он взял несколько поленьев из кучи дров рядом с камином и положил в огонь. Лиат молча наблюдала за ним.
— Ты не хочешь возвращаться, — сказал он, усаживаясь и подтягивая колени к груди. Тоска подвывала в отдалении, но не приближалась. — Я видел, как ты прибыла из Гента, когда король был в Отуне. Ты и другой «орел», мужчина, не знаю его имени.
— Вулфер.
— Разве «орлы» тебе не родня?
— Да, в каком-то смысле.
— У тебя совсем никого?
— Мать умерла лет десять назад. А Па… Отец тоже… — Неослабевающая скорбь от этой потери ясно чувствовалась в ее голосе. — Почти два года назад. Он — все, что у меня было.
— А у меня — изобилие отцов, — сказал он, осознав вдруг свое везение.
— То есть как?
Он опустил голову, устыдившись при воспоминании о своем поведении при последней встрече с купцом Генри. Простит ли его Генри когда-нибудь?
— Меня воспитывал один очень хороший человек, и я называл его отцом. Лишь недавно я перешел ко второму отцу.
— Да, да. — Она повернулась к Алану: — Король Генрих даровал графу Лавастину право назначить вас своим наследником, так?
— А до этого я был просто незаконнорожденным сыном, — подтвердил он с улыбкой. Но даже хотя люди Лавастина, его слуги и солдаты видели в Алане законного господина, память о визите к леди Альдегунде и лорду Жоффрею все еще портила ему настроение.
— А кто была ваша мать? — спросила она и сразу же, опомнившись, извинилась: — Прошу прощения, милорд, я не имею права задавать такие вопросы.
— Нет, почему же. Ведь я задаю вопросы, значит, должен и отвечать. Она была простой служанкой здесь, и, когда графу пришла пора жениться, ее удалили.
— Обычная история, — скривила она губы. — Благородные лорды никогда не спрашивают, желанно ли их внимание. Им такой вопрос даже и в голову не может прийти. — Она опомнилась и сжалась, как будто ожидала, что ее сейчас ударят. — Извините! Я не должна была это говорить. Простите, пожалуйста.
Но он разинул рот, настолько пораженный, что пришел в себя, лишь когда ему в ногу впилась блоха, выпрыгнувшая из устилавшего пол камыша. Он стал яростно чесать лодыжку.
— Мне никогда это не приходило в голову, — пристыжено сказал он. — Может быть, она любила его. Или чего-нибудь от него хотела. Но, конечно, может быть, у нее просто не было выбора. — Вслед за этой мыслью ему в голову сразу же пришла другая: — При дворе короля тебя тоже преследует какой-нибудь лорд? А король и другие «орлы» не могут остановить его?
— О Владычица! — прошептала она и снова заплакала, тем самым подтвердив справедливость его догадки. — Ничего «орлы» не могут сделать. И ничего король не сделает, потому что он хитрее, чем король и все леди и лорды при дворе. Они видят не его, а только то, что он им покажет. Никто не может мне помочь. Он сын маркграфини, и никто не может защитить меня.
— Я могу тебя защитить. Я, в конце концов, наследник графа Лавастина. Это что-нибудь да значит.
Внезапно она схватила его за руки. Несмотря на холодный воздух, ее ладони пылали.
— Умоляю, милорд, если вы можете что-то сделать, если можете оставить меня здесь, послать к королю кого-нибудь вместо меня…
Алан удивился ее горячности:
— Неужели этот благородный лорд так тебе противен?
Она отпустила его руки.
— Вы не понимаете. У меня никого нет, только «орлы». Даже если бы он мне нравился — а он мне не нравится! — если бы я стала его любовницей, меня изгнали бы из «орлов». И куда бы я делась, когда надоела бы ему? Но, Боже, какая разница! Этого никогда не случится, он никогда от меня не отстанет!
- Предыдущая
- 84/125
- Следующая
