Собачий принц - Эллиот Кейт - Страница 51
- Предыдущая
- 51/125
- Следующая
— Мой брат Генри — купец, милорд, мы уже несколько лет поставляем на юг, в Медемалаху, ткани и мельничные жернова. Недалеко отсюда, за холмами, находится каменоломня, где мы покупаем камень. Благодаря вашей щедрости, милорд, мы смогли не только переехать сюда, но и расширить дело. Я наняла рабочих для изготовления каменных сосудов. Их мы тоже будем поставлять в Медемалаху. Со временем Генри надеется добраться до самого Гента, хотя в той стороне торговать опасно. В следующем году он хочет поехать на северо-запад, в Альбу, в порт Хефенфелте на реке Темес.
Лавастин заинтересовался. Хороший хозяин, своим состоянием граф не в последнюю очередь обязан умелому управлению своими землями.
— Одно судно не может отправиться в три места сразу. Тетя Бел улыбнулась:
— Мы строим еще одну лодку. Мой третий сын Бруно работает учеником на верфи Жиля Фишера, здешнего судостроителя. За это Фишер помогает брату в постройке судна.
Лавастин посмотрел на взмокшего от усердия Генри, казалось за работой не замечавшего высокого гостя.
— Но в комментариях к Священным Стихам, которые мне читал мой клирик, сказано, что «фермер должен оставлять часть зерна, когда он делает хлеб, иначе ему нечего будет сеять».
«И в грядущие дни ни гордость, ни жадность не насытят его», — закончила сопровождающая тетю Бел священница. Это была совсем еще молодая женщина, чуть старше Алана, с кривыми зубами и изрытым оспинами лицом. — Ваше внимание к словам наших Владычицы и Господа отмечает вас благодатью, милорд.
— Действительно, я ощущаю эту благодать. — Лавастин взглянул на Алана.
Бел, казалось, не заметила, что они отклонились от темы. Она задержалась у дверей еще одной мастерской, соединенной с домом крытой галерей.
— В свое время мы рассчитываем на три судна, милорд, но сейчас Эйка перекрыли морские пути на север. Как вы заметили, надо двигаться не спеша. Здесь мы с дочерьми работаем на ткацких, станках. Со временем мы надеемся увеличить число рабочих на ферме. Моя дочь Агнес обручена с купеческим сыном из Медемалахи. Он опытный моряк и возьмет на себя управление третьим судном, если Господь и Владычица благословят это начинание.
— Но Агнес еще слишком мала для замужества! — испугался Алан.
Лавастин отмахнулся от мухи и вошел в ткацкую мастерскую.
— А сколько лет дочери?
— Ей сейчас двенадцать, милорд. Ее жених в следующем году приедет к нам, но замуж она выйдет лишь в пятнадцать, может быть в шестнадцать. — Она обращалась исключительно к графу Лавастину, как будто не замечая Алана. — Мы прикупили коров и собираемся продавать сыр. Через некоторое время надеемся нанять постоянного кузнеца. Сейчас к нам два раза в неделю приезжает кузнец из Осны.
Они вошли в дом, где женщины и девушки накрывали на стол. У порога Алан увидел некрашеный деревянный щит, шлем и копье.
— Моего старшего сына Жульена мы отправляем на службу к новой герцогине в Варингию.
Алана они хотели отдать Церкви, хотя он страстно стремился в солдаты. Юноша почувствовал укол ревности. Никто не обращал на него внимания. Конечно, Жульен — другое дело: он законный сын тети Бел. Старший сын. И сейчас у них есть средства для его снаряжения. Они сделали для Алана все, что могли. Они же не знали, кто он в действительности, ведь так? Тетя Бел принялась строить планы на брак своих детей и родственников. К крайнему неудовольствию Алана, граф Лавастин с интересом слушал ее, спрашивал и даже давал советы. Он разговаривал с тетей Бел так же уважительно, как и со своей управляющей Дуодой, которой настолько доверял, что почти не вмешивался в хозяйственные дела.
— Дел у нас сейчас стало столько, что мы пригласили из Салии сестру Коринтию, чтобы вести переписку и счета. Мы надеемся посвятить Церкви дочь Жульена Бланш и сделаем за нее взнос. Сестра Коринтия научит ее грамоте.
Маленькая Бланш была внебрачным ребенком. Хотя Жульен и его возлюбленная объявили о своем намерении вступить в брак, молодая женщина умерла вскоре после родов.
— Вы разумно распорядились средствами, — сказал граф Лавастин. Он явно остался доволен увиденным. Но Алан сердился. Он чувствовал, что его использовали: вырастили, чтобы затем выгодно продать графу.
Тетя Бел взглянула на Алана и отвела глаза. Ее лицо стало серьезным.
— Не могу сказать, что мы на это рассчитывали, милорд, — ответила она, как будто догадывалась о мыслях Алана. Ему стало стыдно. — Но ведь в Священных Стихах сказано: «Будете питаться плодами собственных трудов…»
— «…Снизойдет на вас счастье и процветание», — продолжила сестра Коринтия, пользуясь случаем продемонстрировать свое знание Священных Стихов. — «Дочери ваши будут как тяжелая от гроздьев лоза виноградная, сыновья ваши будут как полные снопы пшеницы. На хранительницу огня, каждый день возжигающую от своего очага свечу в память Покоев Света, снизойдет эта благодать во все дни ее, и будет она жить, чтобы увидеть детей своих детей».
— Прошу, государь мой граф. — Тетя Бел указала на единственное у стола кресло. Все остальные расположились на скамьях. — Не изволите ли присесть? — Она повернулась к Алану с тем же почтительным жестом: — И вас прошу, милорд.
— Тетя Бел, — начал он, стараясь избегнуть этих формальностей.
— Нет, милорд. — (Он, конечно, не стал бы спорить с ней ни раньше, ни теперь.) — Вы сын графа, вам соответствующее и обхождение полагается. «Бог делает богатых и делает бедных, Он низвергает и возносит».
— Слова пророка Ханны, — подтвердила священница. Тетя Бел повернулась к Лавастину:
— Я пошлю сына за вашими людьми, милорд.
— Я схожу, — сказал Алан, хотя знал, что без разрешения отца этого делать не следовало. Но иначе ему не удастся поговорить с Генри. Генри не будет есть с ними. Никто из семьи не сядет с ними за стол.
В комнату начали заходить солдаты, в дверях стало тесно.
— Алан! — произнес Лавастин.
Но юноша сделал вид, что не услышал.
Жульен и Генри еще не закончили работу. Увидев приближающегося Алана, Генри выпрямился и жестом отослал Жульена.
Алан остановился возле него. Здесь, за пределами Оспы, даже пахло иначе. Там его даже в церкви постоянно преследовал навязчивый запах рыбы. В общинном доме одновременно пахло рыбой, дымом, потом, пылью жерновов, влажной шерстью, сушеными травами, кислым молоком, прогорклым маслом и свечным воском. Здесь существовали отдельные помещения для хранения продуктов, жерновов, особо располагалась и прядильно-ткацкая мастерская. На этой ферме жили около тридцати человек, но места хватало для всех.
Здесь пахло морем, доносился крик чаек. Прохлада поздней осени, ароматы земли и ветра пересиливали все остальные запахи.
— Вы хорошо распорядились деньгами графа Лавастина, — неожиданно для себя сказал Алан.
Генри продолжал обтесывать бревна.
— Ты лучше распорядился собой, — сказал он, не поднимая глаз и не прекращая работы. Его слова больно задели Алана.
— Я не просил об этом!
— Само собой вышло?
— Не думаешь же ты, что…
— Что мне вообще думать? Я обещал дьякону в Лавасе в шестнадцать лет отдать тебя в монастырь, и она не отказалась. Знала бы она…
— Она не могла знать, что граф Лавастин больше не женится. Она не могла этого знать семнадцать лет назад. Ты думаешь, что я строил козни, обманывал, жульничал, только чтобы отвязаться от Церкви?
— Что мне вообще думать? — безразличным голосом повторил Генри. — Ты достаточно ясно дал понять, что не хочешь служить Церкви, хотя обещание было дано.
— Я ничего не обещал. Я не мог говорить. Я был тогда грудным младенцем.
— А потом, когда монастырь сгорел, ты на год отправился в Лавас, и мы о тебе ничего не слышали до тех пор, пока не пришли деньги, пока ты не был объявлен наследником графа. Я советовал Бел отослать деньги обратно.
— «Отослать деньги обратно». — Алан отшатнулся, как будто его ударили. — Ты хотел отослать их обратно? — Его голос задрожал.
— «Проклятая жажда золота! К каким только ужасным преступлениям не склоняла ты сердца?» Как-то раз одна священница, очень образованная и набожная женщина, могу я тебе сказать, рассказывала нам сагу о Хелен — «Хелениадой» называют ее. Эти слова оттуда, они запали мне в сердце, и я повторил их Бел.
- Предыдущая
- 51/125
- Следующая
