Собачий принц - Эллиот Кейт - Страница 21
- Предыдущая
- 21/125
- Следующая
— Как ты это узнал? — ревниво поинтересовался Эрменрих. — Даже Хатумод не знает об этом, потому что если бы она знала, то сказала бы мне.
Зигфрид покраснел. На его нежном лице всегда отражались эмоции, которые он испытывал. В последнее время его раздирали противоречивые чувства: одна его часть стремилась к ученым занятиям и молитвам, другая — не могла отказаться от земной привязанности к новым друзьям.
— Увы, я подслушал. Нехорошо с моей стороны. Но я захотел сразу же рассказать вам. Вообразите, король!
Болдуин зевнул:
— Ну да. Король. Виделся я с ним.
— На самом деле виделся? — со смехом осведомился Эрменрих.
В колоннаде галереи появился монах-наставник, и все с виноватыми лицами заспешили к нему. Как первогодки, они заняли место в конце, выстроившись парами. Перед ними шествовал Реджинар со своей свитой, а перед лордом, хотя Реджинар терпеть не мог, чтобы кто-то шел перед ним, — смиренный третий год.
Они направились к церкви. Заметив послушниц в таких же коричневых робах, Айвар вытянул шею, за что немедленно получил от наставника удар ивовым прутом. Боль заставила его вспомнить, что он — Айвар, сын графа Харла и леди Герлинды. Он не был монахом по призванию, как Зигфрид, и не смирился со своей судьбой, как Эрменрих — шестой или седьмой сын провинциальной графини, которая, к своему глубокому сожалению, не смогла родить дочь и потому была вынуждена объявить наследником старшего сына. (Остальных сыновей спешно посвятили Церкви, чтобы пресечь с их стороны попытки оспорить титул старшего после ее смерти.) Наконец, в отличие от Болдуина, который сбежал в лоно Церкви от нежелательного брака. Айвара заставили надеть капюшон послушника, потому что он любил Лиат и она любила его. Он обязательно забрал бы ее от Хью, но этот подлец отправил его в монастырь, убрав подальше от себя и одновременно отомстив.
Нет, он не боялся суровости монастырского быта. Боль служила ему ежедневным напоминанием, что он обязательно отомстит Хью и спасет от него Лиат. Неважно, что этот мерзавец занимает гораздо более высокое положение, чем он, младший сын графа. Неважно, что мать Хью — могущественная маркграфиня, приближенная короля Генриха и его любимица.
Ненавидя Кведлинхейм, Айвар поддерживал в себе силы для ненависти к Хью. Когда-нибудь он отомстит.
У Кровавого Сердца были сыновья. По прошествии времени Санглант научился отличать их по украшениям. Только сыновья вождя вставляли в свои зубы драгоценные камни. Их кольчужные юбки, издали похожие на кружева, тоже были усыпаны драгоценными камнями. В узоре кольчуг обязательно присутствовал наконечник стрелы огненно-красного цвета — символ власти их отца.
Прошло лето, наступила осень, центральный неф собора становился все прохладнее, и сыновья Кровавого Сердца стали покидать свои привычные места у тяжелого трона отца. Они уходили в набеги, добывая золото, скот, рабов и многое другое. Они приносили орлиные перья, небесно-голубой шелк, мечи с инкрустированной золотом рукоятью, вазы из рога и мрамора, стрелы из перьев грифона, бирюзовые подвески с шестиконечными золотыми звездами, кольца-камеи из гелиотропа, полотняные, вышитые шелком скатерти, осколки окаменевшего драконова огня, заостренные на конце, зеленые бусы, прозрачные слезы ангелов, отполированные и нанизанные на нитку, шелковые занавеси, шелковые подушки.
Кровавое Сердце швырнул одну из подушек Сангланту, но собаки мгновенно разорвали ее.
Один из сыновей бывал в соборе чаще других. Было это знаком особой милости или, наоборот, наказанием, Санглант не мог понять. Его легко можно было отличить от других по деревянному кольцу Единства, без сомнения трофею, снятому с трупа. Этот Эйка взял за правило наблюдать за рабыней, раз в день приходившей с ведром и тряпками убирать то место, где Санглант справлял нужду. Последний переносил унижение молча. Это было своеобразной милостью: по крайней мере, его тюрьма не становилась отхожим местом.
Настроение Кровавого Сердца часто менялось.
День ото дня в соборе становилось все больше Эйка. Они напоминали рой саранчи. Дикари донимали его уколами копий, плевками, натравливали на него собак. От собачьих зубов одежда превратилась в лохмотья, он подбирал валявшиеся на полу тряпки и обматывал ими руки, но это плохо помогало: руки и плечи были покрыты кровоточащими ранами. Однако царапины и укусы заживали быстро, без заражений и нагноений. Иногда он убивал слишком зарвавшихся собак и делил их мясо с остальными тварями. Он не брезговал этой пищей, потому что еды не хватало. Собак, которые пытались спастись от него бегством, часто убивала стая.
Эйка во время этих баталий вели себя бурно, кричали, подбадривали его. Очень плохо понимая их язык, он не знал, хотели они его смерти или просто развлекались, глядя на его мучения. Эйка пели до глубокой ночи. Казалось, они не нуждаются в отдыхе. Он тоже не мог спать под бдительным оком собак и из-за постоянно снующих мимо дикарей, показывающих на него, громко обсуждающих его друг с другом и закатывающихся смехом при виде принца-получеловека в окружении собак.
Вождь со странным выражением лица наблюдал за всем происходящим со своего трона. Рядом с ним постоянно находился жрец, который вечно чесал свою тощую грудь. Он непрерывно бросал кости, пытаясь узнать по ним будущее, и все время вертел в руках маленькую деревянную коробочку, с которой никогда не расставался. Однажды, когда в собор набилось множество дикарей, вождь поднялся со своего места и издал жуткий вой, призывая к молчанию.
— Кто из вас принес мне наиценнейшее сокровище? — закричал он. Во всяком случае так предположил Санглант, потому что его сыновья тотчас вышли вперед с прекрасными вещами, некоторые из которых он уже видел, другие появились недавно. Золотые кубки; изумрудное ожерелье; искусно сработанный меч, должно быть сделанный кузнецами востока; женская вуаль, легкая и прозрачная, как паутина, украшенная серебром и жемчугом; кольца, усыпанные драгоценными камнями; ковчег из слоновой кости, золота и драгоценных камней; кумский футляр для лука.
Санглант закрыл глаза. На него нахлынули воспоминания. Лиат шагает по конюшне из угла в угол, на ее плече лук в футляре, украшенном резьбой: рисунок изображал грифона, пожирающего оленя. Он задрожал. Собаки заворчали, почувствовав его слабость. Кровавое Сердце выкрикнул что-то, и Санглант напрягся, готовый к бою. Никто не сможет сказать, что он не боролся до последнего дыхания.
Но внимание Кровавого Сердца сосредоточилось на другом. Он вызвал одного из своих сыновей, того, который носил на груди кольцо Единства. Молодой и стройный, он был гораздо тоньше своих братьев. Он чем-то неуловимо отличался от остальных, Санглант не мог определить, чем именно.
Кровавое Сердце показал на сокровища, лежавшие, как опавшие листья, у его ног. Он говорил, обращаясь к этому сыну. Что он принес?
Остальные Эйка взвыли, собаки зарычали и залаяли. Никогда не покидая город, он, конечно же, не мог ничего добыть за его пределами. Но если он был в немилости, то, возможно, наступил момент, который Кровавое Сердце счел подходящим для разрешения конфликта.
Молодой Эйка спокойно стоял, не обращая внимания на вой и насмешки. Наконец, заметив, что вопли не производят на него видимого впечатления, присутствующие затихли. Эйка еще немного помолчал, затем заговорил, обращаясь только к отцу. Удивительно, но он говорил на хорошем вендарском языке.
— Я принес тебе самое ценное сокровище, — сказал он таким же ясным голосом, как тон флейты из человеческих костей, на которой его отец играл каждый день. — Мудрость.
— Мудрость! — Кровавое Сердце ухмыльнулся, в зубах сверкнули самоцветы. — Что бы это было такое?
— Кто еще из твоих сыновей говорит на языке людей?
— А зачем это им? Какая нам нужда в людях? Они слабы, а кто слаб, должен умереть. Мы возьмем у них то, что нам надо, и пойдем нашим путем.
— Они пока еще не умерли. — Эйка не смотрел в сторону Сангланта. — Люди многочисленны, как мухи на трупе. Мы сильнее, но нас намного меньше.
- Предыдущая
- 21/125
- Следующая
