Собачий принц - Эллиот Кейт - Страница 19

• Предыдущая
• 19/125
• Следующая

— Что вы собираетесь теперь делать? — спросил аббат. — Как поступите с ранеными?

— Могут они оставаться у вас до излечения?

— Разумеется. — Аббат дал монахам указание заняться ранеными «львами».

— Идем, Ханна. — Вулфер повел Ханну обратно к конюшне, оставив «львов» помогать монахам.

— Почему ты так сказал? Почему ты сказал, что «пленники для нас потеряны»? Ты не сказал, что они погибли.

Он смерил ее взглядом:

— Ты думаешь, что они погибли? Ты веришь, что она лежит там, под скалами? Что однажды, продолжая раскопки, монахи обнаружат там два раздавленных тела или кучу изломанных костей?

— Конечно. Они должны были погибнуть, запертые в келье. Как могли они сбежать?.. — Она запнулась на полуслове, увидев выражение его лица. — Ты не веришь, что они мертвы.

— Не верю. Все эти природные капризы неестественны.

Неестественные капризы погоды. Буран среди ясной летней ночи. Странные существа, которых он назвал «галла», разгуливающие вокруг и распространяющие запах кузницы, запах кокса и железа.

— Куда она теперь отправится, Ханна? Этот вопрос мы должны задать сейчас себе и искать на него ответ. Куда ей податься? Кто предоставит ей убежище?

— Я не знаю.

— Сабела, если бы она могла добраться до Сабелы. Но Сабела сама в тюрьме. Вендар и Варре сейчас закрыты для Антонии. — Он резко вздохнул, остановился у двери конюшни и посмотрел на горы, сейчас такие тихие и спокойные. — Мне следовало это предвидеть. Я должен был к этому подготовиться. Я недооценил ее силу.

— Куда мы теперь? Он задумался:

— Увы, кажется, нам придется разделиться. Один из нас должен продолжить путь в Дарр, чтобы изложить скопосу обвинения против епископа Антонии. Таким образом, мы будем готовы ко всему, что попытается предпринять Антония. Другой должен вернуться, чтобы предупредить Генриха. Надеюсь, король поверит нам. — Он внезапно улыбнулся, на его лице появилось выражение, напомнившее Ханне, как сильно она к нему привязана. — Лучше, чтобы это была ты. Возьмешь четырех «львов». Я возьму двоих, а на обратном пути захвачу оставшихся, если они выживут.

Она привыкла к Вулферу, и теперь ее охватил страх. Путешествовать без него не хотелось.

— А когда ты вернешься в Вендар?

Он пожал плечами:

— Не могу сказать. Осенью я смог бы пересечь горы, но боюсь, что до следующего лета не успею. Ты должна убедить Генриха, дитя. — Он прикоснулся к ее знаку «орла», совсем новому и яркому, как будто освещенному памятью о смерти Манфреда. — Ты заслужила это, Ханна. Не думай, что эта задача не по тебе.

Он зашел в конюшню. Ханна задержалась снаружи. Она смотрела на три огромных пика, таких прекрасных, тихих, мирных в своей необъятной мощи. Невозможно было поверить, что три человеческие жизни угасли в тени у их подножия. Как назвал их бард? Молодая Жена. Хребет Монаха. Террор. Всходило солнце. Она сощурила глаза и попыталась высмотреть ястреба, но птицы еще не поднимались в воздух.

Она вернется в Вендар, к кортежу короля, не увидев Дарра и дворца скопоса. Не увидев эльфов и других существ иной, нечеловеческой породы. Зато она вскоре встретится с Лиат.

Вспомнив о подруге, она вспомнила и о Хью, красавчике Хью. А мысль о Хью вызвала в памяти его поступки, вспомнился Айвар. О Владычица, где теперь Айвар? Благополучно ли добрался он до Кведлинхейма? Понравилось ли ему там? Смирился ли он со своей судьбой? Может быть, все еще борется?

Айвар ненавидел Кведлинхейм. Он ненавидел монастырь, ненавидел ежедневные монотонные молитвы, но больше всего он терпеть не мог спальню послушников, эту узкую келью, в которой он проводил каждую ночь и большую часть дня в молчании, в компании таких же послушников. Хуже того, он точно знал, как долго он уже заперт в этой затхлой тюрьме.

Сто семьдесят семь дней назад, в День святой Бонифилии, в холод и в дождь, он преклонил колени перед задними воротами монастыря, и после кошмарной ночи его допустили в Кведлинхейм. Не дав осмотреть знаменитую церковь, его сразу заперли вместе с другими несчастными душами в этом чистилище.

Кведлинхейм был двойным монастырем. Аббатиса, мать Схоластика, управляла как монахами, так и монахинями, которые жили раздельно, но молились вместе. Спальня послушников примыкала к закрытому дворику с галереей, поддерживаемой точеными колоннами. Через центр дворика проходил высокий забор, разделявший его на мужскую и женскую половины. Спальня послушниц находилась с противоположной стороны.

Айвар каждый день проводил некоторое время в молитве у этого забора, если погода не была совсем уж ужасной, — один раз после утренней службы, второй перед вечерней. Вернее, делал вид, что молился. На самом деле в эти краткие мгновения, когда он оставался без строгого надзора, он изучал деревянный забор. За последние пять месяцев он и еще трое послушников первого года проверили забор пядь за пядью, каждую вертикальную доску и каждую горизонтальную перекладину, каждую трещину и извилину, каждый рассохшийся сучок. Но они так и не смогли найти никакого отверстия, чтобы заглянуть на другую сторону.

Молоды ли послушницы? Почти наверняка. Как и он, большинство из них помещены сюда родственниками, чаще по собственному желанию, иногда — против воли, но еще в юном возрасте.

Красивы ли послушницы? Возможно. Сразу же по прибытии сюда он поставил перед собой цель узнать имя каждой послушницы. Это позволяло ему не сойти с ума, хотя он и понимал, что нарушает действующие в монастыре правила.В этот момент его товарищ по первому году послушания, Болдуин, закончил выковыривать бритвенным ножом грязь из-под ногтей и воткнул лезвие в крошечную щель между двумя досками. Он пытался тщетно, по мнению Айвара, расковырять щель. Упорству светловолосого юноши можно было только позавидовать.

Рядом с Айваром грузно плюхнулся Эрменрих. Он мерз на осеннем ветру, который Айвару принес желанную прохладу после жаркого лета. Самый толстый из четверых приятелей, Эрменрих был наиболее восприимчив ко всякого рода простудам и насморкам. Вот и сейчас он кашлял и вытирал слезящиеся глаза, искоса наблюдая, как Болдуин возится с досками.

— Где-то должно же быть слабое место, — пробормотал Эрменрих, ковыряясь под ногтями, где скопилась грязь с огорода, овощи с которого были уже убраны. Хатумод говорит, что все первогодки находят Болдуина очень симпатичным.

Хатумод была двоюродной сестрой Эрменриха, послушницей второго года. Она и Эрменрих каким-то образом умудрялись поддерживать связь, и Айвар очень хотел узнать, как им это удавалось.

— А что сама Хатумод думает о Болдуине? — спросил Айвар.

— Не говорит.

Болдуин посмотрел на них, ухмыльнулся и продолжил ковырять забор.

Он был доволен своей внешностью, но именно из-за нее, если, конечно, ему верить, он и угодил в монастырь. Он был, пожалуй, самым смазливым парнем из всех, кого когда-либо видел Айвар. Если не считать брата Хью.

О боже! При мысли об этом мерзавце Хью Айвара начинала душить ярость. Он попытался освободить Лиат, но оказался обманутым и в результате угодил в этот капкан. И все из-за этого самовлюбленного и наглого ублюдка, красавчика Хью. Что случилось с Лиат? Может быть, она все еще любовница этого гада? Во всяком случае, Ханна, кажется, с ней.

Айвар не считал себя вправе упрекать Ханну, что последовала за Лиат, а не за ним. Лиат она была нужнее, чем ему. Все равно в Кведлинхейме он не мог общаться ни с одной женщиной, кроме матери Схоластики. Он прибыл сюда с двумя слугами, которые чистили его одежду, вместе со слугами других послушников убирали спальню и занимались работами по монастырю, на которые у него самого не хватало времени, так как в качестве послушника первого года он должен был молиться и учиться. Если бы он прибыл с Ханной, ее направили бы на кухню или в прачечную, он бы ее никогда больше не увидел. Уж лучше пусть она останется с Лиат.

Он тяжело вздохнул.

• Предыдущая
• 19/125
• Следующая