Пылающий камень (ч. 1) - Эллиот Кейт - Страница 74
- Предыдущая
- 74/83
- Следующая
— Разве ты не мужчина? — Захария не ответил. — Ах да, ты утратил мужество, или как это правильно назвать?
Интересно, лицо у него покраснело от жара костра или от стыда?
Когда она поняла, что он не собирается отвечать, она просто пожала плечами и принялась складывать оставшиеся припасы: три зачерствевших хлеба, сушеное мясо, бобы и горох, кусок соли и высушенную репу.
— Ты никогда не говорила, как тебя зовут, — сказал он сердито. — Мое имя ты знаешь. Я назвал его, когда мы встретились. Но ты никогда не называла мне своего.
Она слегка улыбнулась.
— Зачем?
— Затем, что я служу тебе!
— Ты решил служить мне, потому что я спасла твою жизнь, когда тот, кого ты называешь Булкезу, хотел тебя убить. — Она откупорила одну из кожаных фляг, которые они нашли в сожженной деревне, и отхлебнула сидра. Вытерев губы, она протянула флягу Захарии. От единственного глотка у него закружилась голова.
— Да, мне больше нечего тебе предложить. — Он посмотрел на ее изодранную юбку, вздрогнул и продолжил: — Кроме моего знания о людях Вендара и их обычаях. Вероятно, для тебя это не важно, потому что ты, по-видимому, уже бывала в тех краях. Но может, ты просто будешь добра и назовешь мне свое имя, ведь мы довольно долго путешествуем вместе…
— Добра? Что значит — добра?
— Это обычай моего народа — называть друг другу свои имена, — сказал он в конце концов.
Захария злился — ведьма получила от него больше, чем он от нее. Но они никогда не станут равными, ни в чем.
Женщина убрала припасы в сумку, оставив лишь один хлеб, потом разломила его и, отдав половину Захарии, стала жевать свой кусок. Он молча достал из котла еще один кусок мяса, и дальше их трапеза продолжалась в напряженном молчании.
Внезапно она снова заговорила:
— Среди моего народа меня называют Та-Которая-Нетерпелива. Вендийские люди называли меня Та-Которая-Непохожа-На-Нас.
— Как же мне называть тебя?
Она вытерла пальцы о свою кожаную юбку. Кто, интересно, жил раньше в этой коже и как он с ней расстался? Глаза женщины сверкали как изумруды.
— Называй меня Та-Желание-Которой-Закон.
— У тебя нет настоящего имени? — озадаченно спросил он.
— Имя — это лишь то, как меня называют другие люди. А поскольку для каждого из них я значу что-то свое, то и имен у меня много.
— А как ты сама себя называешь?
Она усмехнулась:
— Тебя я буду называть Умнее-Чем-Кажется. Мне не нужно себя называть, ведь я и так тут. Но если хочешь, можешь называть меня Уапеани-казанканси-а-лари, или, если для тебя это слишком длинно, просто — Канси-а-лари.
Захария всегда гордился тем, что легко запоминает слова на чужом языке.
— Уапеани-казанканси-а-лари. — Сначала он запнулся, но потом повторил еще раз и еще, а женщина поправляла, чтобы он произносил ее имя правильно. Четвертая попытка оказалась удачной, и женщина весело рассмеялась:
— Хорошо, Умнее-Чем-Кажется, разведи огонь, а то он погас.
Под деревьями валялось много веток, и Захария набрал достаточно хвороста, чтобы костер горел всю ночь. Он подложил веток в огонь и уселся, глядя на языки пламени. Внезапно они взвились вверх и образовали арку. Женщина смотрела сквозь нее.
Огонь.
Больше ничего. Теперь в пламени не было видно мужчины, за которым они наблюдали раньше.
Канси-а-лари пробормотала что-то, подозрительно похожее на проклятие. Она сложила ладони домиком и посмотрела на огонь через образовавшийся треугольник. Захария видел только огонь. Она произнесла что-то еще, и в огне замелькали смутные фигуры. Во главе роскошной процессии ехал лорд на великолепном коне. В его волосах и бороде сверкала седина, а перед ним несли три знамени с изображениями орла, льва и дракона.
— Король! — выдохнул Захария. Раньше он никогда не видел короля, но сразу узнал штандарты.
Женщина лишь нахмурилась, словно ожидая увидеть кого-то другого.
— Саун-глаунт, — произнесла она, словно приказывая, но образ короля растаял, и пламя стало просто пламенем. Женщина сказала еще что-то, и в огне снова появились тени, которые превратились в отчетливые образы.
На сухих листьях лежит мертвая собака. Сквозь черную полуистлевшую шерсть просвечивают белые ребра. В брюхе виднеется дыра — словно кто-то прогрызал себе вход или выход.
В запертой комнате сидит мужчина, одетый в монашеские одежды. У него чисто выбритый подбородок, как у человека, обещанного церкви, и золотистые волосы, которые сияют так, словно волшебница сплела эти кудри из настоящего золота. Его рука дрожит, когда он дотрагивается до пергамента, лежащего перед ним. Видение настолько отчетливо, что Захария видит написанное: «Матери Ротгард из монастыря святой Валерии от Росвиты Корвейской. Это послание доставит мое доверенное лицо — сестра Амабилия Леонская. Прошу вас, матушка, приезжайте вместе с сестрой Амабилией в Отун. Нужно, чтобы вы свидетельствовали…» Мужчина улыбается. Он сворачивает пергамент и вытаскивает из-под него бронзовый Круг Единства, на котором видна засохшая кровь. Мужчина поднимает его за цепочку и начинает крутить. Видение расплывается и превращается в нечто совершенно иное…
Странный бронзовокожий человек подтягивает колени к груди, сворачиваясь в клубок. Он сложен как мужчина, хотя Захария еще в жизни не видел таких людей. У него отливающие металлом волосы, кожа словно покрыта чешуей, а из одежды на нем лишь узкая набедренная повязка, чудом удерживающаяся на тощих боках. В руке у него посох. На его деревянной поверхности он делает какие-то зарубки острым куском обсидиана, а потом, опустив перо в горшочек с краской, закрашивает эти отметки красным, сплетая их в одному ему ведомый узор. Человек раскачивается, запрокидывает голову и воет — то ли от радости, то ли от боли. В видении вдруг появляются каменные фигуры и круг, нарисованный на гладком песке…
… они летят над зелеными полями, высоко, как грифоны. Трава — высотой в рост человека, но как только они снижаются, из травы появляется мужчина, лицо которого раскрашено зеленой и белой красками. Вверх летят стрелы. Одна из них вонзается прямо в сердце…
— Хэй! — воскликнула Канси-а-лари и отпрыгнула назад. Она несколько раз хлопнула в ладоши, словно звук мог защитить их.
Огонь догорел и угас. Замолкли ночные птицы. Звезды отражаются в водах реки.Женщина встает. Даже в темноте Захария видит, какое мрачное у нее лицо.
— Он исчез, — произносит она. Потом достает нож и, словно решившись на что-то, сообщает: — Завтра мы отправимся в чурендо.
— А что такое чурендо?
— Дворец спиралей. — Она поворачивается и уходит в темноту.
Вокруг оглушительная тишина. Из всех звуков до Захарии доносится лишь плеск воды. Он потянулся за веткой, чтобы оживить огонь, но под рукой ничего не оказалось, тогда он наклонился к углям, думая, что сумеет раздуть их и потом уже найдет что-нибудь подходящее для растопки, но, к его удивлению, перед ним осталась лишь остывшая зола.
Казалось, что костер догорел уже несколько дней назад.
Никогда еще Ивар не видел столько епископов и пресвитеров одновременно. Король Генрих назначил суд на Маттиасмасс, но пришлось ждать еще два дня, пока разобрались, кому по рангу положено идти первым и кто где будет сидеть. Только после этого можно было начинать совет.
Теперь они вошли в зал, где должно было состояться слушание дела. Председательствовала епископ Констанция Отунская — младшая сестра короля. За ней следовала госпожа иерарх, чья гордость была известна повсеместно — она считала ниже своего достоинства разговаривать с людьми, если те как минимум не графы. За ней следовали еще несколько епископов и иерархов, Ивар не знал, из каких городов они приехали. Позади всех шли епископ Хатто — самый старший из иерархов, и самый молодой — епископ Одила Мейнинская, которая приняла сан совсем недавно.
Епископы и иерархи заняли свои места. Они уселись на золоченые стулья, полукругом стоявшие перед королевским троном, и тотчас затрубили трубы, объявляя о прибытии короля. Все опустились на колени, кроме иерархов — власть церкви была выше власти мирских владык. Вошел король Генрих, на голове у него сияла корона, а плечи покрывала великолепная мантия.
- Предыдущая
- 74/83
- Следующая
