Королевский дракон - Эллиот Кейт - Страница 35
- Предыдущая
- 35/113
- Следующая
— Ты не получал предложений о выкупе? — спросила Сабела графа.
— Боюсь, и не получу. Пускай побудет заложником, хотя жрет он, как две моих собаки, а проку от него куда меньше, — отвечал Лавастин.
— Он умеет говорить? Может быть, если хорошо допросить, из него удастся выудить сведения о кораблях и планах его народа.
— Мы пытались. Он не говорит на нашем языке, и никто здесь не понимает его. Если варвары вообще изъясняются словами, а не звериными криками.
— Может, удастся его обучить? — спросила без особой уверенности Сабела. — Смотрите, на цепях какие-то следы.
— Он пробовал перегрызть металл, но не смог, даже своими зубами. Поэтому с тех пор он не пытался бежать, как мы полагаем.
— Что ж, терпение — это добродетель, — вмешалась Антония. — Так учит нас церковь. Но все же следует надеяться, что их племя может быть приведено в Круг Единства.
Пленный вождь молчал, не двигаясь, и внимательно смотрел, изучая вошедших, будто хотел навсегда запомнить их лица. Алан сознавал, как много тот понимает на самом деле. А ведь всего пару дней назад он, как и прочие, сказал бы, что пленник не умеет разговаривать.
— Если вам он не нужен, — прибавила Антония, — я с радостью позабочусь о нем.
Позаботиться о нем? Алан подумал вдруг, что, кроме него, никто не в состоянии этого сделать. И что будет, если они узнают вдруг о том, что пленник говорит по-человечьи? Они будут пытать его, допрашивая как пленника. Почему же нет? Эйка пытали и убивали невинных крестьян и монахов — всех, кто попадал им под руку. Ради чего сам он должен проявлять милость к существу, которое точно не пощадило бы его?
Блаженны милосердные, ибо обретут милость.
— Ваше преосвященство весьма великодушны, — сказал Лавастин, — но в этом нет необходимости. Я держу его в надежде предотвратить дальнейшие набеги на мои земли.
— Если эйкийцы действительно относятся друг к другу так, что воздержатся из-за него от набегов. А может, они, как дикие собаки, готовы сожрать друг друга. — Госпожа Сабела отошла, и следом за ней потянулись сопровождающие. Собаки не лаяли, только грозно урчали.
Когда она вышла, брат Агиус склонил черноволосую голову и благочестиво сложил руки.
— Постепенно сбывается все то, что изрекла Владычица устами Своего пророка: «Бич с севера достигнет всех живущих и опустошит землю».
Антония одарила его жестким взглядом. Затем протянула руку:
— Останьтесь на минуту, граф, если не затруднит.
— Как пожелаете, ваше преосвященство. — Граф остановился, слуги стояли за его спиной.
— Что, если я все же сумею допросить варвара? Могу ли я за полученные сведения получить эйка? Мне очень интересны создания Господа, непохожие на нас, те, кто пришел из древних времен и помнит куда больше, чем сохранила человеческая память. Назовите это исследованием, если угодно, в стиле древних даррийских философов, если позволено мне следовать примеру язычников. — Она мягко улыбнулась и смотрела вопросительно, а может, и укоризненно на брата Агиуса. — Все же сам блаженный Дайсан обратил свои речи к некоторым из них, чтобы лежащим во тьме нести правду, найденную в земной жизни.
— Если это ваше требование. — Лавастин был явно недоволен, но противоречить епископу не мог.
— Думаю, так будет лучше, граф Лавастин. — Ее взгляд задержался на Алане, который готов был провалиться сквозь землю, лишь бы избежать этого внимания. Она долго изучала его и собак, а затем они все вместе двинулись за госпожой Сабелой. Граф Лавастин сопровождал Антонию.
Брат Агиус тоже смотрел на собак, зарычавших, когда епископ проходила мимо и немного посторонилась, хотя все же оставалась вне досягаемости, но в отличие от прочих явно их не боялась.
— Ты крутишься рядом с пленником целыми днями, да, Алан?
Алан кивнул:
— Да, почтенный брат.
Взгляд Агиуса беспокоил его не меньше, чем взгляд вождя эйка. Они оба не сводили с него глаз. Он сжал кулаки, пытаясь сохранить твердость духа.
— И ты, должно быть, видел то, чего не видели другие.
— Да, почтенный брат.
— Надеюсь, ты будешь со мной откровенен.
Лицо Алана покраснело. Он переминался с ноги на ногу, но ответить не мог — требовалось либо солгать священнику, либо предать вождя эйка. Хотя что он был должен этому эйка? Разве не обязан он верностью в первую очередь Господу, а во вторую — графу?
— Придешь ко мне завтра, — вдруг сказал Агиус. — После утренней службы. Понял?
— Да, брат.
Агиус вышел.
— Халан!
Алан быстро и опасливо оглянулся, чтобы увериться, что поблизости никого нет. Но все, слава богу, оставили псарню. Собаки терпеливо сидели и ждали, пока Алан снимал укороченную цепь.
— Ты не должен говорить, — сказал он вождю. — Только когда мы одни. Иначе они будут тебя мучить.
— Нет мучить, — отвечал эйка. — Нет мучить, Халан. Идти домой.
— Я не могу освободить тебя. Я служу графу.
— Имя… Человек.
— Граф Лавастин — это имя твоего хозяина. Ты же знаешь это.
— Тре человек смотреть. Ан, до, тре человек. Имя человек.
Что он хотел? Алан знал только, что как не мог он предать беззащитного и беспомощного варвара, так не мог обмануть и доверия графа. Что, если вождь и в самом деле убежит и потом узнает в лицо госпожу Сабелу? И если эйкиец знает слово «король», то знает ли он, что такое принцы и королевы?
— Я не могу сказать тебе их имен. Ты должен это понять, прошу тебя.
Вождь не ответил. Он только моргнул, как сова, явно что-то обдумывая. Алан поспешил уйти. Все это было выше его понимания.
Ближе к вечеру, когда он прислуживал у стола, разговор зашел о временах правления императора Тайлефера, сто лет назад объединившего Салию, Варре, западные провинции Вендара и южные герцогства в огромную империю, которую иерарх города Дарра провозгласила возрожденной Даррийской Империей. Алан понял вдруг, что слова «ан, до, тре», произнесенные Эйка, означали «один, два, три» на чуть искаженном салийском языке. Он знал салийский настолько, чтобы общаться с купцами, иногда приплывавшими в Осну. Но откуда их язык знал вождь народа эйка? В голове перемешалось множество загадок.
Наутро епископ Антония провела праздничную службу, знаменовавшую второй день Экстасиса. Как только верующие разошлись, Алан преклонил в храме колени. Лэклинг последовал его примеру, хотя знаками и шепотом Алан пытался его прогнать, дурачок упорно не желал слушаться. А может, и действительно не понимал. Юноша принял позу покорности, но что-то было в его поведении не так. Лэклинг никогда не нарушал церковного благолепия урчанием, полупонятными фразами и фыркающим смехом. Алан положил руку на его плечо, и они начали молитву перед алтарем святого Лаврентиуса, погибшего до времен императора Тайлефера, неся Круг Единства варрийским племенам, жившим в этих местах.
Они стояли на коленях настолько долго и тихо, что мыши за алтарем набрались смелости и высунулись из невидимой норки. Лэклинг любил диких тварей и затаил дыхание. Алан медленно протянул руку, поймал мышь и осторожно поднял ее, давая Лэклингу возможность погладить шелковистую шкурку. Он не хотел убивать зверюшек, этих вредителей, которые доверчиво шли к нему в руки.
Неожиданно мышь забеспокоилась, вырвалась из руки Лэклинга и убежала под алтарь. Все мыши затихли.
— Друг мой.
От неожиданности Алан вздрогнул, услышав мягкий голос Агиуса рядом с собой. Минутой позже Агиус встал на колени прямо на каменный пол — непреклонный служитель никогда не позволял себе роскоши пользоваться подушечками, предназначенными для этого.
— Так есть что-нибудь, Алан, что хотел бы ты мне рассказать?
Алан судорожно сглотнул ком.
— Клянусь, что сохраню это в тайне, как сокровенную беседу между тобой и Господом.
— С-сокровенную беседу?
— Некоторые служители церкви говорят, что исповедь должна быть личным делом кающегося, его сокровенной беседой с Владычицей, а священник не более чем посредник. Я не верю в общую исповедь, Алан. Быть может, кто-то назовет меня слишком радикальным. Каждый из нас обязан обращаться душой к Госпоже Нашей и Святому Слову, ибо Господу важны не внешнее поведение, но то, что творится в сердце нашем.
- Предыдущая
- 35/113
- Следующая
