Мистрис Корнер берет свои слова обратно - Джером Клапка Джером - Страница 2

— Тьму тьмущую, — ответила мистрис Корнер, облизывая пальцы, запачканные мармеладом.

Этим мистрис Корнер хотела сказать, что с полдюжины раз в своей жизни была в театре, выбирая предпочтительно более легкий вид английской драмы. Но в первый же раз, когда ей на самом деле пришлось увидеть пьяного, что случилось ровно через месяц после вышеприведенного разговора, когда он давным-давно был забыт наиболее заинтересованными сторонами, — никто не мог быть более изумлен и поражен, чем мистрис Корнер.

Как это случилось, мистер Корнер никогда не мог вполне объяснить себе. Он не принадлежал к числу людей, из которых вербуются последователи апостолов трезвости. Свой «первый стаканчик» он выпил больше лет тому назад, чем был в состоянии припомнить, и с тех пор отведал содержимое разнообразных других стаканчиков. Но ни разу до того случая мистер Корнер не выходил, и не имел даже искушения выходить из пределов своей любимой добродетели- умеренности.

— Между нами стояла бутылка кларета, — не раз припоминал впоследствии м-р Корнер, — добрую половину которого выпил он. А затем он достал маленькую зеленую бутылочку. Он сказал, что это сделано из груш — что в Перу это специально изготовляется для детей. Конечно, это могло быть шуткой; но я всё-таки не понимаю, как один стакан… Или, может быть, я за разговором незаметно выпил больше одного? — Этот вопрос очень мучил мистера Корнера.

Таинственный «он», разговор с которым привел к таким дурным последствиям, был дальний родственник мистера Корнера, некий Билль Дамон, старший штурман парохода «Фортуна». Мистер Корнер не видал его с самого детства, как вдруг случайно столкнулся с ним и тот памятный день на Лиденхолль-Стрите.

«Фортуна» на следующее утро должна была покинуть доки, направляя свой путь в Южную Америку, так что до новой встречи опять могли пройти года.

Мистер Дамон заявил, что Судьба, столь неожиданно бросившая их в объятия друг друга, ясно выражала этим, что они должны по-товарищески пообедать вместе в капитанской каюте «Фортуны». Соответственно этому мистер Корнер вернулся в контору, послал домой записочку с необыкновенной вестью, что вернется не раньше десяти часов, и в половине седьмого направил свои стопы — в первый раз со времени свадьбы — в сторону противоположную от дома и супруги.

Оба друга беседовали о разных разностях. А позже у них зашла речь о возлюбленных и женах.

Штурман Дамон, по-видимому, обладал в этой области обширным и разнообразным опытом. Приятели говорили — или, вернее, говорил один штурман, а мистер Корнер только слушал — о тёмно-оливковых красавицах испанках, о чернооких страстных креолках и белокурых Юнонах калифорнийских долин. У штурмана была своя теория относительно обращения с женщинами: теория, тщательно испытанная и с успехом применявшаяся им на практике — поскольку можно было верить рассказам мистера Дамона. Перед мистером Корнером открылся новый мир, где очаровательные женщины с собачьей преданностью боготворили мужчин, которые, хотя и отвечали им взаимностью, но всё-таки умели, быть их повелителями. Мистер Корнер, сначала слушавший с холодным неодобрением, но постепенно разгоревшийся до пламенного воодушевления, сидел, как зачарованный. Только время положило, наконец, предел, рассказам штурмана о своих любовных похождениях. В одиннадцать часов повар напомнил, что капитан и лоцман каждую минуту могут вернуться на пароход. Удивившись позднему времени, мистер Корнер долго и нежно прощался со своим родственником, а затем нашел, что Екатерининские доки самое запутанное место, из которого он когда-либо пытался выбраться. Под фонарем на Минори-Стрите мистеру Корнеру вдруг пришло в голову, что он человек, не оцененный по достоинству. Мистрис Корнер никогда не говорила и не делала всего того, чем красавицы Юга хоть в слабой степени старались выразить свою жгучую страсть в людям, которые — насколько мог судить мистер Корнер — были ничем не лучше его самого. Слезы выступили на глаза мистера Корнера при мысли о словах и поступках его жены. Заметив, однако, что полицейский с любопытством поглядывает на него, он смахнул слезы и поспешил дальше. На платформе вокзала Мэншен-Хауз, где всегда очень грязно, мысли о нанесенных ему обидах вернулись с новой силой. Почему в мистрис Корнер нет и следа собачьей преданности?

«Вина в этом всецело моя» — с горечью говорил он себе. «Женщина любит своего повелителя, таков её инстинкт», задумчиво рассуждал он сам с собой. «Чёрт побери, сомневаюсь, чтобы она и полдня помнила, что я её повелитель».

— Ступай прочь! — сказал мистер Корнер отроку тщедушного вида, остановившемуся перед ним с открытым ртом.

— Я ужасно люблю слушать, — заявил тщедушный отрок.

— А кто тут разговаривает? — осведомился мистер Корнер.

— Вы, сэр, — ответил отрок.

От города до Равенскорт-Парка не близкий путь, но мысли о том, как он в будущем устроит свою жизнь с мистрис Корнер, сохранили мистера Корнера в состоянии полного бодрствования. Когда он вышел из вагона, его смущали главным образом лишь три четверти мили грязной дороги, еще отделявшие его от твердо принятого решения: немедленно же по пунктам разъяснить мистрис Корнер истинное положение дел.

Вид виллы, заставлявший предполагать, что все обитатели уже легли и почивают мирным сном, увеличил его раздражение.

Жена, любящая мужа с собачьей преданностью, сидела бы и ждала, чтобы посмотреть, не нужно ли чего.

Следуя указанию своей собственной медной дощечки, мистер Корнер не только постучал, но и позвонил. А так как дверь не распахнулась перед ним моментально, он продолжал стучать и звонить. Окно спальни, расположений во втором этаже, раскрылось.

— Это ты? — спросил голос мистрис Корнер.

В нем ясно слышались признаки бурного чувства. — только не того чувства, которое желал внушить мистер Корнер. Это еще больше усилило его гнев.

— Нечего тут разговаривать со мной из окна, точно я к тебе с серенадой явился. Ступай вниз и открой дверь, — скомандовал мистер Корнер.

— А разве у тебя нет ключа? — осведомилась мистрис Корнер.

Вместо ответа мистер Корнер снова повел атаку на дверь. Окно захлопнулось. Шесть, семь секунд спустя дверь раскрылась так внезапно, что мистер Корнер, всё еще державшийся за ручку, буквально влетел в переднюю. Мистрис Корнер спустилась с лестницы, имея уже наготове несколько замечаний.

Но она не рассчитала, что мистер Корнер, обыкновенно медлительный на слова, на этот раз сумеет предупредить ее.

— Где мой ужин? — с негодованием спросил мистер Корнер, продолжая держаться за дверь.

Мистрис Корнер, онемев от удивления, только вытаращила на него глаза

— Где мой ужин? — повторил мистер Корнер, дошедший к этому времени до неподдельного изумления перед тем фактом, что для него не приготовлен ужин. — Что это значить: разве, ложатся спать, когда глава дома еще не ужинал?

— Что-нибудь случилось, милочка? — послышался голос мисс Грин с первой площадки лестницы.

— Войди же, Христофор, — попросила мистрис Корнер, — войди же, прошу тебя, и позволь мне закрыть дверь.

Мистрис Корнер принадлежала к тому типу молодых дам, которые с высокомерием, не лишенным грации, любят властвовать над людьми, привыкшими покорно повиноваться им; эти женщины очень легко робеют.

— Я хочу жареных почек, — заявил мистер Корнер, меняя ручку двери на стоячую вешалку, о чем немедленно же пожалел. — И чтобы не было лишних разговоров. Поняла? Я не желаю, чтобы мне прекословили.

— Господи, что мне делать? — шепнула перепуганная мистрис Корнер своей подруге. — В доме нет почек.

— Свари ему яичницу, — предложила, готовая прийти на помощь подруга, — да посыпь на нее побольше кайенского перцу. Он, пожалуй, не заметит.

Мистер Корнер дал убедить себя войти в столовую, служившую одновременно и кабинетом. Обе женщины поспешили развести огонь в кухне с помощью второпях одевшейся прислуги, хроническое негодование которой по-видимому бесследно улетучилось при первом законном поводе, представившемся ей в этом доме.