Сурикэ - Эмар Густав - Страница 11
- Предыдущая
- 11/99
- Следующая
— Он явится дня через три, к снятию с якоря.
— Господи помилуй! Нет, уж я лучше сойду на землю.
— К несчастью, бедный мой мальчик, этого сделать нельзя, насчет вас нам даны самые точные инструкции; вы не сойдете на землю ранее, чем прибудете в Канаду; страна прелестная, там вы будете очень счастливы, если сумеете.
— О, пожалуйста, перестаньте шутить! — вскричал молодой человек в отчаянии. — Это — ужасная шутка.
— В том-то и дело, что это вовсе не шутка; повторяю вам, у нас есть приказ вас задержать, так зачем же вы так глупо попались в капкан?
— Какое ужасное предательство! — вскричал молодой человек, заливаясь слезами и опускаясь на кучу веревок, и зарыдал, закрывши лицо руками.
— Шутка в самом деле скверная, — сказал офицер. — Бедняга парижанин!
И он продолжал свою прогулку, пожав плечами. Вскоре молодой человек успокоился, отер слезы и подошел к офицеру.
— Можно вам сказать одно слово, сударь? — спросил его Шарль.
— Говорите, — отвечал офицер, останавливаясь и смотря на него почти с состраданием. — Вы меня интересуете, право.
— Я хочу вас попросить об одной вещи.
— Говорите; я сделаю по-вашему, если то, о чем вы попросите, зависит от меня.
— Благодарю вас, — отвечал с волнением молодой человек, — вы очень добры; мне нужно запастись одеждой и разными другими вещами, необходимыми для такого длинного путешествия.
— На ваше имя присланы два тяжелых чемодана дня три тому назад; они спрятаны в трюме, и вы их получите по приезде в Канаду.
— Два чемодана? У меня был только один при выезде из Парижа.
— Ваши родители сочли, должно быть, нужным прибавить к нему другой; но вы можете располагать их содержимым не ранее, как по приезде в Квебек, потому что они, как я уже сказал, запрятаны в трюме.
— Это ничего не значит, у меня есть деньги; если вы согласитесь, то мне будет очень легко запастись всем необходимым.
— Это как?
— Когда уходит корабль?
— Да дня через три и уж самое позднее — через четыре.
— Я остановился в Сент-Элуа; позвольте мне сойти на берег, даю вам слово, что я буду в вашем распоряжении и явлюсь на корабль в плен по первому вашему слову.
— Гм! — сказал офицер, бросая на него взгляд, который, казалось, хотел проникнуть в самую глубину его сердца. — А если я вас отпущу, кто же мне за вас поручится?
— Мое слово, которому я еще никогда не изменял, — гордо отвечал молодой человек.
Офицер с минуту внимательно поглядел на него, отвернулся, прошелся раза два по палубе, потом опять остановился перед Шарлем.
— Все это непонятно, — сказал он. — Очевидно, вы — жертва какой-то гнусной махинации, вы кажетесь мне человеком светским и порядочным. Люди, которых мне обыкновенно присылают, совершенно не похожи на вас. Слушайте. Я — помощник капитана этого корабля и, следовательно, имею право дозволять вам то, о чем вы просите, но, сделав это, я рискую попасть под разжалование, если вы не исполните своего слова. Я — младший в семье и не имею ничего, кроме жалования, присвоенного мне по должности и по чину. Могу ли я вам верить?
— Клянусь честью, сударь.
— Так и быть, возвращайтесь на берег. Я вам дам знать, когда нужно будет приезжать обратно на корабль. Я — шевалье Гастон де Гандель; не забудьте моего имени.
— Я свято буду его помнить, как имя человека, доброта которого спасла меня от отчаяния.
— Хорошо, хорошо! Ступайте и помните свое обещание.
Потом, обращаясь к боцману, офицер крикнул:
— Пропустите этого господина.
И, знаком простившись с молодым человеком, помощник капитана спустился в междудечное пространство.
Шарль поспешил воспользоваться полученным позволением; его лодка еще не отъезжала, он уселся в нее и поплыл к набережной.
Он решился.
Он принимал то положение, в которое его поставила ненависть отца; но он написал ему и его слащавому другу г-ну Леферилю.
Он не хотел, чтобы они воображали, будто им удалось его провести; эти письма должны были сильно подействовать на них обоих: описывая свое путешествие от Парижа до Ла-Рошели, Шарль прибавлял, что он, возвратясь назад, сам расскажет им конец своих приключений, и выражал надежду, что его возвращение наступит, может быть, скорее, чем они думают.
Отправив письма, Шарль занялся покупкой необходимых для дороги вещей; относительно покупки он посоветовался с хозяином гостиницы и очень хорошо сделал. Последний до тонкости знал все, касающееся кораблей, совершающих рейсы между Францией и Канадой, и действовал соответственно. Впоследствии Шарль был очень рад, что дал ему свободу действовать по своему усмотрению: покупок было сделано на большую сумму — на 396 пистолей, но трактирщик утверждал, что все необходимое было куплено, и это была правда.
Освободившись от забот и несколько выросши в собственных глазах, благодаря доверию, которое оказал ему шевалье де Гандель, молодой человек употребил остальное время на осмотр города и на выбор книг, которые хотел взять с собой на дорогу.
Так прошло пять дней; на шестой день, когда Шарль только что проснулся, в комнату к нему вошел матрос и подал письмо; оно было от Ганделя; офицер писал, что «Слон» в 12 часов дня снимается с якоря и что Шарлю Лебо необходимо явиться как можно скорее на борт.
Молодой человек рассчитался с хозяином гостиницы, велел вынести свои чемоданы и объявил матросу, что он готов за ним следовать.
Покуда багаж нагружался в лодку, трактирщик, рассыпаясь в пожеланиях благополучного пути, сунул Шарлю в руку бумажку и сказал с грубоватым смехом:
— Когда придете на корабль, отдайте это корабельному повару, вы не пожалеете об этом.
Шарль поблагодарил и вошел в лодку, где очутился только вдвоем с лодочником; матрос исчез: вероятно, у него были еще другие поручения.
Взойдя на борт, молодой человек поспешил к шевалье де Ганделю, который прохаживался по палубе с каким-то другим офицером.
— Благодарю вас, сударь, за доброту, — сказал Шарль, кланяясь, — я явился и отдаюсь в ваше распоряжение.
Шевалье де Гандель улыбнулся и сказал, обращаясь к другому офицеру:
— Что я вам говорил, капитан? Разве я был не прав?
— Молодой человек поступил честно, и я его поздравляю, — отвечал капитан самым учтивым тоном, — я ему припомню этот честный поступок; да, сударь, я о вас позабочусь. Милый шевалье, — прибавил он, — у вас рука счастливая, не все наши пассажиры походят на этого господина.
Молодой человек поклонился и скромно отошел в сторону.
Капитан «Слона» был человек лет сорока, довольно красивый, с мягким характером и приятным обращением; он был младшим братом генерал-губернатора Новой Франции, его имя было барон де Водрейль.
«Слон» составлял часть транспорта, состоявшего из 15 судов с войсками и припасами для Канады, под начальством адмирала Биенкура. Вскоре после полудня на адмиральском корабле был дан сигнал к отплытию, и весь транспорт тронулся, распустив паруса.
Опершись на борт, Шарль Лебо печально глядел на берег Франции, которую он покинул, быть может, навеки; очертания берега становились все туманнее и наконец слились с облаками, исчезли на горизонте; тогда молодой человек вздохнул, уронил голову на грудь и заплакал.
Свершилось: непроходимое пространство отделило его от всего, что он любил; он остался один-одинешенек, без цели в будущем, осужденный на ужасное изгнание, на жизнь среди людей, принадлежащих к другой расе, людей диких и свирепых.
В эту минуту позвали «Letters de cachet»; так назывались несчастные, силою отторгнутые от домашнего очага, от семьи и против их желания перевозимые в Канаду на плачевное прозябание и на жалкую смерть.
В числе несчастных, судьбу которых он разделял, Шарль узнал молодых людей, которых он встретил около Орлеана и которым так великодушно помог; они приняли его самым радушным образом и заявили ему живейшую признательность.
Господин де Водрейль обратился к ним с увещеванием, убеждая их вести себя хорошо, и обещал смотреть за ними и хорошо с ними обращаться.
- Предыдущая
- 11/99
- Следующая
