Король нищих - Бенцони Жюльетта - Страница 46

• Предыдущая
• 46/81
• Следующая

– Но как вы могли узнать, что сегодня вечером меня повезут к нему?

Кураж бессильным жестом развел руками.

– Этого мы как раз не знали. Найти вас там было божественным сюрпризом, совершенно случайным стечением обстоятельств. Уже несколько дней Лафма, которого по-прежнему охраняли его приспешники, отдыхал за городом. Вероятно, он не хотел показать, что имеет отношение к вашему аресту. К тому же он, казалось, проводил время в ожидании кого-то или чего-то.

Капитан Кураж прервал свой рассказ, чтобы выпить бокал вина, вытер усы и продолжал:

– Один из моих людей сумел наняться к нему помощником повара, но вокруг дома всегда вертелось много народу...

– В такой холод?! – удивилась Сильви.

– Мы привыкли к любой погоде, мадемуазель, даже больше, чем солдаты. В мире, где я живу, нищета закаляет людей, которых не в силах уничтожить. Два дня у начальника полиции гостила красивая дама. Та, что сопровождала вас сегодня вечером.

– Мадемуазель де Шемро?

– Верно. Эта парочка казалась неразлучными друзьями!

– Все объясняется очень просто. У нее нет состояния, – вмешался в разговор Персеваль. – А Лафма богач. И наверняка платил ей за разного рода услуги.

– Действительно, она хвастливо щеголяла в роскошных, богатых туалетах. Конечно, мой поваренок ничего не мог услышать из их разговоров, которые обычно проходили в запертом кабинете, но он уловил несколько слов, когда красотка уезжала. «Он наверняка отошлет ее в монастырь Визитации, – сказала она, – но я позабочусь, чтобы это дело поручили мне. Мне лишь останется привезти ее к вам. Кстати, кардинал покидает Париж послезавтра. Руки у вас будут развязаны...» Я не знал, о вас ли идет речь, и мы начали следить за всеми поездками Шемро. Вчера она сидела дома, но сегодня днем приехала в кардинальский дворец, и я подумал, что дальше тянуть время рискованно. С главными силами моего отряда мы захватили дом в Ножане, перебив или связав охрану, и я наконец остался один на один с этим чудовищем. Я загнал его в малую гостиную, где он и велел накрыть галантный ужин, предназначавшийся для вас, мадемуазель. Увидев меня, он испугался и уже через несколько минут размяк под моими обвинениями. Он молил о пощаде, был мерзок, и я пронзил его шпагой. Потом я поднялся в спальню негодяя, чтобы просмотреть бумаги, какие там могли находиться; может быть – кто знает? – они вернули бы надежду или свободу какому-нибудь бедняге. Этим я и был занят, когда услышал, как подъехала карета. Из нее вышла Шемро и еще одна женщина, которая была слишком тепло укутана, чтобы я мог ее разглядеть. Я притаился, ожидая, что будет дальше, когда из дома выбежала Шемро. Она вскочила в карету, крикнув кучеру, чтобы тот гнал лошадей в Венсеннский замок. Тут я смекнул, что эта дрянь хотела переложить бремя моей мести на приехавшую с ней женщину. И тогда я решил предстать перед вами. Остальное вам известно.

– Я никогда не смогу отблагодарить вас, – дрогнувшим голосом сказала Сильви. – Вы не только спасли мне жизнь, благодаря вам я теперь свободна... совершенно свободна, ибо Лафма мертв! О Боже, ну как мне расплатиться с вами!

Капитан адресовал ей свою странную кривую улыбку:

– Подарив мне быструю смерть – от яда или удара ножом. Ведь вор и убийца вроде меня достоин лишь смерти на колесе. Быть распластанным на колесе – единственный вид смерти, который по-настоящему меня страшит, потому что при этом рискуешь утратить всякое достоинство...

Он встал, но Персеваль оказался проворнее и успел взять в свои ладони руки молодого человека.

– Этому страшному дню суждено наступить лишь тогда, когда я не сумею вас спасти; в таком случае я сам займусь вашим освобождением. Пока же не забывайте, что в этом доме у вас есть друзья, которых вы можете просить обо всем. Мы будем вам опорой и поддержкой в любых обстоятельствах.

– Неужели вы забыли, что я король воров?

– Это ваше дело. Я предпочитаю вора, способного на такое великодушие, как ваше, «доброму христианину» вроде Лафма.

– Благодарю вас. Теперь я вас покидаю и больше сюда не вернусь. Я не могу рисковать жизнями моих друзей, вы и так в последнее время слишком много страдали. Но если вы все же вспомните обо мне, произнесите мое настоящее имя: меня зовут Ален...

– Ален, а дальше? – поспешно спросила Сильви.

Молодой человек покраснел и ответил:

– Вы помните, я уже сказал, что не имею права на дворянскую фамилию.

– Жаль! – улыбнулась она. – Вы – истинный рыцарь, капитан Кураж!

– Тогда простите меня, что я вам больше ничего не говорю. Ремесло, которое я выбрал, обязывает меня забыть фамилию, что должна остаться незапятнанной. Прощайте, друзья мои...

Капитан Кураж уже взял в руки свой плащ, но Персеваль снова его задержал:

– Почему «прощайте»? Почему вы сказали, что не вернетесь? Я так понимаю, что капитан Кураж не хочет рисковать, появляясь здесь, но разве кто-нибудь знает лицо Алена?

– Из того общества, какое я для себя добровольно выбрал, трудно исчезать так часто. Я должен быть с моими людьми. Но за этим домом я буду присматривать. Отныне Бог будет его хранить!

Чувствуя, что не в силах скрыть волнение, капитан Кураж торопливо вышел, и Персеваль был вынужден поспешить за ним, чтобы проводить его до двери. Когда шевалье вернулся на кухню, Николь уже убрала со стола с помощью Сильви и Корантена, стоявшего у камина, посапывая трубкой и задумчиво глядя на огонь.

– Как странно все, что с ним случилось, – заметила Николь. – Он очень забавный...

– А ты что скажешь, Корантен? – спросил Рагенэль.

– Я знаю, кто он, – не сдержался Корантен. – Он нам солгал, сказав о провинциалах-приказных. Он бретонец и, должно быть, происходит из древней бретонской фамилии. Его родители действительно были убиты, но у него осталась родня, близкая ко двору...

Эти слова были встречены глубоким молчанием. Все замерли, ожидая, что скажет Корантен.

– Откуда ты его знаешь? – спросил шевалье.

– Вы помните бенедиктинский монастырь в Жугоне, куда меня когда-то отдали родители?

– И откуда ты сбежал. Такое не забывается.

– Он тоже был помещен в монастырь на тех же условиях. Он был младший в семье, где было несколько сыновей; его запихнули в рясу, словно в каменный мешок. Он пробыл в монастыре гораздо меньше меня, но я навсегда запомнил его лицо. Звали его...

– Нет! – остановил Корантена Персеваль. – Никогда не называй его фамилии, даже мне! Эта тайна не принадлежит тебе, ты не имеешь права ее разглашать. В наших молитвах он будет Аленом, и все тут!

– Простите! – опустив голову, пробормотал Корантен. – Я чуть было не совершил дурной поступок.

– Главное, что ты его не совершил! – воскликнул шевалье. – А теперь спать! Я провожу Сильви в ее комнату.

С неописуемой радостью скиталица вновь оказалась в своей очаровательной желтой спальне. Она снова прикоснулась к изящным вещицам серебряного туалетного гарнитура, взяла красивое венецианское зеркало, которое отразило лицо, словно размытое усталостью и страхами последних дней. Однако – и это было чудом молодости – Сильви казалось, будто все, что она вынесла, страдания и ее позор, покинули ее в ту минуту, когда она начала раздеваться. Здесь, в этой уютной комнате, которую нежная забота сохранила в неприкосновенности, Сильви почувствовала, что в ее душе осталось нетронутым главное: жизненная сила, вкус к жизни, даже к борьбе, и особенно любовь к Франсуа, хотя он и отверг ее. Наверное, так же он отверг бы и любую другую женщину, которая стала бы ему навязываться. Теперь, когда Лафма отдал Создателю – если, конечно, не мессиру Сатане! – свою подлую черную душу, все встало на свои места, и Сильви ощутила, что она снова начинает становиться сама собой – той Сильви, которой она была раньше, той, которая так много пережила и выстояла, той, которая любила и продолжала любить и надеяться.

Это счастье длилось недолго – всего два дня. А именно до прихода весьма взволнованного Теофраста Ренодо, явившегося сообщить, что Лафма выжил.

• Предыдущая
• 46/81
• Следующая