Король нищих - Бенцони Жюльетта - Страница 30
- Предыдущая
- 30/81
- Следующая
Странный человек был этот Морен, он мог бы составить украшение двора императора Рудольфа II, властелина тайн. Врач, философ, математик, астроном и астролог, он был поставлен во главе кафедры математики в Королевском коллеже после того, как предсказал выздоровление короля в тот момент, когда монарх лежал при смерти в Лионе.
Морен решительно утверждал, что король поправится, и признательный Людовик XIII назначил Морена на этот пост, вместе с тем приблизив его к собственной особе в качестве королевского астролога. Морен стал последним, кто состоял при короле Франции в этом звании.
Однако Морен почти не появлялся при дворе, ибо не доверявший ему Ришелье астролога явно не жаловал. Королеву, замкнувшуюся в своей ограниченной испанской набожности, пугал этот суровый на вид, высокий, худой человек: казалось, он неизменно что-то видит поверх ее головы. Поэтому Анна Австрийская, хотя и сгорала от желания узнать свое будущее, ни разу не осмелилась обратиться к Морену с такой просьбой. Возможно, она боялась одного: король сможет узнать, что она самыми разными способами предает его.
Но начальник полиции больше, чем разоблачений, опасался насмешек. Всех тех, кому он внушал страх, тех, кто, ненавидя начальника полиции, презирал его, очень позабавит, если они увидят его карету, коня и непременный эскорт перед домом Морена на улице Сен-Жак! Одно дело приказать слуге отнести пакет к астрологу, другое – самому отправиться в его дом. И все-таки, если Лафма хотел узнать, какую судьбу ему уготовили звезды, он должен был лично явиться к астрологу: находившийся под защитой короля Морен мог диктовать свои условия любому, даже начальнику полиции.
Пытаясь приободриться, Лафма подумал, что идти не так уж далеко, тем более что с заднего фасада его дома на улицу Пти-Пон выходит дверь, которой пользуются слуги. И стоит ему надеть ливрею, плащ и шляпу, как вряд ли кто сможет узнать его, особенно темной ночью.
Время шло, и вместе с ним рассеивалась его нерешительность. На башенных часах Пти-Шатле пробило девять, что и заставило его поторопиться. Лафма переоделся, надвинул на глаза шляпу с широкими полями и вышел через черный ход. Холодная ночь показалась ему спокойной, когда он оглядывался по сторонам, задержавшись в дверях. Желтые глаза Лафма, словно глаза кошки, хорошо видели в темноте, и в конце концов, не обнаружив вблизи ничего подозрительного, Лафма успокоился. Кругом ни души. Он добрался до улицы Сен-Жак, по которой двинулся вверх, ускоряя шаг по мере того, как удалялся от собственного дома.
Он почти добрался до места, когда услышал грохот кареты, мчавшейся на большой скорости. Вскоре он ее заметил: впереди бежали два скорохода с факелами (припозднившиеся путешественники всегда могли нанять их у главных городских ворот), а на козлах громадного, запряженного четверкой лошадей экипажа восседали тепло укутанные кучер и лакей.
Вдруг один из скороходов, поскользнувшись на куче нечистот, упал, выронив факел, чье пламя напугало лошадь в первой паре. Испуганно заржав, животное остановилось, потом взвилось на дыбы, нарушив равновесие всей упряжки. Карета наклонилась набок, едва не задев стену дома, но все-таки не упала: изнутри послышались женские крики. Пока кучер успокаивал лошадей, второй скороход вернулся назад и подошел к дверце.
– Пустяки, благородные дамы! У страха глаза велики. Виноват мой напарник, он поскользнулся и выронил факел.
– Ладно, скорее поехали дальше! – сказала госпожа де Ла Флот, чье благородное лицо осветило пламя факела.
Лафма, спрятавшийся за угол дома и наблюдавший эту сцену, насторожился: рядом с лицом графини показалась головка в белом чепчике, на который был наброшен черный капюшон, и это было лицо той, кто преследовал его в ночных видениях – это было лицо Сильви! Лафма мог бы поклясться в этом! Ни у кого не было таких прекрасных ореховых глаз! А кто же эта старая дама? Черт возьми, это госпожа де Ла Флот, бабушка красавицы д'Отфор!
Охваченный мрачным волнением, которое заставило Лафма забыть о грозящих ему опасностях и даже о гороскопе господина Морена, он решил последовать за каретой. Пусть даже в ад, где черти, без сомнения, были бы рады по-братски его принять.
Карета, счастливо избежавшая дорожного происшествия, покатила дальше уже не столь быстро, и Лафма мог ее преследовать, не будучи замеченным. Он был уже не молод, но предки-горцы наделили начальника полиции сильными ногами и редкостной выносливостью. Путь предстоял неблизкий, но он ни на миг не задумался над тем, что ему придется возвращаться домой в одиночестве, после того как карета с ее пассажирками прибудет на место.
Карета пересекла оба рукава Сены, миновала Гревскую площадь и выехала на улицу Сент-Антуан; когда же она въехала в ворота монастыря Визитации, ее преследователь скорчил недовольную гримасу: если Сильви, которую он страстно желал, останется в монастыре, то завладеть ею снова будет невозможно. Въехавшая в него женщина – ворота, в которые посреди ночи впустили карету, доказывали, что ее там ждали, – была под столь же надежной защитой, как и за стенами Бастилии, чьи массивные округлые башни денно и нощно несли по соседству грозную стражу. Уж лучше бы Сильви оказалась в знаменитой крепости, куда начальник полиции имел право доступа; в монастырь Визитации вход ему был заказан. Даже кардинал Ришелье не осмелился бы посягнуть на эту небесную крепость, которую он решил – наверное, за неимением лучшей – внести в список своих благодеяний.
Как это было ни печально признать, но о высокие стены монастыря Визитации начальник полиции мог лишь обломать себе зубы. Однако требовалось нечто большее, чтобы он признал себя побежденным при виде запертых ворот. Несколько минут Лафма размышлял. Карета, которая въехала в ворота, в один прекрасный день выедет из монастыря, ибо маловероятно, чтобы сама госпожа де Ла Флот решила постричься в монахини. Необходимо было выяснить, остановились ли они в монастыре на ночь, чтобы не открывать собственный особняк, или же старая дама посетила монастырь с единственной целью – оставить здесь Сильви. В таком случае...
Привыкший решать вопросы по степени их важности, Лафма не стал дальше предаваться раздумьям. Понаблюдав еще некоторое время за притихшим монастырем, Лафма покинул свой пост, поспешил в Гран-Шатле и отправил полицейского пристава следить за воротами монастыря.
– Останешься там до тех пор, пока не увидишь, как из ворот выезжает карета (Лафма предусмотрительно дал ее подробное описание), которая приехала этой ночью. Когда увидишь карету, постарайся разглядеть, сколько в ней сидит людей и как они выглядят. Если карета покинет Париж, возьми, если сможешь, коня и поезжай следом.
– Куда? – спросил пристав, оказавшийся не кем иным, как Дезормо, сердечным другом Николь Ардуэн; к великому благу всех домочадцев Рагенэля, этого обстоятельства начальник полиции не знал.
– До первой почтовой станции, где постараешься выяснить, куда она направляется. Если тебе скажут, что карета направляется в долину Луары, вернешься и доложишь мне обо всем.
Подобное задание не вызвало восторга у Дезормо: пристав по натуре был человеком созерцательным. Поездки верхом утомляли Дезормо и растрясали его пузо, сильно выросшее благодаря вкусной и сытной стряпне Николь. Однако, испытывая, подобно всем своим сослуживцам, священный трепет перед начальником полиции, Дезормо не посмел бы даже намекнуть на то, чтобы Лафма обратился к другому, более юному и стройному приставу. К тому же действовать надо было срочно...
Эта поездка стала, вероятно, самым тяжелым испытанием в его жизни. Когда на следующий день вечером Дезормо почти свалился с коня, он был полумертвый от усталости; привезенные им новости повергли его начальника в замешательство и тревогу.
– Карета направлялась в Версаль, – объявил Дезормо. – В ней была пожилая дама... настоящая дама! В Версале она пробыла более двух часов, после чего вернулась на улицу Сент-Антуан.
– В Версаль? Но куда именно в Версале? Уж не во...
- Предыдущая
- 30/81
- Следующая
