Форт Дюкэн - Эмар Густав - Страница 11

• Предыдущая
• 11/67
• Следующая

Первые французы, попадая в Северную Америку, особенно восхищались красотами берегов реки Огио. Эту реку, причудливо извивающуюся по самой гористой части страны, богатой живописными видами, они назвали «Красивой рекой», и она сохраняла это название до тех пор, пока французы не покинули Канады.

Огио образуется из соединения двух рек, Манонгохела и Аллеганы, и, пробежав несколько сот миль и приняв в себя бесконечное множество притоков и ручьев, под названием Огио впадает в Миссисипи, которую индейцы называют Матерью вод.

Бесчисленное множество островов и островков, которыми усеяно ее русло, и очень быстрое течение, вследствие чего суда должны держаться только середины реки, — все это, вместе взятое, делает плавание по этой реке очень опасным.

Довольно высокие берега образуют длинную цепь холмов, прерываемых там и сям ровными и лесистыми долинами, изобилующими дичью.

Берега Красивой реки так же пустынны в настоящее время, как и в ту эпоху, к которой относится наш рассказ. В этих местах жили и живут почти исключительно одни кочующие племена. По временам в эти места заходят индейские охотники или лесные бродяги. Вот и все.

Мы не знаем, чем объяснить отсутствие оседлого населения в этой стране, изобилующей лесами, состоящими из деревьев наиболее ценных пород. Как бы там ни было, а можно с уверенностью сказать, что колонисты, если бы им вздумалось поселиться здесь, находились бы в самых благоприятных условиях, — им не пришлось бы влачить жалкое существование.

Почти в десяти милях от форта Дюкэна, среди густого леса, стоял скромный домик, выстроенный, по обыкновению всех колонистов, из толстых, едва отесанных бревен. Двухсотлетние или трехсотлетние деревья, перепутанные лианами, окружали его непроницаемым поясом и защищали лучше, чем всякие рвы и брустверы. В этом, в сущности, довольно небольшом домике имелось три окна, — неслыханная роскошь в этих пустынных местах. Окна эти, хотя и пробитые без всякой претензии на симметрию, до известной степени, служили украшением домика, выстроенного, очевидно, без участия архитектора. В окна были вставлены даже стекла, а изнутри они закрывались крепкими дубовыми ставнями. Крыша из маисовой соломы низко спускалась по краям, образуя нечто вроде навеса. Стен почти не было видно, их скрывали от глаз листья винограда и других вьющихся растений. Вправо и влево от двери, обитой железом, под тенью растений, образовавших род беседки, стояли большие дубовые скамьи.

Внизу, невдалеке от этого живописного и очаровательного приюта, протекала небольшая речка, капризно извивавшаяся под зеленым сводом и, в нескольких милях дальше, впадавшая в Аллегану. Кругом дома, на пространстве приблизительно трех гектаров, почти все деревья были вырублены и место из-под них вскопано заступом. В ста шагах от домика помещались сараи, где хранилось зерно, солома и вообще все съестные припасы владельцев домика. Между сараями и домом, ближе к последнему, приютился курятник, откуда доносилось кудахтанье штук двадцати кур. В конюшне, рядом с курятником, две сильные лошади с аппетитом уничтожали корм, доверху наполнявший ясли. Громадная свинья, окруженная полудюжиной поросят, с веселым хрюканьем плескалась в помоях; утки с громким кряканьем копошились в болоте, которое тянулось до самой реки. К столбу, вбитому у самого берега в песок, была привязана легкая из березовой коры пирога, где сушились различного рода сети. В заключение остается еще сказать, что перед дверью на солнце спали две великолепные охотничьи собаки — одна черная, а другая рыжая.

Внутреннее убранство домика напоминало обстановку ферм в Нормандии. То же самое расположение комнат; та же самая мебель. Все различие заключалось только в том, что пол здесь был деревянный, а не земляной или кирпичный, как во Франции. Печка одной стороной примыкала к стенке и отделяла кухню от залы, где обыкновенно проводили время хозяева домика. Затем, к зале примыкали еще две очень небольшие комнаты-спальни. Вся меблировка состояла, главным образом, из постели с занавеской из зеленой саржи, кропильницы и распятия в головах; затем, большой обеденный стол, потемневший от времени, несколько деревянных сундуков, в которых хранилось белье и платье, квашня, поставец с самой необходимой посудой, длинное старинное ружье, висевшее около очага, между пороховницей и мешочком, с пулями, словом, все, — кончая длинной трубкой с чубуком из дикой вишни и красными коленкоровыми занавесками на окнах, — напоминало до такой степени нормандскую жизнь, что, при некоторой доле воображения, можно было подумать, что находишься в окрестностях Диэппа или Кан.

Но об этом уединенном жилище рассказывались такие вещи, что всякий прохожий или колонист боязливо спешил пройти мимо него. Страх, который испытывали как бледнолицые, так и краснокожие любители чужой собственности при виде этого домика, охранял владельца его гораздо лучше, чем целый гарнизон.

На самом же деле, все эти слухи основывались только на россказнях досужих болтунов. Никто не знал ничего точно и в доказательство своих слов не мог привести ни одного факта. Кроме того, сама легенда, послужившая первой причиной мрачных слухов про этот уголок земли, была окружена такой таинственностью и притом она создалась так давно, что даже самый старший из колонистов и тот едва ли знал эту историю во всех подробностях. Когда спрашивали об этом, то в ответ обыкновенно только покачивали головой. Если же к тому, кто мог что-нибудь рассказать, начинали сильно приставать, в результате удавалось, и то с трудом, вытянуть несколько слов в ответ, которыми и должны были удовольствоваться любопытные.

Но все такие неудовлетворительные ответы только еще более затемняли таинственное и ужасное прошлое этого домика.

За несколько недель до описанных нами в предыдущих главах событий, в субботу, между семью и восемью часами утра, массивная дверь хижины отворилась и из нее вышел человек, лет около пятидесяти, и сейчас же притворил дверь за собою. На нем была широкая серая куртка до колен, стянутая у талии разноцветным поясом, на котором висел длинный нож, носивший в средние века название бычачьего языка, два пистолета, пороховница и мешочек с пулями. Митасы или панталоны из лосиной кожи, постепенно суживаясь книзу, шли до самых мокасин. Меховая шапка покрывала его голову.

• Предыдущая
• 11/67
• Следующая