Чистое сердце - Эмар Густав - Страница 3
- Предыдущая
- 3/66
- Следующая
— Вы? — воскликнул полковник в удивлении.
— Да, я.
— А-а, вот как, — продолжал полковник, гордо скрестив руки на груди и глядя ему прямо в лицо, — в таком случае мы должны свести друг с другом кое-какие счеты!
— Насколько мне помнится, полковник, у нас с вами не было никаких счетов.
— Вы забыли, господин Джон Дэвис, каким образом вы воспользовались моей доверчивостью, чтобы изменить мне?
— Я? Вы ошибаетесь, полковник! Я, слава Богу, не похож на мексиканца, а потому сделать этого не мог. Я служил своей стране так же точно, как вы служите вашей, вот и все. Во время революции каждый — сам за себя, вам это известно.
— Эта поговорка, быть может, подходит к вам, мистер Джон Дэвис, я с этим согласен. Что же касается меня, то для меня закон чести один — он предписывает мне совершать поступки открыто, высоко подняв голову!
— Гм! На это можно многое возразить, но не об этом речь в настоящую минуту. Доказательством того, что вы несправедливы ко мне, может служить хотя бы то, что всего за несколько минут перед тем жизнь ваша была в моих руках, и я не воспользовался этим.
— Очень жаль, потому что, клянусь вам, если вы не станете защищаться, то я лишу вас жизни сию же минуту! — сказал полковник, взводя курок своего пистолета.
— Вы это говорите серьезно?
— Совершенно серьезно, поверьте мне.
— Вы — сумасшедший! — сказал Джон Дэвис, пожав плечами. — Какой черт внушил вам мысль убить меня?
— Будете вы защищаться? Да или нет?
— Подождите одну минуту! Что вы за человек такой? С вами просто невозможно прийти к соглашению!
— Говорите, но покороче!
— О, что касается этого, то вам известно, что я не люблю длинных разговоров.
— Я вас слушаю.
— Месть только тогда хороша, когда она приносит полное удовлетворение. Выстрел был бы сигналом к вашей смерти, потому что вы будете окружены и настигнуты прежде, чем вы успеете закинуть ногу в стремя. Вы ведь это знаете, не так ли?
— К делу мистер Дэвис! Я тороплюсь!
— Вы согласны с тем, что то, что я говорю, не трусливая увертка с моей стороны с целью избавиться от поединка?
— Я знаю, что вы храбры!
— Благодарю! Я не стану оспаривать серьезности повода, который вам угодно было представить мне для вашего вызова, повод — ничто для таких людей, как мы с вами. Но я даю вам честное слово быть к вашим услугам в тот день и час, когда вам заблагорассудится вызвать меня на дуэль, будь то при участии свидетелей или без таковых. Согласны вы на это?
— Но не лучше ли нам сесть на лошадей, выехать в поле, расстилающееся перед нами, и довести дело до конца сейчас же?
— Меня бы это устроило, но, к сожалению, я вынужден отказаться от этого удовольствия. Повторяю вам, что мы не можем драться, по крайней мере в настоящую минуту.
— Но почему? Почему?! — воскликнул молодой человек с лихорадочным нетерпением.
— Вот по какой причине, если уж вы непременно хотите знать: военачальники техасской армии дали мне в высшей степени важное поручение к генерал-губернатору Гальвестона, генералу Рубио, и вы слишком благородны, чтобы не понять, что я не имею права рисковать жизнью, которая в данное время принадлежит не только мне.
Полковник поклонился с изящной вежливостью, и заткнув свой пистолет за пояс, проговорил:
— Я весьма сожалею о том, что здесь произошло. Извините меня, сеньор, что я не сумел сдержать своей гневной вспышки. Я сознаю, насколько ваше поведение было благоразумно и деликатно. Смею надеяться, что вы извините меня.
— Забудем о том, что здесь произошло, полковник. Как только я исполню поручение, я буду к вашим услугам, а теперь, если ничто вас здесь не задерживает, поедем вместе в Гальвестон.
— С удовольствием принимаю ваше предложение. Между нами заключено перемирие, а потому будьте так добры считать меня пока одним из ваших друзей!
— Отлично! Я был убежден, что мы придем к этому. Так на коней, и в путь!
— Я ничего не имею против этого, но позволю себе обратить ваше внимание на то, что теперь только полночь.
— Что вы этим хотите сказать?
— А то, что до восхода солнца, а может быть и дольше, нам невозможно будет найти лодку для переправы.
— Об этом не беспокойтесь, полковник: в моем распоряжении лодка, которая ждет меня, и я буду счастлив предложить вам место в ней.
— Гм! Я вижу, все предосторожности вами приняты, господин революционер; вы никогда не попадаете в затруднительное положение.
— И причина этому крайне проста. Угодно вам, чтобы я объяснил ее?
— Признаюсь, мне очень любопытно познакомиться с ней.
— Она состоит в том, что мы до сих пор обращаемся к сердцам наших союзников, а не к их кошелькам. Ненависть к притеснителям-мексиканцам делает из каждого нашего единомышленника преданного повстанца, надежда на освобождение заставляет его добровольно жертвовать для нас всем — вот в чем весь секрет. Вам хорошо известно, полковник, что в каждом человеке живет врожденный инстинкт борьбы. Восстание или оппозиция — как вам угодно будет это назвать — и есть воплощение этого инстинкта.
— Это правда, — сказал, смеясь, полковник.
После этого разговора собеседники, временно сделавшиеся вследствие непредвиденных обстоятельств друзьями, сели на лошадей и поехали рядом.
— У вас очень оригинальные мысли и убеждения, — начал снова полковник, которого забавляли слова американца.
— Ах, вовсе нет! — возразил тот беспечно. — Эти убеждения только плоды долголетнего опыта. Я не требую от человека более того, что он, по природе своей, может дать, и поступая таким образом, я уверен, что никогда не ошибусь. Например: предположите, что мексиканцы были бы изгнаны из страны, и управление Техасом было бы четко организовано…
— Хорошо! — рассмеявшись сказал полковник. — И что же произойдет тогда?
— Неминуемо произойдет вот что, — ответил американец. — Завтра или, может быть, позднее, какой-нибудь человек, обладающий горячей головой или снедаемый честолюбием, выйдет из толпы и восстанет против правительства. Он тотчас же найдет приверженцев, которые сделают из него героя, и те же самые люди, которые с полным самоотвержением готовы теперь проливать кровь за нас, станут действовать точно так же для него. И это вовсе не потому, что у них есть причины быть недовольными правительством, которое они хотят свергнуть, а просто только потому, что двигать ими будет тот же инстинкт борьбы, о котором я вам говорил.
— О, что вы, это уж слишком! — воскликнул полковник, разражаясь смехом.
— Вы мне не верите? Так вот, послушайте, что я вам скажу. Я знавал одного человека, где именно и в какой стране, это безразлично, человека, который всю жизнь был революционером. Однажды фортуна улыбнулась ему, и он получил, сам не зная как и зачем, высокий пост в республиканском государстве и стал чем-то вроде президента. И знаете вы, что он стал делать с того времени, как получил власть?
— Он, конечно, постарался удержаться на своем посту!
— Вы не угадали! Напротив, он продолжал возмущать народ, и сделал это с таким успехом, что самого себя низвергнул и заставил осудить на вечное заточение!
— А потом?
— А потом, если бы тот, кто стал его преемником на посту президента, не дал ему амнистии, он умер бы, по всей вероятности, в тюрьме, — закончил Джон Дэвис, разразившись смехом, которому от души вторил полковник.
Оба всадника еще хохотали над рассказом, как вдруг американец внезапно умолк, сделав полковнику знак последовать его примеру. Тот повиновался.
— Разве мы уже приехали? — спросил он.
— Почти. Вы видите лодку, которая покачивается у подножия того утеса?
— Конечно, вижу.
— Это именно та лодка, которая перевезет нас в Гальвестон.
— А наши лошади?
— Будьте спокойны, хозяин той жалкой лачужки, которая стоит там, на берегу, сбережет их для нас.
Джон Дэвис вынул из кармана свисток и два раза пронзительно свистнул. Почти тотчас же дверь лачуги отворилась, и в ней показался какой-то человек. Сделав два шага вперед, человек этот попятился, удивленный, очевидно, тем, что видит перед собой двоих людей, тогда как он ожидал только одного,
- Предыдущая
- 3/66
- Следующая
