Разум на пути к Истине - Киреевский Иван Васильевич - Страница 11

В 1851 г., уезжая как обычно осенью из родного Долбина, Иван Васильевич не мог и предположить, что в следующий раз он приедет сюда только через четыре года. Разные обстоятельства жизни продержали его в Москве, в т. ч. и то, что его друзья И. Аксаков и А. Кошелев задумали выпускать «Московский сборник» для ознакомления общества с идеями славянофилов. Надо заметить, что в это время не только в столичном, но и в провинциальном обществе безраздельно господствовало западническое направление, благодаря активной журналистской деятельности его приверженцев. Т. Филиппов рассказывал, что в Московском университете перед лекцией О.М. Соловьева один из студентов[101] громогласно рассуждал: «Куда это мы идем? Слушать древнюю русскую историю! Как будто у русского народа существует какая-либо древняя, допетровская, история»[102]. Это была не глупая выходка какого-то неуча, а выражение общественного мнения, об отсутствии которого в России так сокрушался некогда Чаадаев.

В первом (из предполагавшихся четырех) выпуске «Московского сборника» его издатели предложили Киреевскому обстоятельно изложить свои философские взгляды. Зиму и начало весны посвятив этой работе, он отослал ее старцу Макарию (Иванову) с просьбой высказать свое мнение: «Если что сказано мною противно истине, или неверно, или излишне, прошу Вас вычеркнуть или изменить. Попросите Господа, чтобы Он дал мне разум и силы окончить ее хорошо, чтобы она настраивала мысли читателей к тому направлению, которое доводит до истины».

В начале 1852 г. окончили свои земные дни два писателя и друга: Н.В. Гоголь и В.А. Жуковский. «Московский сборник», вышедший из печати 21 апреля, открывался некрологом «Несколько слов о Гоголе», написанным И.С. Аксаковым. Затем шла статья И.В. Киреевского «О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению России». Далее были помещены исторические заметки К.С. Аксакова, С.М. Соловьева, И.Д. Беляева, стихотворения А.С. Хомякова и И.С. Аксакова, впечатления от поездки в Англию А.И. Кошелева, русские народные песни, подготовленные к публикации П.В. Киреевским.

Сделав, вероятно впервые, подробный обзор истории европейского католического и отечественного просвещения, Иван Васильевич указывал, что Православной Церковью на протяжении столетий сохранялись традиции древней восточной христианской образованности, неизвестной доселе Западу. Их, эти традиции, автор желал видеть в основании не только просвещения, но и всей общественной жизни Отечества: «…корень образованности России живет еще в ее народе, и, что всего важнее, он живет в его Святой Православной Церкви. Потому на этом только основании, и ни на каком другом, должно быть воздвигнуто прочное здание просвещения России, созидаемое доныне из смешанных и большею частию чуждых материалов и потому имеющее нужду быть перестроенным из чистых собственных материалов».

Статья, как и весь «Московский сборник», вызвала интерес у читающей публики. Друг и оппонент Грановский был, по словам И.С. Аксакова, «решительно не согласен с Киреевским, но находит статью превосходною во многом, прекрасно изложенною и пр.»[103]. Не во всем были согласны с Киреевским братья Аксаковы и Хомяков, который готовил ответ на статью друга в следующем выпуске. Однако дальнейшую судьбу «Московского сборника» решила докладная записка, поданная на высочайшее имя министром народного просвещения князем П.А. Ширинским-Шихматовым. В записке, в частности, говорилось: «Когда я кончил рассмотрение целой книги, мне само собою представилось замечательное сходство во взглядах участников этого издания на неудовлетворительность для русских образованности западной и необходимость обратиться к нашим собственным началам просвещения. <…> Эта, так сказать господствующая, мысль в «Московском сборнике» едва ли может быть признана делом случайным и невольно приводит к вероятности предположения, что она не чужда цели издания. Осмеливаюсь думать, что хотя народность и составляет одну из главных основ нашего государственного быта, но развитие понятия о ней не должно быть односторонне и безусловное; иначе безотчетное стремление к народности может перейти в крайность и вместо пользы принести существенный вред»[104]. Авторов обязали подавать свои сочинения в Главное управление цензуры, и они замолчали до конца царствования Императора Николая Первого.

«Правительство… будь сказано между нами, — сетовал Киреевский в письме к Кошелеву, — при всех своих качествах имеет тот важный недостаток, что почти совсем лишено литературной образованности и потому не может отличить, что ему вредно в литературе, от того, что может поддержать его силу. <…> Когда сообразишь некоторые факты вместе, делается очень странно: преследуют сочинения и память Гоголя, который стоял за самодержавие; преследуют Хомякова, который тоже стоит за самодержавие, а бессовестные похвалы, которые вся публика принимает за насмешку, правительство принимает за чистые деньги и дает за них награды и перстни. Что заключить из этого?»[105]

Однако очередной цензурный запрет не вызвал у Киреевского отчаяния. О своих планах, к сожалению несбывшихся, он писал Кошелеву: «Однако же не теряю намерения написать, когда будет можно писать, курс философии, в котором, кажется, будет много новых истин, т. е. новых от человеческой забывчивости. <…> Учение о Пресвятой Троице не потому только привлекает мой ум, что является ему как высшее средоточие всех святых истин, нам Откровением сообщенных, — но и потому еще, что, занимаясь сочинением о философии, я дошел до того убеждения, что направление философии зависит, в первом начале своем, от того понятия, которое мы имеем о Пресвятой Троице»[106]. В это же время он задумал писать новую работу. «План философии православной как продолжение моей статьи», — записал он 22 июня 1852 г. в дневнике, недавно подаренном ему старцем Макарием.

В мае этого же года Киреевские принимали в своем доме у Красных ворот дорогого гостя — старца Макария (Иванова), прибывшего в Москву по приглашению митрополита Филарета (Дроздова). Московский владыка был весьма доволен успешным началом оптинского книгоиздания, всячески поддерживал его и желал познакомиться с его главным деятелем. По благословению митрополита решено было начать сложную работу по изданию «Слов духовно-подвижнических» преподобного Исаака Сирина. Хотя в Московской духовной академии уже был почти готов русский перевод этих слов, печатать решили Паисиев, сделав к нему пояснения и набрав его гражданским шрифтом. Благодаря советам митрополита Филарета был выработан общий принцип всех дальнейших изданий Оптиной пустыни: как можно меньше вторгаться в текст Паисиевых переводов, но снабжать его необходимыми комментариями. «А с пояснениями славенский текст, по мне, лучше русского, потому что по свойству языка перевод ближе к подлиннику»[107],— писал митрополит Филарет. Он, как и оптинцы, очень бережно относился к творениям святоотеческой мудрости, страшась недомыслием исказить их высокий духовный смысл. «Некоторые места книги темны в греческом так же, как и в славянском тексте. Вероятно, сему причиною между прочим греческий переводчик с сирского. Некоторые примечания на такие места показались только догадочными и не довольно соответствующими греческому тексту. В таких случаях мне показалось лучшим — оставить темное темным, нежели подвергаться опасности дать читателю нашу мысль — вместо мысли святого Исаака Сирина»[108].