Жгучая ложь - Пирс Энтони - Страница 49
- Предыдущая
- 49/81
- Следующая
— Да мало ли что я говорила, — буркнула она раздраженно и в то же время с некоторым удовлетворением. — Демоны, знаешь ли, по природе лживы — эту черту я унаследовала от матушки. Ложь, причем жестокая и коварная, — моя любимая забава. "Так что советую тебе не верить ни одному моему слову.
Доводы Панихиды показались мне довольно путаными, однако определенный резон в них имелся. Человек, уверяющий в своей приверженности правде, вполне может оказаться лжецом, но если он сам называет себя лжецом, его слова могут оказаться правдивыми. Истинный правдолюб не может назвать себя лжецом, ибо тем самым солжет. Лжец, со своей стороны, не может лгать беспрерывно, ведь в этом случае лживость его станет очевидной и ложь перестанет достигать своей цели. Люди просто-напросто начнут истолковывать все им сказанное с противоположном смысле. Сам бы я до всего этого, наверное, никогда не додумался, спасибо, волшебник Инь растолковал что к чему. Следуя этой логике, я мог поверить признанию Панихиды в ее природной лживости, одновременно соглашаясь и с тем, что ни единому ее слову верить нельзя.
— Может, все и так, — проворчал я, путаясь в собственных рассуждениях, — но из этого не следует, что у тебя нет души. Некоторые люди вроде волшебника Яна являются отъявленными лжецами. Ты несомненно в большей степени человек, чем демонесса...
— Нет! Я не могу любить!
— А вот теперь ты наверняка лжешь. Как насчет твоего отца? Ты вроде говорила, что любишь его.
— Я лгала, — проворчала она без особой уверенности.
— Не верю. Думаю, лжешь ты именно сейчас. А раз ты можешь любить, стало быть, у тебя есть и...
— Ты дурак. Только дурак может мне верить.
— Тогда скажи, почему тебя так заботит, что станет с королем или с замком Ругна? Что мешает тебе спокойненько прогуляться со мной туда да посмеяться, глядя как замок раскатится по камушкам? С чего бы это бездушному существу заботиться о благоденствии Ксанфа?
Панихида одарила меня взглядом, в котором досада странным образом соседствовала с облегчением, но промолчала. Я был удовлетворен, — может, она и лгунья, но никакая не демонесса. Одно то, с каким воодушевлением она пыталась убедить меня в своей бездушии, доказывало ее одушевленность.
Придя к выводу, что с ее душой все в порядке, я задумался о своей. Ведь если она сказала правду насчет проклятия, ей действительно нельзя возвращаться в замок. Чтобы выполнить свое задание, я должен верить, что она лжет, как оно скорее всего и есть. Надо думать, она просто не желает выходить замуж за Иня. Конечно, нельзя винить молодую девушку за то, что она хочет сама устроить свою судьбу, а не жить по чужой указке. Я и сам такой. Однако девичьи капризы не могут быть основанием для того, чтобы варвар-воитель отступил от своего слова.
Разумеется, многие мои рассуждения были глупы и наивны, но тогда они казались мне весьма разумными.
Мы двинулись дальше, и через некоторое время местность вокруг изменилась. Деревья почти исчезли, кусты попадались редко, а почва стала песчаной.
— Нам здесь не пройти, — заявила Панихида.
— Это еще почему?
— Потому что это тягучие пески. Я знаю здешние места.
— Пески как пески, ничего особенного, — храбро заявил я, не желая признаваться, что отродясь не слыхал о тягучих песках и понятия не имею, что это такое.
Песчаные островки становились все больше и больше, пока не слились друг с другом, — под ногами не осталось ни травинки, ни камня. Но стоило нам с Пукой ступить на песок, как наше движение замедлилось. Каждый шаг, как бы мы ни торопились, растягивался надолго. Двигаться с нормальной скоростью мы не могли.
— Это еще что такое? — удивился я.
— Тягучие пески, — ответила Панихида. — Я же предупреждала, здесь не пройти.
Теперь я понял, что эти пески обладают способностью тянуть время. Растягивают так, что оно оказывается куда более долгим, чем должно быть. К счастью, полоса песка перед нами была не слишком широкой, так что после утомительного перехода мы с Пукой выбрались на твердую почву и продолжили путь в нормальном темпе. Однако ушли недалеко, ибо довольно скоро уткнулись в сплошную песчаную пустыню, пересекать которую пришлось бы целую вечность. Следовало идти в обход, а поскольку путь на север преграждал Провал, нам оставалась одна дорога — на юг, к видневшемуся вдали горному склону.
Мы направились туда, петляя между вкраплениями тягучего песка. Узкая песчаная полоса пролегала возле самого склона, и мы решили ее перескочить. Пук прыгнул — и словно завис в воздухе. Казалось, он плывет, а не летит, ибо прыжок продолжался около минуты. Я прыгнул следом — с тем же результатом. Тягучие пески воздействовали не только на тех, кто с ними соприкасался. Они тянули время и над своей поверхностью.
— Не думай, что ты уже одолел преграды, — сказала Панихида, когда мы приземлились наконец на другой стороне. — Посмотрим, как ты запоешь, когда столкнешься с бегучими песками.
— Преодолею и их, — горделиво заявил я, полагая, что ежели они зовутся бегучими, то скорее всего ускоряют бег времени.
— Ну-ну. Ладно, делай что хочешь.
— Имей в виду, — предупредил я, — все, что случится с Пуком, случится и с тобой.
— Подумаешь, напугал. Лучше смерть, чем та участь, на которую ты меня обрекаешь.
Оставив пески позади, мы двинулись по пологому склону. Дело пошло быстрее, однако уже близились сумерки, так что пришлось сделать привал. К счастью, поблизости оказалась облепиховая сосна, которую буквально облепили всяческие вкусности. А соснуть под сосной, подкрепившись на сон грядущий, — самое милое дело. Я развязал Панихиде ноги и помог ей слезть с коня, однако благодарности не последовало.
— Как, по-твоему, я буду есть — и наоборот — со связанными руками?
— Что наоборот?
— То самое, олух. Я сделаю это за деревом.
— Ох, вот уж и вправду олух. — Пристыженный до крайности, я развязал ей руки. — Иди. Только дай слово, что не попытаешься бежать.
— Конечно, даже не подумаю, — заверила меня Панихида, растирая запястья.
Потом она удалилась за дерево, а я подтянул к себе нижнюю ветку и принялся отлеплять облепившую ее снедь. Чего там только не было — и шоколадные шишки, и сахарные головы, каждая из которых норовила показать мне язык, и разряженные картофелины в щеголеватых мундирах, и солонки с солью земли, чтобы эти картофелины посолить, и птица сазан, и рыба фазан, и чудесный хрен, оказавшийся даже слаще великолепной редьки. Всего и не перечислишь. Увлекшись едой, я не сразу обратил внимание на долгое отсутствие Панихиды. Пойти и посмотреть мне было неловко — мало ли что могло ее задержать. Вместо того я громко, с расстановкой позвал:
— Па-ни-хи-да! Эй, как дела? Не пора ли назад?
Ответа не последовало. Встревожившись, я поспешил за дерево. Конечно же, Панихида исчезла. Я опять остался в дураках. Впрочем, отчаиваться не стоило. По горячему следу я мог узнать ее путь до самого подножия склона, а дальше начинались тягучие пески.
Но вблизи от дерева не оказалось ни следа. Неужто он уже простыл? Трудно поверить, чтобы молодая женщина сумела так быстро остудить след, что его невозможно обнаружить. Но тут я вспомнил, что еще могу воспользоваться стрелкой белого компаса, настроил ее и увидел, что она указывает наверх. Я улыбнулся. Ничего не скажешь, ловко придумано. Забраться на дерево, дождаться, когда пустоголовый варвар отправится на поиски, а как только он уберется подальше, слезай себе да ступай куда хочешь, не опасаясь преследования. Не берусь судить, как там у демонесс-полукровок обстоят дела с душой, но с умом у них явно все в порядке.
Ну что ж, решил я, поиграем. Придется соснуть не под сосной, а на сосне. Вскарабкавшись на дерево, я удобно устроился на толстом нижнем суку и спокойно уснул.
Примерно через час послышался шорох — Панихида спускалась вниз. Она надеялась тихонько пробраться мимо меня, но сон у варваров чуткий. Мигом проснувшись, я ухватил ее за ногу:
— Погулять собралась, или как?
- Предыдущая
- 49/81
- Следующая
