Конец странствий - Бенцони Жюльетта - Страница 11
- Предыдущая
- 11/88
- Следующая
Когда она на другой день поздно утром открыла глаза, первым, что она увидела, был стоявший у ее изголовья букет громадных роз. Великолепные пунцовые розы, испускавшие такой нежный аромат, что она взяла их в руки, чтобы лучше вдыхать его. Тогда она заметила, что цветы закрывали небольшой пакет и узкий конверт с гербом Ришелье, вдавленным в красный воск печати.
Содержимое пакета не удивило ее. Конечно, в изящной золотой бонбоньерке вернулась удивительная бриллиантовая слеза, и снова Марианну захватило очарование великолепного камня, чье волшебное сияние осветило ее альков. Но письмо заставило задуматься.
Оно содержало, кроме подписи губернатора, всего восемь слов:
«Самые прекрасные цветы, самую прекрасную драгоценность самой прекрасной...»
Но эти восемь слов показались ей наполненными таким тревожащим значением, что, спрыгнув с кровати, она живо натянула на себя первое попавшееся под руку платье, подцепила шлепанцы и, не дав себе труда расплести две спускавшихся до бедер тяжелых черных косы, поспешила из комнаты, прижимая к сердцу золотую коробочку и письмо. На этот раз необходимо срочно поговорить с Жоливалем, даже если ради этого придется вылить ему на голову кувшин воды, чтобы разбудить.
Проходя мимо комнаты мадам де Гаше, она увидела, что дверь в нее широко отворена, а отсутствие личных вещей свидетельствовало, что графиня покинула город рано утром. Не задерживаясь, она без стука отворила соседнюю дверь и вошла.
Ее встретило ободряющее зрелище. Сидя за столом перед открытым окном в одном из тех узорчатых халатов, которые он так любил, виконт был занят методичным поглощением содержимого громадного блюда, где воздушные рожки мэтра Дюкру соседствовали с блюдами гораздо более основательными и где две приятно запыленные бутылки поддерживали компанию с большим серебряным кофейником. Шумное появление молодой женщины ничуть не взволновало виконта. С полным ртом он адресовал ей широкую улыбку, показывая рукой на небольшое кресло.
– Вы так спешили, – заметил он, когда обрел способность говорить. – Надеюсь, никакой новой катастрофы не произошло?
– Нет, друг мой... по крайней мере, я не думаю. Но прежде всего скажите, как вы себя чувствуете?
– Так хорошо, как может быть с этим на голове, – сказал он, снимая ночной колпак, чтобы открыть на середине лысины сине-фиолетовую шишку размером с небольшое яйцо, окруженную ссадинами. – Теперь я несколько дней не буду снимать шляпу, чтобы не привлекать всеобщее внимание дикого племени этой страны. Хотите кофе? Вы выглядите как поднятая с постели землетрясением и не успевшая поесть. И раз уж вы тут, покажите, что вы так бережно прижимаете к груди...
– Вот! – сказала она, выкладывая перед ним оба предмета. – Я хотела бы знать, что вы думаете относительно этого письма.
Аромат дымящегося кофе наполнял комнату. Жоливаль неторопливо налил чашку молодой женщине, прочитал письмо, опорожнил стакан с вином, натянул свой колпак, затем откинулся в глубь кресла, слегка помахивая прямоугольником бумаги.
– Что я думаю об этом? – немного помолчав, сказал он. – Честное слово, то же, что подумал бы первый встречный: вы очень понравились Его Превосходительству.
– И это не кажется вам несколько тревожным? Вы считаете, что я должна сегодня вечером ужинать у него... и одна, ибо я не слышала, чтобы он пригласил вас?
– Совершенно верно, и я без труда делаю вывод, что я не произвел на него такого же впечатления... Однако я думаю, что вы напрасно волнуетесь, ибо если там не буду я, то ваш крестный придет, безусловно. Кроме того, вы еще, конечно, повидаетесь с ним днем, и я считаю, что в этом случае он будет вам гораздо полезней, чем дядюшка Аркадиус, тем более что он хорошо знаком с герцогом. Ваш крестный, кстати, человек примечательный, и я хотел бы поближе с ним познакомиться. Вы часто рассказывали о нем, мое дорогое дитя, но я не представлял себе, что он мог достичь таких вершин...
– А я еще меньше! О, Жоливаль, охотно признаюсь вам: несмотря на все добро, что он мне сделал, бывают моменты, когда крестный смущает меня... даже почти вызывает страх. У него все покрыто тайной. И действительно, существуют вершины, о которых вы упомянули и которые кажутся пределом, пугая меня. Видите ли, я считала, что хорошо знаю его, и тем не менее при каждой новой встрече всегда появляются непонятные мне обстоятельства.
– Это естественно. Ведь вы узнали его, маленького священника, в то время, когда он заменил вам и мать и отца, окружив вас постоянным вниманием и нежностью, а для ребенка было вполне нормально, что от него ускользало все, что скрывалось за его реальным обликом.
– Пока я была ребенком – согласна. Но, к несчастью, чем старше я становилась, тем плотней окутывал его мрак неизвестности.
Она рассказала, что произошло в кабинете начальника цитадели до прихода Жоливаля, стараясь слово в слово передать все, что говорилось, подчеркнув странный момент, когда, показав печатку перстня, кардинал заставил немедленно капитулировать Ришелье, и обращение «генерал», которое вырвалось, едва слышно, у того.
Но как только молодая женщина произнесла это слово, Жоливаль вздрогнул.
– Он сказал «генерал»?.. Вы уверены?
– Конечно! И должна признаться, что я ничего не поняла. А вы можете представить, что это значит? Я знаю, что глава монашеского ордена может иметь такой чин, но мой крестный не принадлежит к черному духовенству, а только к белому...
Она заметила, что Жоливаль не слушает ее. Он хранил полное молчание, а его взгляд вдруг стал таким отрешенным и серьезным, что Марианна умолкла. Он оставил в покое завтрак, открыл бонбоньерку и вынул бриллиант, молниями засверкавший на солнце. Он долго любовался переливами света, словно хотел сам себя загипнотизировать.
– Столько страданий! Столько горя и трагических последствий из-за этого маленького кусочка угля и ему подобных. Видимо, – добавил он, – это объясняет все... даже своеобразное покровительство, которым кардинал защитил эту несчастную женщину, хотя ни вы, ни я не смогли понять это. Но пути Господни неисповедимы. И особенно те, избираемые людьми, для которых скрытность становится второй натурой...
Но с Марианны было довольно этой атмосферы тайн, в которую ее окунули уже двадцать четыре часа назад.
– Аркадиус, – сказала она решительно, – умоляю вас, постарайтесь говорить без обиняков, ибо теперь я совершенно теряюсь. Как вы думаете, что за человек на самом деле мой крестный и каким он может быть генералом?
– Генералом мрака, Марианна, мрака! Или я ошибаюсь, или он глава ордена иезуитов, начальник самого грозного воинства Христова. Он тот, кого с невольным страхом называют Черным папой!
Несмотря на заливавшие комнату теплые лучи солнца, Марианна вздрогнула.
– Какое ужасное словосочетание! Но ведь папа римский еще в прошлом веке распустил орден иезуитов?
– Действительно, в 1773 году, мне кажется, но орден отнюдь не исчез. Фридрих Прусский и Екатерина II предоставили ему убежище, а в наших латинских странах он действовал тайно, обретя еще более грозную силу, чем когда-либо. Человек, чьей крестницей вы являетесь, моя дорогая, без сомнения, тот, кто возглавляет в настоящее время самую могущественную в мире армию, ибо орден имеет свои ответвления повсюду...
– Но это только предположение. Вы же не уверены в этом? – испуганно вскричала она.
Жоливаль положил бриллиант в коробочку, но не закрыл ее. Он так и протянул ее, открытой, молодой женщине.
– Посмотрите на этот камень, дитя мое. Он прекрасен, чист, ослепителен... и тем не менее трон Франции дал трещину, столкнувшись с ним и ему подобными.
– Я по-прежнему ничего не понимаю.
– Сейчас поймете: вы никогда не слышали о сказочном колье, заказанном у ювелиров Куронна, Бомера и Басанжа Людовиком XV для мадам Дюбарри, которое, не попав по назначению из-за смерти короля, было в конце концов предложено Марии-Антуанетте? Вы никогда не слышали упоминаний об этой мрачной и ужасной истории, которую прозвали «Дело колье»? Эта слеза была центральным, самым большим и самым ценным, бриллиантом в колье.
- Предыдущая
- 11/88
- Следующая
