Жена бургомистра - Эберс Георг Мориц - Страница 39
- Предыдущая
- 39/74
- Следующая
Узнав по возвращении в ратушу, что отцу не надо ничего и что, если ему что-нибудь понадобится, он пришлет городского служителя, Адриан счел свое поручение исполненным и почувствовал себя вправе удовлетворить свое любопытство.
Прежде всего он отправился к английским наездникам. Палатка, в которой они давали свои представления, исчезла, и мужчины, и женщины свертывали большие полосы полотна, складывали узлы и, ругаясь, привязывали лошадей. Мрачный свет факелов смешивался с лунным сиянием, и Адриан заметил на узких ступеньках большой четырехколесной повозки, похожей на дом, маленькую девочку, одетую в бедную одежду и горько плакавшую. Неужели это тот самый розовый ангелочек, который, носясь на белоснежной лошадке, казался ему блаженным существом из лучшего мира? Но вот старуха унесла кричавшее дитя в повозку, а Адриан последовал за толпой и увидел доктора Морпурго верхом на тощем клеппере; он был одет уже не в пурпур, а в темную суконную одежду, и ехал рядом со своей повозкой. Негр нервно погонял мула, запряженного в телегу, но господин его, по-видимому, сохранял невозмутимое спокойствие. Товар его стоил немного, а господа испанцы не имели никакого основания лишать его головы и языка, которым он зарабатывал более, чем ему было необходимо. Адриан проводил повозку доктора до длинного ряда лавок, расположенных вдоль широкой улицы, и тут ему привелось увидеть такие вещи, которые сняли с него, как рукой, весь его задор и начали все более убеждать в том, что здесь происходит дело серьезное и заставляющее призадуматься. Адриан еще был в состоянии рассмеяться, глядя на пряничника и торговца пряжей, которые сцепились из-за того, что в первую минуту паники побросали свой товар как попало в открытые ящики друг другу и теперь не могли разделить своего имущества; но мальчику стало от души жаль дельфтскую продавщицу фаянса, расположившуюся на углу: нагруженная большими тюками повозка из Гуды опрокинула ее легкую лавочку, и теперь она стояла, ломая руки, около разбитого товара, которым зарабатывала насущный хлеб себе и своим детям, а возница, не обращая на нее внимания, гнал, хлопая бичом, своих лошадей. Маленькая девочка, отставшая от своих родителей и подобранная сострадательной мещанкой, жалобно плакала навзрыд. Бедный канатный плясун, у которого вор в толкотне украл жестяную кружку с собранными пфеннигами, с отчаянием бегал в поисках полицейского. Башмачник навалил вперемешку высокие сапоги и женские туфли в деревянный сундук с ручками из веревок, а жена его рвала на себе волосы и, вместо того чтобы помочь ему, кричала:
— Я же предсказывала тебе, дурак, всезнайка, болван: они придут и все возьмут у нас!
У входа на улицу, которая от дома Ассендельфта вела к Либфрауенскому мосту, съехалось несколько нагруженных доверху телег, а возницы, вместо того чтобы слезть и помочь, гнали друг на друга, наезжая на женщин и детей, сидевших на узлах. Их крики и восклицания разносились далеко, но заглушались тем, что в северном конце вырвался ученый медведь, и все, кто оказался поблизости от него, обращались в бегство. С криками и плачем толпой бежали по улице напуганные медведем люди, увлекая за собой других, не знавших, в чем дело; среди толпы, введенной в заблуждение близостью ожидаемой опасности, неслись крики: «Испанцы! Испанцы!» Все, что попадалось на дороге у этой охваченной паникой толпы, было повалено. Дитя торговца решетами вместе с опрокинутой тележкой своего отца попало под ноги толпе, как раз около Адриана, успевшего укрыться в дверях одного из домов. Но мальчик не мог броситься на помощь к малютке, так как был тесно прижат в своем уголке, и внимание его было привлечено новым объектом: на улице появился Ян Дуза верхом на коне. Он ехал навстречу испуганной толпе. В ответ на вопли: «Испанцы! Испанцы», — он закричал очень громким голосом:
— Успокойтесь, успокойтесь! Неприятель еще не пришел. К Рейну! К Рейну! Там ждут всех иностранцев корабли. К Рейну! Нет ни одного испанца! Слышите, ни одного испанца!
Молодой дворянин остановился около самого Адриана, так как конь его не мог двинуться вперед и только фыркал и играл под всадником. Увещание Яна Дузы принесло мало результатов, и только когда мимо него пронеслось несколько сотен людей, встревоженная толпа несколько уменьшилась. Медведь, от которого она убегала, давно уже был пойман пивоварами и возвращен хозяину. Наконец показалась и городская стража под предводительством бургомистра, и мальчик, не замеченный отцом, последовал за ними до дровяного двора на южном берегу Рейна. Здесь его встретила уже другая суматоха: множество торговцев спешили перенести свое достояние на корабли. Мужчины и женщины суетились около узлов и товаров, которые по узким мосткам перетаскивали на суда. Жену, ребенка и повозку канатчика столкнули в воду, и на этом месте поднялись отчаянный шум и суматоха. Но тут как раз вовремя явился бургомистр, который оказал помощь утопавшим и употребил все усилия, чтобы водворить порядок в суматохе.
Служители получили приказание пускать бегущих только на те суда, которые должны были плыть в нужные им места. Ко всем кораблям было проложено по двое мостков: один для товаров, а другой для людей, городские посыльные объявили, чтобы все местные горожане (как это и без того предписывал закон после набата) отправлялись домой и очищали улицы под страхом строгого наказания. Для повозок с поклажей были открыты все ворота; только Гогенортские, ведшие в Лейдендорф, были закрыты, а выход через них запрещен. Таким образом улицы очистились, в толпе водворился порядок, и когда на рассвете Адриан возвращался домой, на них было только немногим более оживленно, чем в другие ночи.
Мать и Варвара беспокоились о нем, но Адриан рассказал им о том, как на его глазах отец прекратил беспорядок.
Во время его рассказа вдали послышались мушкетные выстрелы; они возбудили в нем такое волнение, что мальчик опять хотел бежать из дому; но мать удержала его, и он должен был согласиться уйти в свою комнату. Однако спать не лег, а взобрался на самую верхушку чердака в задней части дома и сквозь люк, в который поднимали на блоке тюки кожи, стал смотреть на восток, откуда продолжали доноситься мушкетные выстрелы. Он не увидал ничего, кроме зари и маленьких облачков дыма, которые, извиваясь и окрашиваясь в красный цвет, поднимались к небу. Так как ровно ничего нового не появлялось, то глаза у него закрылись, и он заснул около открытого люка и во сне видел кровавую битву и английских всадников.
Спал он так крепко, что даже не слышал под собой на тихом дворе шума колес. Телеги, колеса которых так стучали, принадлежали торговцам из соседних городов; они предпочли оставить свои товары в городе, которому грозила опасность, нежели везти их навстречу наступающим испанцам. Мейстер Питер позволил некоторым из них сложить свое имущество у него. Телеги должны были проезжать между службами, занятыми мастерскими, и те товары, которые могли пострадать от непогоды, следовало в продолжение дня спрятать в обширных подвалах его дома.
Около полуночи Мария пришла к Хенрике, желая успокоить ее, но выздоравливающая оказалась совершенно спокойной, а когда узнала, что испанцы уже подходят, глаза ее радостно заблестели. Мария это заметила, отвернулась от своей гостьи и сдержала резкие слова, которые едва не вырвались из ее уст, пожелала девушке доброй ночи и вышла из комнаты.
Хенрика задумчиво посмотрела ей вслед, а затем встала, так как о сне в эту ночь, конечно, нечего было и думать. Набат на Панкратиевой башне звонил без конца; кроме того, не раз открывались двери, слышались голоса и раздавались отдаленные выстрелы. Всевозможного рода звуки и шум, происхождение и смысл которых она не могла объяснить себе, доносились до ее слуха, а когда забрезжило утро, то на дворе под ее окнами, бывшем до сих пор таким тихим, закипела жизнь. Скрипели телеги, взволнованные голоса старались перекричать друг друга, и казалось, что всеми внизу руководил низкий мужской голос. Любопытство и беспокойство Хенрики возрастали с минуты на минуту. Она прислушивалась с таким напряженным вниманием, что у нее опять заболела голова, но она могла разобрать только отдельные слова, да и то неясно. Может быть, город сдался испанцам, может быть, солдаты короля Филиппа расположились на постой в доме бургомистра? У нее закипела кровь от негодования при одной мысли о триумфе кастильцев и унижении ее отечества, но вскоре ее опять охватило радостное волнение, когда она представила себе, что в начисто лишенные украшений, обнаженные церкви Лейдена опять проникнет искусство, по улицам потянутся с пением процессии, и священник в богатом облачении будет совершать святую мессу у вновь разукрашенного алтаря под звуки чудесного пения, звон колокольчика и в облаках ладана. Она надеялась получить от испанцев опять такое место, где она могла бы свободно по-своему молиться и исповедоваться. В своей прежней обстановке в одной лишь религии она находила точку опоры. Достойный пастырь был в то же время ее учителем и ревностно старался доказать ей, что новое учение грозит уничтожить истинно религиозную жизнь, стремление к прекрасному, всякое идеальное движение человеческой души и вместе с тем искусство. Поэтому Хенрика предпочитала видеть свое отечество испанским и католическим, нежели кальвинистским, но вместе с тем и свободным от чужеземцев, которых она ненавидела.
- Предыдущая
- 39/74
- Следующая
