Тернистым путем [Каракалла] - Эберс Георг Мориц - Страница 45
- Предыдущая
- 45/150
- Следующая
Покачав головою и подумав про себя, что все это плоды грубого обращения отца с послушною дочерью, которой следовало бы бодрствовать ради Александра, старушка подложила ей под голову подушку, задернула покрепче занавеску и начала отгонять мух, жужжавших вокруг раскрасневшихся щек ее любимицы. Но вдруг собака залаяла и молоток сильно застучал во входную дверь. Мелисса в испуге вскочила, старуха бросила опахало и, спеша отворить нетерпеливому посетителю, крикнула девушке:
– Не беспокойся, мое сердечко, не беспокойся! Это ничего. Я знаю его стук, это Филипп.
XIV
Рабыня не ошиблась.
Старший сын Герона возвратился из своих экскурсий.
Утомленный, разочарованный, с гневно сверкающими глазами, он перешагнул через порог, точно пьяный, с которым в похмелье случилось крупное несчастье, и тотчас же хриплым голосом спросил старуху, не отвечая на ее поклон, хотя его мать учила детей приветствовать даже рабов:
– Мелисса воротилась?
– Да, да, – отвечала Дидо, прикладывая к губам указательный палец. – Ты ведь разбудил ее от сна. И на что похож ты-то сам. Тебе не следовало бы входить к ней в таком виде! Ведь уж издали видно, какую весть ты принес. Префект не хочет оказать помощи?
– Помощи? – иронически повторил Филипп последнее слово рабыни. – Тут один дает утонуть другому, только из одного опасения, как бы не замочить своих ног.
– Ну, дело уж не так плохо, – возразила старуха. – Наш Александр ведь часто обжигал себе пальцы из-за других. А теперь подожди одну минуту. Я прежде всего принесу тебе кружку вина, а если ты в таком виде явишься к сестре…
Но Мелисса услышала голос брата, и, хотя Филипп уже расправил пальцами спутавшиеся волосы, она по одному взгляду на его лицо поняла, что его путешествие оказалось напрасным.
– Бедненький ты мой, – проговорила она после того, как он отвечал на ее вопрос глухим восклицанием: «От дурных людей самое дурное!»
Затем она взяла его за руку и повлекла за собою в мастерскую.
Там она напомнила ему, что она в лице Диодора даст ему нового брата; он от души обнял ее и поздравил с достойным любви женихом.
Она отвечала ему из глубины сердца, и, в то время как он быстро глотал вино, сестра попросила сообщить ей все подробности.
Он начал говорить, и, когда она при этом вглядывалась в него, ей невольно бросилось в глаза, как мало он похож на отца и брата, хотя не уступал им в росте, в форме его головы также было несомненное сходство с ними. Но в противоположность великолепно развитому корпусу обоих, его фигура была сухощава и малосильна. Позвоночный столб казался слишком слабым для длины его тела, которое он уже давно разучился держать прямо. Голова, как будто что-то высматривая или отыскивая, склонялась вперед, и даже тогда, когда он поместился на рабочем стуле отца и рассказывал о своих приключениях, его руки и ноги и даже мускулы его красиво сформированного, но совершенно бесцветного лица находились в постоянном движении. Он то вскакивал, то откидывал назад голову, чтобы отбросить с лица пышные курчавые волосы, и во все это время его действительно прекрасные, большие и глубокие глаза горели гневным огнем.
– Первый отказ я получил от префекта, – начал он, и при этом его руки, грациозным движениям которых греческое воспитание придавало такое большое значение, внезапно вскинулись вверх, точно движимые собственною волею, независимо от воли говорившего.
– Тициан разыгрывает роль философа, потому что во времена своей молодости, сколько уже прошло тому лет, он бывал в Стоа[24].
– Но твой учитель Ксантос говорил, что он хороший философ, – прервала его Мелисса.
– Подобная похвала не имеет значения, – возразил Филипп, – если кто-нибудь считается влиятельным человеком в городе. Но ему подобные пережили себя самих. Он ползет вслед за Зеноном. Он преклоняется перед авторитетом и требует того же от самостоятельных умов. Действующею причиной он считает божество. А в этом мире он признает целесообразное действие сверхъестественных сил и опьяняет ум шаткими, устарелыми идеалами. Добродетель… Но к чему повторять старый, давно заброшенный хлам!
– И в самом деле, у нас для этого не хватает времени, – поспешила проговорить Мелисса, которая предчувствовала, что Филипп пустится в философские разъяснения. Он уже начал наслаждаться своим действительно необыкновенно благозвучным голосом.
– Почему бы и не так? – спросил он с горькою улыбкою, пожимая плечами. – Выпустив последнюю стрелу из лука, стрелок может отдохнуть, и, ты сейчас услышишь, наш колчан пуст, он окончательно опустел до самого дна, подобно этому бокалу.
– Нет, нет! – с живостью перебила его Мелисса. – Именно потому, что первые твои шаги оказались неудачными, мы обязаны придумать что-нибудь другое. И я также могу говорить образами. Стрелок из лука, принимающий близко к сердцу дело, ради которого он разбросал все свои стрелы, не убежит с поля сражения, а достанет себе другие, и если не найдет их, то будет бить врага самим луком или же нападет на него с камнями, кулаками и зубами.
Тут Филипп с озадаченным видом взглянул ей в лицо и с радостным удивлением, оставив тон насмешливого превосходства, который он часто позволял себе в спорах со своею скромною сестрой, воскликнул:
– Вот какова наша малютка! Откуда приобрели эти спокойные глаза такой могучий блеск? Вот несчастье так несчастье! У кроткой голубицы хотят украсть птенца, то есть прекрасного Александра, и вот она тотчас преображается в отважного сокола. Я предполагал найти тебя здесь в виде покорного жертвенного барашка, со смоченною слезами работою в руках, а теперь именно ты внушаешь мне энергию. Посмотри же, остаются ли еще у нас стрелы после всего того, чего ты наслушалась от меня. Но прежде чем я стану продолжать, скажи мне, разве Аргутис еще не вернулся? Нет? Ему придется еще раз переправиться через озеро и доставить Александру разные вещи: белье, платье и все прочее. Главкиас, скульптор, недавно встретился со мною, он убеждал меня не забыть ничего; он знает, где находится наш брат, и только что собирался переправиться к нему на противоположный берег. Говорю тебе, что этот человек сделался неузнаваем! Вот верный друг, если только существуют теперь верные друзья! И как он вообще принял к сердцу судьбу отца! Мне кажется, что он питает к Диодору зависть из-за тебя.
При этом он погрозил Мелиссе пальцем. Она слегка покраснела и озабоченно спросила брата, велел ли он Главкиасу скрыть от Александра, что от него зависит свобода отца.
Тут Филипп ударил себя по лбу и с каким-то бессмысленным выражением на губах, всегда склонных к насмешке, проговорил конфузливо, точно пойманный на чем-нибудь мальчик:
– Это… это… мне самому непостижимо, но именно об этом-то я и забыл упомянуть. Замечательная рассеянность! Но я исправлю свою вину сейчас, немедленно! Аргутис должен… Нет, я сам переправлюсь через озеро.
С этими словами он вскочил со своего места, чтобы исполнить быстро родившееся намерение, но Мелисса удержала его.
С решимостью, которая вторично поразила его, она приказала ему остаться, и в то время как он быстрыми шагами прохаживался взад и вперед по мастерской, осыпая самого себя суровою бранью, то бил себя в грудь, то запускал руку в спутанные курчавые волосы, она разъяснила ему, что он может отправиться к Александру только тогда, когда будет знать решительно все, и что его посещение послужит только к тому, что наведет на след убежища Александра гоняющихся за ним сыщиков. Вместо того чтобы бесноваться и изливаться в жалобах, пусть он поскорее расскажет ей, где именно перед ним заперли дверь.
И Филипп рассказал, что сперва он обратился к префекту Тициану; Мелисса знает, что это важный господин, в аристократическом роду которого насчитывалось несколько лиц, занимавших должность императорского префекта в Александрии и управлявших египетской провинцией. На диспутах в Музеуме, при которых он охотно присутствовал, он встречался с Филиппом и высоко ценил его. В последнее время Тициан должен был оставаться дома по причине болезни. Незадолго до официального известия о посещении Александрии Каракаллой он принужден был подвергнуться серьезной операции. Вследствие этого ему оказалось невозможным присутствовать при торжественном приеме императора и даже явиться к нему.
24
????. Название, соответствующее римскому porticus , в широком смысле обозначало в Греции всякую открытую галерею, служившую в Афинах для разных целей, например для проектирования и обнародования законов, для судебных заседаний и пр. В особенности же этим именем называлась одна богато украшенная картинами галерея в Афинах, которая служила философу Зенону для его лекций и бесед в качестве аудитории. Отсюда его учение и вся философская система, основателем которой был он, получила название стоической философии, а сами философы этой школы назывались стоиками. (Примеч. пер.)
- Предыдущая
- 45/150
- Следующая