Тернистым путем [Каракалла] - Эберс Георг Мориц - Страница 37

• Предыдущая
• 37/150
• Следующая

Эти последние часы показали ей, что она обладает силами, о существовании которых в себе она ничего не знала еще вчера утром. Она, которая охотно покорялась каждому капризу отца и из любви без сопротивления делала все, чего требовали от нее братья, знала теперь, что она имеет свою собственную волю и довольно сильна для того, чтобы привести ее в исполнение. Этим тоже усиливалось радостное настроение, наполнявшее ее в это утро.

Александр, старая рабыня Дидо и Диодор говорили ей, что она прекрасна, но ведь все они смотрели на нее глазами любви, и потому она всегда была того мнения, что она совершенно благовоспитанная, но во всех отношениях скромно одаренная девушка, которой предстоит отцвести и поблекнуть в уединении, служа отцу. Теперь она знала, что она прекрасна. Знала не только потому, что вчера слышала это в толпе от такого множества людей и что Агафья так настойчиво утверждала то же самое, зачесывая ей волосы, но также и потому, что ей говорил это какой-то внутренний голос, и она верила ему уже ради любимого ей человека.

В другое время после подобных усилий и многих часов, проведенных без сна, она устала бы до изнеможения, но теперь она чувствовала себя свежею, как птички, которые в венцах мимоз у края дороги приветствовали восходившее светило веселым щебетанием.

«Мир все-таки прекрасен», – подумала она. Но в то же мгновение строгий голос Андреаса приказал носильщикам свернуть в темный боковой переулок, который в нескольких сотнях шагов перед каналом Ракотиса впадал в улицу Гермеса.

Какой озабоченный вид имел вольноотпущенник!

Мир бывшего раба-христианина, не был миром Мелиссы. Ей пришлось сознать это очень ясно, когда носилки Диодора направились к одному из первых домов боковой улицы.

Это было большое безвкусное строение с немногими, расположенными вверху, окнами – христианская церковь, как тотчас же узнала Мелисса.

Прежде чем она могла высказать свое удивление, вольноотпущенник попросил ее потерпеть несколько минут, объясняя, что здесь посредством заклинаний нужно принудить демонов болезни оставить страждущего. При этом он указал на одну скамеечку в широкой, но в глубину только на несколько шагов простиравшейся передней комнате церкви. Затем он кивнул рабам, и они внесли носилки в не очень высокий зал с плоскою кровлей.

Из дома, бывшего впереди, Мелисса слышала теперь, как там христианин в священническом облачении, которого называли экзорцистом, то есть заклинателем, произносил над больным разные заклинания, и присутствовавшие слушали его так внимательно, что она начала надеяться на хорошее действие непонятных ей формул.

При этом она вспомнила, что ее старая рабыня Дидо, поклонявшаяся многим богам, вместе с языческими амулетами носила на шей также крестик, подаренный ей какою-то христианкой. На вопрос, почему она, язычница, носит его, старуха ответила: «Нельзя знать, что поможет! Может быть, и заклинания экзорциста хорошо подействуют на больного, тем более что христианский Бог, должно быть, велик и добр».

Поэтому и Мелисса пыталась вознести в молитве свою душу к гению умершей матери; но то, что она увидела в передней комнате, отвлекло ее мысли и наполнило ужасом. Там стояли несколько взрослых мужчин и стариков и истязали сами себя яростными ударами плети по спине. Мало того, какой-то седовласый старец протянул одному сильному молодому парню, у которого кровь капала с плеч, хлыст из кожи гиппопотама и просил его, своего возлюбленного брата, так убедительно, как будто дело шло о какой-нибудь милости, отхлестать его почувствительнее. Но тот отказал ему в этом; а теперь она увидела, как слабый старик усиливался действовать хлыстом против самого себя.

Все это решительно ускользало от ее понимания и потому казалось ей отвратительным. Как истерзаны и ужасны были члены людей, которые здесь совершали подобное преступление против своего собственного тела, этого прекрасного храма души!

Когда носилки через несколько минута после внесения их в Церковь снова унесли, победа дневного светила над туманом была уже решена, и утреннее солнце поднялось на безоблачном небе с ослепительным блеском. Все вокруг казалось точно выкупавшимся в свете; но страшные образы из места покаяния бросали тень на светлую радость, которая только что наполняла душу Мелиссы.

Устрашенная и подавленная, она простилась с диаконицей, которая довольная и с высоко поднятою головою оставила ее на улице Гермеса, и последовала за носилками. Наконец они подошли к обширной площади Серапеума.

Тогда точно по мановению волшебного жезла от нее отлетело все, омрачавшее ее душу. Перед нею возвышалось утвержденное на вечные времена на фундаменте из скалы и хорошо пригнанных плит здание, достойнейшее из всех в мире, для посвящения его всем богам, – гигантский храм Сераписа. Великолепный купол его устремлялся к голубому своду неба, как будто желая приветствовать его своим собственным блеском. Медная кровля его блестела и сверкала, подобно второму солнцу. С широкого фронтона храма смотрело навстречу ей все, что было предметом обожания смертных и ее собственного поклонения; на кровле этого святилища стояли сделанные из мрамора и меди, на столбах и консолях, в нишах или поддерживая парапеты и алтаны, статуи всех соучастников олимпийского пира и, кроме них, статуи и бюсты героев и царей, философов, поэтов и художников, деяния или произведения которых сделали их бессмертными.

Мелисса с детских лет созерцала этот храм с гордостью и восторженным удивлением. Здесь каждое искусство сделало, со своей стороны, все, чтобы он не имел себе равных на земле. Он был воздвигнут в ее милом родном городе, и ее мать, часто водившая ее в Серапеум, где она искала утешения в разных скорбях и разочарованиях, научила дочь любить его. В подобном настроении Мелисса забыла в эту минуту, что впоследствии она потеряла охоту посещать его.

Никогда еще она не видала этого чудного здания в такой богатой и пестрой обстановке.

В этот ранний час многочисленные рабы, стоя на лестницах и лесах или вися на веревках и стульях, спускавшихся с крыши, еще украшали венками и цветочными гирляндами обращенный к площади передний фасад храма. Рампа, по которой колесницы подъезжали к главному порталу, была еще пуста, а по широкой лестнице в середине ее всходили и спускались только жрецы и придворные должностные лица в парадной одежде и в умеренном числе. Необозримо обширная площадь перед храмом была превращена в лагерь из палаток, и между этими парусинными домами солдаты чистили скребницами коней и приводили в блестящий вид свое оружие. Несколько взводов преторианцев и македонской фаланги стояли уже в строю, готовясь идти на смену караула перед воротами императорского жилища и предоставить себя в распоряжение императора.

Но привлекательнее всего этого Мелиссе казались воздвигнутые на окраине обширной площади в больших промежуточных пространствах алтари, на которых был зажжен огонь. Густые массы дыма поднимались с них в виде воздушных столбов сквозь чистый, не возмущаемый ветром воздух к небу, между тем как пламя, затмеваемое лучами яркого утреннего солнца, с бледным меняющимся блеском, подобно извивающимся матово-желтым и красным змеям, то исчезая, то ярко вспыхивая, пробивалось сквозь дым и как бы стремилось подняться за ним вслед. Там не было ни одного огня, от которого не поднимался бы прямой, как свеча, дым, но каждый из этих огней был посвящен особому богу, и Мелисса видела счастливое предзнаменование в том, что ни один из этих богов не препятствовал дыму подниматься к небу.

Жрецы и жертвонаблюдатели всех богов Востока и Запада раздували огонь и распоряжались принесенными дарами, между тем как воины всех наций империи, молясь, окружали алтари.

Однако же Мелисса без сожаления прошла мимо этого волновавшего ум и сердце зрелища, потому что надежда, что ее милому скоро будет возвращено здоровье, отодвигала в тень все остальное. Но когда она смотрела на тысячи людей, расположившихся здесь лагерем, и на храм, у фасада которого работало, подобно муравьям, такое множество людей, ей пришла в голову мысль, что все это принадлежит и посвящено только одному человеку. За ним следуют вон те легионы, как облака пыли за бурей; по одному его мановению трепещет весь мир, и в его руках находятся жизнь и счастье ее, так же как и миллионов людей, над которыми он господствует.

• Предыдущая
• 37/150
• Следующая