Фиора и Папа Римский - Бенцони Жюльетта - Страница 20
- Предыдущая
- 20/74
- Следующая
Фьора поднялась и медленно прошлась вдоль камина, засунув руки в широкие рукава своего платья. Леонарда следила за ней в состоянии, близком к отчаянию. Старая дама скользнула взглядом по окружающей обстановке, и сердце ее сжалось — она поняла, как все это стало ей дорого. Она надеялась провести здесь остаток своих дней. Наконец Леонарда проговорила:
— Не рассчитываете ли вы в таком случае, что будете воспитывать своего сына исключительно в любви к Бургундии и в ненависти к Франции?
— Нет. Конечно, нет, но…
— Когда ему исполнится двадцать лет, Бургундия станет французской провинцией. Короля Людовика, наверно, уже не будет на этом свете, но останется его наследник, и он будет править, а ваш сын будет одним из его подданных. Неужели вы хотите отныне зачислить его в ряды мятежников, немногочисленные и разрозненные? Не секрет, что бывшим подданным герцога Карла приходится теперь выбирать между Францией и Германией. Вам надо подумать о будущем вашего мальчика. Но каково будет это будущее, если вы оскорбите короля, возвратив ему его подарок?
— Король — мудрый человек. Я уверена, он поймет меня.
Нет ничего необычного в том, что я отвезу сына в Селонже.
— А вы уверены, что замок де Селонже все еще существует?
Фьора остановилась и с недоумением посмотрела на Леонарду:
— А почему бы ему не существовать?
— Потому что обычно имущество человека, казненного по обвинению в участии в мятеже, становится собственностью короля. Может так случиться, что у нашего маленького Филиппа не окажется ничего, кроме этого поместья, которое вы хотите сейчас так необдуманно возвратить.
— Вы забыли, что благодаря стараниям Агноло Нарди доставшееся мне по наследству состояние приносит хорошие доходы? А это значит, что у него будет, по крайней мере, солидный капитал!
— Слишком мало для такого важного сеньора, каким он имеет право быть. Почему бы вместо того, чтобы швырнуть завтра в лицо королю Людовику ваши документы на право владения поместьем, вам не подать ему жалобу? Он ведь уже доказал вам, что вы можете доверять ему и что он питает к вам чувство истинной дружбы. Между прочим, вы только что сказали, что это мудрый человек… Но прошу вас, ни в коем случае не забывайте того, что сказал нам во время своего последнего визита мессир де Коммин: он изменился и теперь, кажется, находит удовольствие в войне, к которой раньше питал отвращение. Он даже отправил в изгнание одного из своих самых мудрых советников…
— В Пуатье? Это не такое уж жестокое изгнание.
— Несомненно, да только сир д'Аржантон ведь собирался в скором времени вернуться, а мы все еще ничего о нем не знаем.
Опасайтесь оскорбить короля, Фьора! Никому не ведомо, что таится в глубине его души. И потом, куда вы надумали ехать, ведь на носу зима? Прямехонько в Селонже?
— Нет, не совсем. Сначала в Париж, к нашим друзьям Нарди, которые, я уверена, будут рады принять нас и которые…
— ..и которые, возможно, будут не так гостеприимны, если мы заявимся к ним незвано, да еще, что вполне вероятно, как изгнанницы? Куда мы тогда поедем с младенцем на руках? Этот дом ваш, Фьора, и у вас нет другого! Подумайте об этом, когда завтра отправитесь к королю!
— У вас железная логика, Леонарда, и вполне вероятно, что вы правы, но у меня такое чувство, будто Филипп оттуда, где он теперь находится, велит мне покинуть этот дом. Я так и слышу его слова, что наше с сыном место не может быть подле короля, которого он ненавидел.
— Оттуда, где он теперь находится? Что можете вы знать о желаниях тех, кто покинул эту землю? Мне, например, кажется, что нужно прежде всего подумать о помиловании и прощении за все совершенные нами прегрешения. Поступайте по-своему, моя дорогая, речь идет о вашей жизни и жизни вашего ребенка, а я всегда готова следовать за вами туда, куда вы считаете нужным, лишь бы быть рядом с вами. Но не забудьте, что существуют еще эта славная Перонелла и ее муж. Они уже привязались к маленькому Филиппу. Вы разобьете им сердце.
В эту ночь Фьора не спала. Она вновь и вновь прокручивала в голове все, что ей сказала Леонарда, однако так и не сумела найти приемлемого решения. Конечно, Леонарда во всем была права, но ее терзала одна и та же навязчивая мысль: остаться здесь значило бы предать память Филиппа. У Фьоры было достаточно поводов для недовольства собой, и к этому трудно было бы добавить что-нибудь новое. Поэтому она твердо решила быть дипломатичной и не превращать Людовика XI из доброго друга в заклятого врага.
Она собиралась выехать в Ле-Плесси утром, приблизительно к тому часу, когда заканчивается обедня и король выходит из церкви. Однако в тот момент, когда Фьора готова была отправиться в путь, послышался лай собак и раздались звуки труб, возвещавших начало охоты. Таким образом, едва возвратившись домой, государь поспешил предаться своему излюбленному занятию, которое превратилось для него уже в подлинную страсть. Не стоило рисковать и задерживать его, так как это тогда испортило бы ему настроение.
В результате ей удалось осуществить свой план только во второй половине дня. Одетая в черное бархатное платье, в высоком головном уборе из серебристой ткани, к которому крепилась траурная муслиновая вуаль, Фьора села на мула. За нею следом ехал одетый в лучшие свои одежды Флоран. Они направились к замку и достигли так называемой «паве»— дороги, мощенной булыжником, которая соединяла Тур с поместьем короля. Если охота прошла удачно, то молодую женщину непременно ожидал любезный прием. Как бы там ни было, но приветствовать короля после его возвращения было в порядке вещей.
Отправляясь в путь, Фьора даже не повернула головы в сторону Леонарды и Перонеллы, вышедших ее проводить, — чтобы не видеть их. Последняя держала на руках малютку. Покрасневшие глаза Перонеллы, которую Леонарда, несомненно, ввела в курс событий, произвели на Фьору столь удручающее впечатление, что, достигнув первой линии крепостных укреплений Ле — Плесси-ле-Тур, она натянула поводья и чуть было не повернула обратно, мучаясь сознанием того, сколько несчастий причинила этим славным людям.
Однако Фьора привыкла доводить до конца свои замыслы, и после непродолжительных раздумий она все-таки подъехала к парадному входу, образованному двумя зубчатыми башнями, охраняемыми стрелками шотландской гвардии. Ни для кого не было секретом, что Фьору и сержанта Дугласа связывали узы давней прочной дружбы. Посему солдаты даже не пытались препятствовать ей. Когда она проходила мимо них, они встречали ее радостными приветствиями и восхищенными улыбками: от этого не удержался бы ни один мужчина при виде такой очаровательной женщины. Между тем на заднем дворе кипела работа по размещению только что прибывшего багажа Людовика. С одной стороны двора, там, где были расквартированы гвардейцы, суетились пажи, исполняя приказы. Мимо них сновали служанки, направляясь к мосткам, чтобы стирать белье. Немного западнее, возле небольшой, посвященной Пресвятой Деве Клерийской часовенки, которую король называл своей «прекрасной дамой», а также своей «маленькой подругой», поскольку предпочитал ее всем остальным, солдаты сторожили большую квадратную башню «Правосудия короля», находившуюся в некотором отдалении от крепостных стен. Они грелись на солнце и играли в кости. С другой стороны двора находилась еще одна церковь, посвященная святому Матиасу. Она служила приходом для населявших замок жителей и одновременно часовней для небольшого монастыря, расположенного на территории замка.
Непосредственно королевский замок, располагавшийся левее от главного входа в крепость, представлял собой внушительное строение, украшенное галереей с изящными арками, на которую выходили окна. Восьмиугольная башня с высокой караулкой завершала собою парадную лестницу. С внутренней стороны башня одновременно служила выходом в великолепные королевские парки и сады. Вода сюда доставлялась по свинцовым или глиняным трубам, соединенным с фонтаном Ла — Кар. Тем не менее в этом дворе, так же как и в предыдущем, находились колодец и поилка для лошадей.
- Предыдущая
- 20/74
- Следующая
