Дневник Васи Пупкина - Экслер Алекс - Страница 8
- Предыдущая
- 8/19
- Следующая
Короче, собрались мы и отправились навстречу моим нелегким приключениям. Шуруем по улице, я специально иду далеко впереди, чтобы прохожие ничего дурного не подумали. Папик, впрочем, не возражает, потому что разглядывает молоденьких девушек и любезно им улыбается. Так что в его планы также не входит присутствие в ближайшем радиусе великовозрастного сына-балбеса. Смотрю, папик что-то на месте застыл, любезничает с какой-то красоткой. А девушка, я вам доложу, экстра класс супер-пупер блондинка, метра два ростом. А папик у меня – метр с кепкой, да еще и глуховат. Так что он с ней интересно беседует: сначала что-то говорит вверх, а потом, когда красотка отвечает, резко подпрыгивает. Умора. Я стою, скучаю, как вдруг смотрю – идет Михась из соседнего класса.
– Здорово, Пупкидзе, – говорит Михась.
– Приветствую, дон Мигеле, – отвечаю. – Как жисть? Нормально ли себя ведут жизненные соки? В правильном ли они направлении текут?
– Все путем, – говорит Михась. – Все течет, и все из меня. В смысле, изменяется. Чего тут торчишь, как мент посреди дискотеки?
– Да вон, – кивнул я в сторону папика. – Братана жду. Радость у меня: братан только что из зоны вернулся. Сейчас идем на стрелку, братану там денег должны.
– Да брось ты, – не поверил Михась. – Чего-то он по виду – чистый фраер.
– Сам ты фраер, – говорю. – Братан – в авторитете. А сейчас не те времена, чтобы авторитеты как урки гуляли. У него золотая цепь на шее – два кило с копейками. Он мне ее подарить обещал, если опять на зону загремит.
– Чего-то, Пупкис, ты заливаешь, – недоверчиво сказал Михась.
– Заливают бензин в цистерну, – надменно сказал я. – Да и то, пополам с водой.
– А что рядом с ним за телка крутая? – спросил Михась. – Ты только посмотри: сиськи – как у Памелы Андерсон, а тела вообще нет. Одни ноги. И головой в небо уходит.
– Маруха его, – отвечаю я. – Фотомодель. Ее зовут "Ирка – золотая попа", потому что она джинсы рекламирует.
– Мда, – говорит Михась. – Круто. Ладно, я похилял, а ты смотри там, на стрелке-то много не стреляй.
Михась усвистел, а папан, как раз, перестал подпрыгивать перед блондинкой и подошел ко мне. Я говорю:
– А что это за чувиха с ногами как у английской скаковой лошади?
– Вася, – поморщился папик. – Что за выражения? Это Элеонора Сергеевна. Моя сотрудница. Она представляет нашу фирму на презентациях.
– Каким образом, – интересуюсь я. – Стоит на стенде фирмы, повернувшись задом к восхищенным зрителям?
– Я тебе сейчас дам восхищенных зрителей! – внезапно озверел папик. – Я тебе сейчас таких восхищенных зрителей дам, полгода будешь на подтяжках к люстре подвешиваться, чтобы поспать немного!
Во как! Обозлился папик. Ладно, я эту волнующую тему быстро свернул, так как папик – страшен в гневе. Бредем дальше. Я папана спрашиваю:
– А куда мы идем костюм покупать? Надеюсь, в "Левис"?
– Какой, нахрен, левис? – опять вскипает папаша. – Мы идем в бутик от Версаче покупать тебе нормальный костюм, а не какую-нибудь джинсовую мерзость.
– Папик, – говорю. – Так Версаче давно убили! Или он как дедушка Ленин? Сам умер, а тело его, вместе с костюмами, живет?
– Васек, – сказал папик. – Если ты сейчас же не заткнешься, мамику придется подумать о том, чтобы еще раз родить на старости лет. Тогда может быть следующий наследник окажется менее дурным и не будет грубить отцу.
Видали? Сын в кои-то веки пытается пообщаться с отцом, а тот – в сплошные контры. Конфликт поколений, ничего не поделаешь.
Ладно, чего-то спать хочу. Костюм мы, кстати, купили. Вон, в шкафу висит, зараза. Завтра напишу – как проходил этот волнующий процесс.
18 мая: Короче, доползли мы вчера с папиком до какого-то магазина с гордой вывеской "Бутик от Версаче". Странное какое-то название. Что значит "бутик"? Какое-то уменьшительно-ласкательное прозвище, типа "Бобик" или "Шарик". Назвали бы прямо, без уменьшения – "Бут"! В смысле, что здесь вас всех сейчас это… бут, короче. Заходим внутрь, папик сразу перышки распушил, кольцо свое чего-то там каратное вперед выставил, прям, вылитый голубь на помойке. К нам сразу девка подбегает, чистая змеюка. Чего, говорит, угодно благородному джентльмену. Это она к папику так обращается, а на меня – ноль внимания. А я стесняться в таких местах не привык. Говорю, где это у вас здесь самая наимоднючая бандана? Папик, зараза, мне на ногу наступил и этой гадюке лебезит, дескать, милая девушка, не могли бы вы одеть этого молодого милорда, а то он у нас как будто только что с гор спустился. Видали? Родного сына позорит перед какой-то пергидролевой блондинкой, чтобы впечатление произвести. Ну, змеюка как услышала, что ей не с папиком возиться, а с юным грязноватым сынулей, сразу притухла, улыбочку свою мерзкую притушила на полфитилька, но виться вокруг продолжает.
– Идите, – говорит, – молодой человек в примерочную. Вами там займутся. Оденут и обуют по полной программе. А вы, – это она папаше, – присаживайтесь здесь, и мы обсудим – что лучше всего подойдет вашему сыночку.
Сели они с папашей на диван и начали выдавать такую гору улыбочек, смехуечков и прочей лабуды, что мне чуть плохо не стало. Я сразу вспомнил, как первый раз услышал песню в исполнении Сенчиной. Примерно такое же ощущение было полной тошноты в желудке. А на меня набросилась очередная змеюка и поволокла в примерочную. Завела и заставила раздеться до трусов и носков. А у меня – беда. Я и забыл, что один носок с дыркой надел. Не думал, что раздеваться где-то придется. Пришлось как аисту стоять: на одной ноге, другой закрывая дырку. А змеюка, зараза, сначала туфли какие-то принесла. Папик, видать, решил начать снизу, чтобы постепенно дойти до самой сути. Поставила она передо мной туфлю, а я, чтобы дырку не заметили, сразу рваным носком в него – фигак! Только не рассчитал. Туфли оказались летние, тонкие, и от моего боевого вбрасывания ноги носок туфли сразу порвался. Главное, что обидно: сквозь порванный носок ботинка горделиво просвечивает моя родная дырка. Змеюка как увидела прямой ущерб фирме Версаче, так сразу завыла как паровоз, что, дескать, я совсем одурел, что разве можно так сильно ногу вбрасывать! Схватила туфлю и побежала к папику скандалить. А тот с блондинкой так рассиропился, что только отмахнулся: мол, тащите другие, а с этими – разберемся.
Змеюка притащила другие туфли и заявила, что сама произведет ввод ноги, потому что мне больше не доверяет. А мне-то что? Дырку она уже видела.
– Давай, – говорю, – вводи. Только ноготь мне не сломай.
А змеюка, зараза, интересуется – неужели среди молодежи сейчас модно с дырками на носках ходить?
– Естественная вентиляция, – говорю. – Лето на носу. Понимать надо.
А девка – такая жучка! Чтобы свой чертов туфель не порвать, мою ногу так и вертит, так и крутит! Я один раз даже упал. Хорошо еще, что на нее свалился и не ушибся. Тут в примерочную папик заходит – сияющий, как после приема на работу новой секретарши. А мы со змеюкой – оба красные и злые. Папик заявляет, что они с Анжеликой Петровной (это блондинку так зовут) посовещались и решили, что мне нужен серый костюм с голубой искрой. Я сказал, что лучше себе все волосы на голове сожгу, чем надену костюм с голубой искрой. Папик заявил, что мне хорошо бы перестать выставлять себя идиотом, и что костюм сейчас принесут померить. Тут приходит блондинка и тащит это угробище в голубую искру. Они со второй змеюкой меня туда запихнули и поставили перед зеркалом. Ну, что сказать об открывшемся виде? Прям молодой лорд Байрон, вернувшийся из африканского плена и всю ночь пропьянствовавший с русскими матросами. Я такой костюм даже в полной темноте одеть не рискну, не то, чтобы в нем куда-то пойти. А змеюки стоят рядом с папиком и нахваливают, дескать, какой у его сына теперь мужественный вид, как хорошо светится голубая искра на ляжке, словом, поют как хор имени Пятницкого по субботам. Папик размяк, кричит – несите рубашку, галстук и запонки. Короче, одели меня с ног до головы, и стал я – вылитый Дима Маликов, только без перхоти. Конечно, пару раз попытался поднять бунт на корабле, но папик тихо пообещал, что в случае народных волнений сразу делает предупредительный выстрел в голову.
- Предыдущая
- 8/19
- Следующая
