Семейный позор - Эксбрайя Шарль - Страница 26
- Предыдущая
- 26/37
- Следующая
Инспектор дождался коллеги и приказал ни на секунду не терять молодую женщину из виду. Если Эмма куда-нибудь пойдет, повсюду следовать за ней, да еще звонить почаще, чтобы Пишранд постоянно знал, где найти мадемуазель Сигулес. В восемь часов Жерома сменит Бруно Маспи.
Дивизионный комиссар Мурато с легким удивлением поглядел на влетевшего в его кабинет инспектора Пишранда.
— Дело в шляпе, патрон!
— Вы о чем?
— Я его поймал-таки!
— Может, перестанете говорить загадками, Констан?
— Наконец-то я подловлю Тони Салисето и отберу у него украденные у мертвого Ланчано драгоценности!
— Вы это серьезно?
— Более чем, патрон!
Инспектор рассказал комиссару, как он увидел в префектуре Эмму Сигулес, подружку Тони, и о странных вопросах Дорады к паспортисту. Мурато присвистнул сквозь зубы.
— Да, Констан, по-моему, на сей раз вы и в самом деле вышли на верный след.
— Еще бы! Вы ж понимаете, что только из-за ограбления ювелирной лавки Салисето и не подумал бы эмигрировать. Поделенная на три части добыча не так уж велика, чтобы Корсиканец мог вести в Буэнос-Айресе привычный образ жизни, особенно с мадемуазель Сигулес — эта молодая особа наверняка не захочет работать в Аргентине, подобно многим другим нашим соотечественникам. Конечно, можно предположить, что Салисето решил воспользоваться арестом Бастелики и удрать, прихватив с собой всю добычу, но есть еще Боканьяно, и вообще это не похоже на Корсиканца. Я уж молчу о том, что там он рискует встретить джентльменов, предупрежденных марсельскими коллегами, и те потребуют отчета за предательство. Нет, куда логичнее — предположить, что Тони рассчитывает наслаждаться жизнью по ту сторону океана с прекрасной Эммой на миллион, украденный у Ланчано.
— Я тоже так думаю. И как вы намерены действовать?
— За Дорадой установлено наблюдение — необходимо прежде всего выяснить, с кем она встречается. Я отправил туда Ратьера. В восемь часов его заменит Бруно, и, если до завтра не произойдет ничего нового, я сам схожу к мадемуазель Сигулес и заставлю ее исповедаться. Думаю, я без особого труда получу от Эммы показания, и Тони по шею увязнет в истории, из которой ему уже не выпутаться. Уж положитесь на меня!
— Я вам полностью доверяю, старина!
Фелиси уже привыкла, что всякий раз, как позволяет служба, воздыхатель ждет ее у выхода из парикмахерской. В тот вечер девушка с легкой досадой убедилась, что знакомой фигуры поблизости нет. Однако Фелиси так и не успела поразмыслить о превратностях судьбы, потому что на шее у нее повисла Пэмпренетта.
— Ничего, что я пришла за тобой?
— Наоборот, очень хорошо. А что у тебя случилось?
— Очень много чего!
— У тебя чертовски счастливый вид, как я погляжу.
— Но… я и в самом деле безумно счастлива!
— Из-за помолвки с Ипполитом? — с горечью спросила Фелиси, думая о страданиях брата. Дочка Адолей разразилась таким звонким смехом, что несколько прохожих окинули ее изумленным взглядом.
— Ох, да ведь ты же еще ничего не знаешь! С Ипполитом покончено!
— Покончено?
— Да, между нами больше нет ничего общего!
— Ну да?
— Да! И вообще, он в тюрьме!
— В тюрьме?
Пэмпренетта рассказала подруге обо всех перипетиях своей фантастической помолвки.
— И что все стали делать, когда полицейские увели Ипполита?
— Не знаю…
— То есть как это?
— Я ушла вместе с Бруно… и мы гуляли в Фаро… Слушай, Фелиси, ты не против, если я стану твоей невесткой?
— Я? И тебе не стыдно? Да я только об этом и мечтаю!
Не обращая внимания на прохожих, девушки с величайшим пылом обнялись и расцеловались. Пэмпренетта говорила о своей любви к Бруно. А Фелиси в свою очередь не стала скрывать от подруги подробностей романа с Жеромом Ратьером. Обе девушки совсем размечтались. Расстались они поздно вечером, не сомневаясь, что их ждет самое радужное будущее и больше уж они не расстанутся.
Попрощавшись с Пэмпренеттой и стряхнув очарование волшебных грез, Фелиси вдруг сообразила, что сильно задержалась, и не без трепета поспешила домой, на улицу Лонг-дэ-Капюсэн. Как пить дать, там ее ждет нахлобучка от отца — Маспи теперь разговаривал с дочерью лишь для того, чтобы ее выбранить. Но сегодня вечером Фелиси чувствовала себя слишком счастливой и надеялась молча, с улыбкой выслушать любые упреки.
Войдя в дом, девушка сначала подумала, что там никого нет, и очень удивилась — ее родители не привыкли выходить куда-либо после ужина. Но больше всего Фелиси поразило то, что, несмотря на поздний час, на стол даже не накрывали… И тут девушка увидела, что в любимом кресле Элуа сидит ее мать. Эта странность в довершение ко всем прочим окончательно встревожила невесту Ратьера.
— Мама!
Селестина вздрогнула.
— А, это ты? Гляди-ка, я, кажется, малость задремала…
— Но… где остальные?
— У себя в комнатах.
— У себя?..
Мадам Маспи пришлось рассказать младшей дочери о бурном объяснении с ее отцом.
— Мы наговорили друг другу ужасных вещей, — подытожила она, — но, сама понимаешь, рано или поздно это не могло не прорваться! И потом, Бруно открыл мне глаза… Прости меня, Фелиси, я была тебе такой же плохой матерью, как и остальным…
Девушка опустилась на колени рядом со своей мамой и взяла ее за руки.
— Я не хочу тебя осуждать… Ты же наверняка старалась делать как лучше…
— Это верно… у нас в доме все думали, как твой отец… так чего ж тут ожидать? А мужества понять, что это ошибка, у меня не хватало… Потом появилась твоя бабушка… она произвела на меня очень сильное впечатление… и я оказалась замужем, даже не успев сообразить, как это произошло… Кроме того, я люблю твоего отца, хоть он и не особо того заслуживает…
Однако умиление Селестины быстро сменилось гневом:
— Ох, но когда я слышу, что Элуа говорит о своем, о нашем сыне, так и проглотила бы его живьем!.. И я счастлива, Фелиси, что ты пошла по стопам брата… А вот бедняжка Эстель погибла безвозвратно… Не надо было отдавать ее за того пьемонтца… Но уж Илэра я хорошенько выдрессирую!
Материнские признания настроили девушку на доверительный лад. Она рассказала, что любит Жерома Ратьера и хочет выйти за него замуж. Растроганная Селестина крепко обняла дочь.
— Ты даже не представляешь, как меня обрадовала!
А Маспи Великий, запершись у себя в комнате, долго не мог уснуть — мешали обида, раздражение, горечь и легкие угрызения совести. Наконец Элуа забылся сном, не подозревая, что всего в нескольких шагах жена и дочь замышляют окончательно разрушить его идеалы и еще больше усугубить то, что глава семьи считал позором.
Узнав из донесений коллег, что мадемуазель Сигулес, так ни с кем и не встретившись, легла спать, Пишранд решил утром нанести ей небольшой визит. Из вежливости инспектор отложил это до полудня, не желая вытаскивать Эмму из постели в необычно ранний для нее час. Он отпустил Жерома, и тот бросился на Канебьер в надежде повидать Фелиси до работы.
На звонок полицейского открыла сама Дорада. В домашнем платье она выглядела прелестно. По слегка исказившемуся от страха лицу молодой женщины полицейский понял, что его узнали.
— Что вам угодно?
— Поговорить с вами, мадемуазель Сигулес.
— Но я жду одного человека…
— Вот и прекрасно. Я как раз мечтаю с ним познакомиться!
— Но, месье, по какому праву вы…
— Старший инспектор Пишранд из отдела уголовных расследований.
— А!
— Теперь я могу войти?
Дорада отошла в сторону, и полицейский беспрепятственно проник в гостиную, обставленную с гораздо большим вкусом, чем он ожидал.
— Так чего вы все-таки от меня хотите?
— Вы не против, если я сяду?
Эмма пожала плечами, желая показать, что, раз помешать инспектору не в ее силах, остается лишь смириться с неизбежным.
— Мадемуазель Сигулес, я хочу, чтобы вы мне кое-что объяснили.
- Предыдущая
- 26/37
- Следующая
