Овернские влюбленные - Эксбрайя Шарль - Страница 27
- Предыдущая
- 27/31
- Следующая
— Вы рассуждаете как романтик, мэтр, уж простите, если я вас обидел.
— От великого до смешного… Утратив веру в Сонину порядочность, я бы не смог больше жизнь…
— Странно слышать такие вещи от человека ваших лет.
— Может быть… но уж такой я уродился. Все были против нашего союза, и я бы не хотел смотреть, как они торжествуют победу. А кроме того, мне невыносимо думать, что моя жена могла войти в соглашение с человеком, пытавшимся убить меня…
— Вы имеете в виду Франсуа Лепито?
— А кого же еще, черт возьми!
— В таком случае, зачем ему понадобилось убивать вашего брата, а потом дважды покушаться на мадам Парнак?
— Понятия не имею.
— Я лично почти уверен в невиновности молодого человека.
— Тогда зачем к нему понесло мою жену и откуда у Лепито взялся яд?
— Боюсь, вы смешиваете две совершенно разные вещи, мэтр: с одной стороны, убийство вашего брата и серию неудачных покушений на вашу супругу и на вас, а с другой — отношения мадам Парнак и Франсуа Лепито. Что об этом говорит ваша супруга?
— Признает, что Франсуа по уши влюблен в нее… Заподозрив, что Лепито покушался на мою жизнь из ревности, она пошла его урезонивать.
— А насчет яда?
— Говорит, что и вправду сама его выпила, но лишь после того, как ее уверили, будто это микстура от горла.
— Она проглотила яд в присутствии Лепито?
— Нет.
— Вот видите!
— Да, конечно. Но ведь он же соврал, будто это микстура! Если у Лепито были честные намерения, почему он не сказал, что в пузырьке яд?
— Должен признать, тут кое-что есть…
— Что ж, поймите меня правильно, комиссар, я человек мягкий, но если будет доказано, что этот молодой человек пытался убить и меня и мою жену, я его уничтожу! — И совсем тихо он добавил: — А коли выяснится, что между ними что-то было, я наложу на себя руки.
— Прежде чем употребить крайние меры, давайте подождем заключения доктора Периньяка. Да, забыл у вас спросить, собираетесь ли вы подавать жалобу на Франсуа Лепито?
— Не хочу ничего решать, пока не получу твердое доказательство его виновности.
— А мадам Парнак?
— Она поступит так, как я прикажу. Больше всего мне бы хотелось избежать огласки. А теперь, господа, я возвращаюсь дежурить у постели жены. Я во что бы то ни стало хочу узнать правду.
Лакоссад, по обыкновению, подвел итог беседы.
— Осторожнее, мэтр… Желание любой ценой докопаться до истины погубило многих… Всегда надо помнить совет Пиндара: «Показав лицо, правда отнюдь не всегда выигрывает».
— У меня есть заботы поважнее, чем размышлять над высказываниями Пиндара, инспектор!
— Позвольте заметить, мэтр, это очень грустно!
После чего нотариус удалился в клинику доктора Периньяка.
— Кто бы мог подумать, — заметил Шаллан, — что у представителя сутяжного сословия столь нежная душа!
— Страсти не вяжутся со здравым смыслом…
— Однако нам нужен кто-то, способный мыслить логически. У меня есть предчувствие, Ансельм, что, разгадав тайну пузырька с ядом, мы бы очень продвинулись к конечной цели. Почему в комнате Лепито оказался яд? Откуда он его взял? И если молодой человек сказал правду, то кто и с какой целью принес пузырек? Ведь в конце концов подобные подарки не делают без соответствующей просьбы!
Появление доктора Периньяка прервало едва начавшийся разговор. Впрочем, было заранее ясно, что пока обсуждать тему яда бессмысленно — все равно не на чем построить хотя бы мало-мальски устойчивую конструкцию. Но и рассказ врача разочаровал полицейских — они ожидали гораздо большего.
— Ну, доктор, судя по тому, что сообщил нам мсье Парнак, дело обошлось легким испугом?
— Позвольте не согласиться с вами, комиссар. Даже если попытка отравления сорвалась, она все же остается преступлением.
— Разумеется. Но в этом-то и весь вопрос! Была ли в самом деле попытка отравления!
— По-моему, факты…
— То-то и оно, что факты ровно ничего не доказывают, во всяком случае, твердой уверенности у нас нет. Ваша больная сама признает, что никто не заставлял ее пить из пузырька.
— Вы играете в слова! Представьте себе, что вы налили мне яду, сказав, что это портвейн, а потом вышли из комнаты. Сам ли я выпью отраву, или вы мне ее поднесете — в любом случае это будет убийство, и притом умышленное. Разве не так?
— Конечно, но, насколько я знаю, Лепито вовсе не предлагал мадам Парнак отведать микстуры! Разве он знал, что у жены нотариуса болит горло?
— Честное слово, понятия не имею… Наверное, нет.
— Тогда вам придется согласиться, что вряд ли Лепито приготовил яд специально для мадам Парнак. Скорее, можно было предположить, что ей вовсе не захочется пить микстуру. А кстати, что там был за яд?
— Дигиталин. Мадам Парнак спасло лишь своевременное промывание желудка — мучительное и очень эффективное средство.
— А где яд?
— Я оставил его в клинике.
— Вам следовало принести пузырек сюда.
— Пожалуйста, за ним можно послать. Насколько я понимаю, вы не уверены в виновности этого Лепито?
— Нет, не уверен.
— А как же нападение на мадам Парнак в саду? Или, по-вашему, она сама разбила себе голову?
— Естественно, нет.
— Так вот, я считаю, что Лепито виноват в обоих преступлениях!
— Что же его к этому побудило?
— Ревность! Он влюблен в мадам Парнак, но та не хотела нарушить супружеский долг. Вот Лепито и мстил ей за равнодушие!
— Значит, взорвать мэтра Парнака пытался тоже он?
— По-моему, это очевидно.
— Допустим, вы правы, доктор. Попытки убить мсье и мадам Парнак таким образом объясняются, но как быть с убийством мсье Дезире?
— С убийством м…
— Да-да, мсье Дезире.
— Но он же покончил с собой!
— Боюсь, что убийца обвел вас вокруг пальца, доктор.
— Невозможно! Послушайте, я бы непременно заметил обман!
Из угла донесся голос Лакоссада:
— Я как-то читал у Диогена Лаэртского, что «настоящее не надежнее вероятного».
— А если бы мы получили неопровержимое доказательство, что мсье Дезире убили, вы бы по-прежнему думали, что виновный — Лепито?
Доктор Периньяк совершенно растерялся. Впрочем, он и не пытался скрыть замешательство.
— Ну вот, а мне-то казалось, что все ясно, как божий день! И вдруг теперь, после того что вы сказали, я чувствую, что, кажется, вел себя как полный идиот!
— Не стоит преувеличивать, доктор!
— Да-да, надо же было так дать маху! Просто в себя не могу прийти… Ну что ж, господа, забудьте все, что я тут болтал, и мои неосторожные обвинения… А мне пора возвращаться в клинику — время вечернего обхода больных… До свидания, господа… Разумеется, я остаюсь в вашем полном распоряжении.
— Спасибо, доктор.
Периньяк вышел далеко не с тем горделивым видом, с каким недавно появился в кабинете. Оба полицейских пришли к выводу, что врач тяжело переживает то, что ему кажется поражением, серьезной профессиональной ошибкой. Ничто не могло бы уязвить его сильнее. Люди, подобные Периньяку, мучительнее всего воспринимают раны, нанесенные их самолюбию. Сейчас он, должно быть, с ужасом воображает, как весь Орийак будет потешаться над доктором, выдавшим свидетельство о смерти убитому. Подобная история способна нанести жесточайший удар его карьере. В провинции не так легко прощают ошибки, как в Париже.
— А что теперь, патрон?
— Пойдем по домам и постараемся уснуть пораньше, в надежде, что никакие новые события на нарушат наш покой.
— Нет, я имел в виду дело Парнак.
— Подождем. Терпение в нашей работе — главное, старина. Да-да, ждать и еще вовремя оказываться там, где хоть на миг проскользнет какая-нибудь мелочь, позволяющая опознать убийцу. Кроме того, мы должны держать в руках нервы и подавлять внезапные побуждения. Мне не меньше вашего хочется пойти в дом этого почтенного семейства и перевернуть там все вверх дном, но к чему это приведет? Разве что обоих погонят с работы… Меж тем мне очень нравится в Орийаке… А вам?
- Предыдущая
- 27/31
- Следующая
