Очаровательная идиотка - Эксбрайя Шарль - Страница 1

• 1/41
• Следующая

Пенелопа Лайтфизер, портниха (24 года)

Миссис Лайтфизер, ее мать

Петр Сергеевич Милукин, он же — Гарри Комптон (28 лет)

Тер-Багдасарьян, армянин, владелец ресторана «Независимая Луна» в Сохо

Адмирал Норланд, начальник Отдела планирования в Адмиралтействе

Сэр Реджинальд Демфри, начальник сектора «Д» в Адмиралтействе

Герберт Рутланд, первый помощник сэра Р.Демфри

Дональд Фаррингтон, второй помощник сэра Р.Демфри

Леди Барбара, жена сэра Реджинальда

Марджори Рутланд, жена Герберта Рутланда

Дороти Фаррингтон, жена Дональда Фарринггона

Маргарет Мод Смит, кухарка у Демфри

Розмери Крэпет, горничная у Демфри

Уильям Серджон, дворецкий-шофер у Демфри

Эверетт Картрайт, инспектор Интеллидженс Сервис

Герой этой повести чаще всего называется вымышленным именем Гарри Комптон, поскольку читателю, вероятно, нелегко поверить, что подданный Ее всемилостивейшего Величества Елизаветы II может именоваться Петром Сергеевичем Милукиным. И однако…

Время вполне сознательно указано французское.

Часы на Бетлем-Хоспитал пробили шесть раз. Над Лондоном занимался рассвет. За Лондонским мостом уже чуть-чуть порозовело небо. Чайки, которые вечно стонут над подернутой мазутом водой Темзы в поисках съестного, казалось, поверяли друг другу удивительную новость: погода обещает быть прекрасной! Такого же мнения придерживался и констебль Боб Карузерс, продолжавший свой обычный обход от площади Элефант и Кэстл. Еще два часа, а потом можно будет выпить чашку чаю, позавтракать и завалиться в постель. Но два часа — это очень долго… Столь мрачная перспектива приводила констебля в отвратительное настроение, и он лишь ворчал в ответ на приветствия первых утренних пешеходов — рабочих, спешивших к метро. От необычного теплого воздуха, в котором уже чувствовались первые дуновения весны, ежеутренние пассажиры лондонской подземки избавлялись от постоянного раздражения, свойственного низкооплачиваемым, плохо одетым, не слишком сытым и невыспавшимся людям. Они спускались под землю, а Боб Карузерс продолжал свой утомительно долгий поход, размышляя о тех десятках и сотнях тысяч километров, которые ему еще предстоит отмерить, прежде чем наступит время отставки. Эхо его шагов потихоньку таяло в шуме просыпающегося города.

По другую сторону реки, в квартале Хейгейт, там, где он граничит с загородными имениями Парлиамент Хилл, в комнате мисс Пенелопы Лайтфизер зазвонил будильник. Несмотря на то что это произошло на пять минут раньше времени, девушка, радостно улыбаясь, соскочила с постели. Улыбалась она по многим причинам: и потому что ей двадцать четыре года, и потому что она хороша собой, и потому что она счастлива быть молодой и красивой, и, наконец, потому что у нее самая лучшая на свете мама, которая сейчас — если судить по аппетитным запахам — хлопочет на кухне, дабы ее единственное дитя не отправилось на работу голодным. Мисс Лайтфизер, энергично расчесывая волосы, вошла в гостиную.

— Доброе утро, мамми!

— …рое утро, дорогая! — донеслось в ответ откуда-то из недр кухни.

Уверившись таким образом, что за ночь ничто не потревожило столь любезный ее сердцу маленький мирок, Пенелопа вошла в ванную, насвистывая «Толстяка Билла», песенку, имевшую огромный успех сразу после войны и особенно полюбившуюся ей самой. Когда мисс Лайтфизер закрывала за собой дверь, в церкви Сен-Мишель пробило половину седьмого.

Такой же звон на колокольне Святого Патрика в Сохо нарушил сновидения Тер-Багдасарьяна, владельца ресторана «Независимая Луна», расположенного на Грик-стрит. Впрочем, его сон никогда не бывал особенно спокойным. Глядя на слегка обрюзгшую фигуру армянина, никто не мог бы догадаться, как он силен и ловок. Он встал и, осторожно высунув нос в приоткрытую форточку, стал принюхиваться к утренним запахам. Убедившись, что пахнет вовсе не розами, Тер-Багдасарьян возрадовался, ибо ему, как убежденному коммунисту, было бы весьма досадно обнаружить хоть что-нибудь хорошее в Лондоне, который он считал треклятой столицей треклятого капиталистического мира. Обдумывая все, что ему предстоит сделать за этот день, Багдасарьян съел сырую луковицу и выпил стаканчик ракии — просто чтобы малость освежить голову, а потом начал тщательнейшим образом готовить кофе с видом человека, для которого этот ежеутренний ритуал приобрел чрезвычайно важное значение. По правде говоря, Тер-Багдасарьян вообще никуда не годился, пока не выпьет свои две-три чашки кофе по-турецки, зато после этого сразу становился самим собой, то есть превосходно отлаженной машиной для убийств, весьма ценимой товарищами из советского посольства. К семи часам армянин уже чувствовал себя в полной форме.

В это же время мисс Лайтфизер, свеженькая как цветок, выходила из ванной и снова шла в спальню выбирать платье, соответствующее ее лучезарному настроению и синеве неба.

Слушая, как на колокольне Сент-Мерилбоун бьет семь, Герберт Рутланд с облегчением перевел дух. Наконец-то он может встать! Ему не терпелось (в отличие, несомненно, от большинства коллег) как можно скорее оказаться в Адмиралтействе, у себя в кабинете. Он зажег ночник, и Марджори что-то проворчала сквозь сон — характер у нее портился день ото дня. Марджори старела и злилась на весь мир, хотя никто, кроме нее самой, пока не замечал ни малейших признаков увядания. Неисправимая поклонница азартных игр, миссис Рутланд все чаще шла на поводу у своего порока, и это внушало серьезные опасения ее заботливому, но скучному супругу, а заодно объясняло, почему Герберт, будучи первым заместителем сэра Реджинальда Демфри, начальника сектора «Д», довольствовался скромной квартиркой на Сент-Мерилбоун. Счастье еще, что хоть Риджентс-парк неподалеку…

Герберт Рутланд жил в постоянной тревоге и напряженном ожидании удара, который, как он был убежден, не преминет рано или поздно нанести судьба. Рутланд внушал себе, что шпионы (неважно какие — он никогда не пытался вообразить конкретные лица) однажды украдут какой-нибудь сверхсекретный документ из его сейфа, и это положит конец всей карьере. И что тогда будет с Марджори и с ним? Рутланд бесшумно проскользнул в ванную. Огромные траты жены на игру в бридж не позволяли держать прислугу, а потому Герберт сам приготовил чай, но от чего-либо более существенного воздержался — Марджори не выносила запаха жареного бекона. За чаем Рутланд, вероятно в тысячный раз, спрашивал себя, откуда его супруга берет деньги на игру. Он догадывался, что у жены есть долги, но, так или иначе, она ухитрялась держаться в рамках приличий, поскольку до мужа ни разу не доходило никаких слухов. Правда, эта тишина и пугала его больше всего. Но боялся он и самой Марджори…

• 1/41
• Следующая