Все для эго - Бенаквиста Тонино - Страница 4
- Предыдущая
- 4/24
- Следующая
Несколько секунд мы молчали, потом я хихикнул. Это был совершенно невинный смешок – ни горький, ни мстительный. Близкое знакомство с черным ящиком с недавних пор изменило мои отношения с миром и другими людьми. Впрочем, как я мог подумать, что он ошибся? То, что мы слишком наивно называем «разумом», заставляет нас принимать объяснения, которые нас больше всего устраивают. Подсознание безжалостно выдает истину. Десять лет назад я уже знал, что Ришар спал с Софи. Так что я сам себя обманывал. И на все эти годы я отгородился от невиновного и остался в дружеских отношениях с предателем.
Столики освобождались один за другим. Ришар дал хорошие чаевые – несомненно, для того чтобы официант подольше оставил нас в покое. Никто из нас не произнес ни слова в течение долгих минут, и в то же время это был самый длинный наш с ним разговор. Должно быть, его черный ящик зарегистрировал кучу информации на большой скорости. Эти маленькие механизмы очень эффективны.
Как бы ни были насыщены эти мгновения, слова были явно излишни. Они понадобились только для того, чтобы подвести итог.
– Не пойму только, почему этот болван Филипп ничего мне не сказал в тот вечер, когда я обзывал его последними словами.
Бесхитростная улыбка появилась на губах Ришара. Видимо, ностальгическая.
– Корнелевский выбор для бедняги Филиппа. Обелить себя – значит предать меня. Он предпочел, чтобы ты обвинил его.
– Дружба, доведенная до идиотизма, а, Ришар?
– …Кто знает?
Он поднимается, с сигарой в зубах, надевает пальто. На пороге ресторана мы долго жмем друг другу руки.
– В следующий раз я приглашаю.
– Заметано.
Мы часто спрашиваем себя, что было бы, если бы нам посчастливилось узнать свое будущее. Теперь я уверен, что прочесть свое прошлое – гораздо интереснее. Боязнь завтрашнего дня – детские забавы по сравнению со страхом перед тем, что было. И судьба – не что иное, как немного запоздавшее прошлое.
Прошло два месяца, а я так и не вышел на работу. Я рассказывал врачу всякие небылицы: головокружения, дикие головные боли, беспокойный сон, постоянная усталость, все это последствия аварии. Так я выиграл еще несколько недель, и моему шефу нечего было возразить. Член жюри конкурса Лепина позвонил мне, чтобы сообщить, что у меня есть все шансы получить первый приз. Я сделал вид, что польщен. Если бы они только знали, насколько я стал зависим от сильного наркотика. Наркоман, вот кто я есть. Пристрастившийся к своему подсознанию, пленник собственного я. Подсевший на откровения о том странном человеке, который и есть я. И мне надо еще и еще, как любому наркоману. Я уже выучил практически наизусть эти сорок восемь листков. Случается, я декламирую из них целые куски, как тогда в Пиренеях в коматозном состоянии под неусыпным оком Жанин. Жертва мерзкого союза моего «я» с моим «сверх-я». Некоторые тайны раскрываются сами собой, но другие не поддаются, какие-то фразы так пока и остаются непроницаемыми, и от этого я прихожу в бешенство. Мне удалось вычленить около тридцати загадок безжалостного сфинкса. Некоторые из них могут заставить меня зарычать.
…Мой бедный Вернье, будем играть до победного, но я уже практически выиграл…
…Для них двоих это был «Завтрак на траве» и «Андалузский пес».
…Представляю себе Бертрана, упитанного и величественного, со стеклянным пузырем на животе! Ну актер!..
…Надо раздуть эту штуку раз в шесть, и тогда все получится…
И другие необъяснимые бредни. Я не знаю ни имен, ни ситуаций, ничего, и из этого рождается навязчивое чувство утраты, желание понять. Неожиданно звонок телефона возвращает меня на землю. Проклиная того, кто прервал мое свидание с самим собой, я беру трубку.
– Откуда ты знал?
– Жереми?
– Откуда ты знал, мать твою?
– Что?
– Что A.C. Group купит «Финойл», черт подери?
– ?..
– Это катастрофа! Взрыв! Кто тебе дал наводку?
– Не знаю.
– Ты что, издеваешься надо мной? Если бы я хоть на секунду поверил, что такое возможно, я был бы сейчас миллиардером.
– Да не знаю я никакого «Финойла». Он что, такой громадный?
– Громадный? Да это больше, чем холдинг, это как фондовая биржа сама по себе. С щупальцами в каждом секторе – сельском хозяйстве, информатике, филиалы, в общем, чего только нет. «Комеко» и «Сопареп», это тоже их, и Национальная промышленная группа тоже, и…
Национальная промышленная группа! Я бываю там раз в две недели, присматриваю за восьмьюдесятью ксероксами. Наверняка там-то я и распечатал маленькую деталь, без своего ведома, совсем маленькую деталь, мимо которой прошел мой разум, но которую черный ящик старательно сохранил. Жереми не верит мне, когда я объясняю, что больше ничего не знаю. Зачем рассказывать ему историю с блокнотом, психоанализом Жанин и огромным белым конусом. Он решит, что я спятил. Наверное, так оно и есть. Я попросил своего коллегу Пьеро посмотреть по спискам вызовов, когда я последний раз был в офисе Национальной промышленной группы. В прошлом июле я чинил шесть копировальных аппаратов, один из которых был директорским. Я сразу вспомнил секретаршу – кокетливую брюнетку, которая плакалась, что ксерокс и кофеварка вырубились одновременно. Я открыл машину и увидел, что поломка самая что ни на есть обычная, и исправил все за десять минут. Каждый раз вытаскивая документ, застрявший в ксероксе, я мельком смотрю на него, прежде чем отправить его в корзину для бумаг. Видимо, именно так я и узнал о покупке «Финойла». Обычная фраза, которая выветрилась бы у меня из головы, если бы черный ящик ее не зафиксировал.
Но это всего лишь скромная победа над собственной памятью, а тысячи тяжких поражений подтачивали меня понемногу каждый день. Остатки разума призывали бросить все, но другая, подводная, часть все равно появляется снова и снова. Я хочу знать, что это за «Андалузский пес» и кто этот Вернье, имя которого упоминается семь раз на сорока восьми страницах. Я хочу знать, что это за «штука» и как ее раздуть. И все остальное, вся эта дребедень – абсурдная, но наполненная смыслом.
Я хочу все знать.
Все.
С некоторых пор я записываю свои сны, шесть или семь за ночь. Для наркоманов времени не существует. Увы, мой утренний урожай частенько похож на дежа-вю. Если сны – это проявление подсознания, они наполнены таким количеством незначительных, повседневных деталей, что, собранные вместе, производят впечатление полной бессмыслицы. Однако мне необходимо найти верное и прямое средство снова войти в контакт со своим черным ящиком.
Я перечитал «Двери восприятия» Олдоса Хаксли. Этот человек интересовался черным ящиком, совсем как я. Он доходит до того, что начинает проповедовать использование «подручных средств», чтобы открыть эти замечательные двери.
Так как я не привык употреблять их, пришлось попросить Пьеро (он время от времени закрывается в туалете нашего ателье, чтобы выкурить косячок) достать мне все, что сейчас в ходу, чтобы пробурить туннель к самым потаенным уголкам моего «я». Итог операции оказался плачевным. После разных косяков я на несколько часов растянулся на диване в гостиной с омерзительным ощущением, что на каждом колене у меня по тридцать пять тонн. Полоски кокса («чистого на восемьдесят процентов», если верить Пьеро) вызвали у меня неудержимый хозяйственный пыл, я пылесосил и драил серебро в четыре часа утра, одновременно обдумывая теорию, которая опровергла бы разом Ньютона и Коперника. Опиум не дал совершенно никакого эффекта, если бы я перечитал детские комиксы – и то было бы больше толку. В завершение опытов я проглотил ЛСД, который в течение пятнадцати часов заставлял меня выделывать неизвестно что, а именно: воевать с римскими легионерами или точно определить количество молекул водорода в моей ванне. Я не обижаюсь на Пьеро, я не в обиде на Хаксли, я знаю, что преследую белого кита, появившегося из пустоты моей души.
– Господин Обье, проходите, пожалуйста.
- Предыдущая
- 4/24
- Следующая
