Лед Бомбея - Форбс Лесли - Страница 1

• 1/117
• Следующая

Посвящается профессору Николасу Керти, д-ру Питеру Бархему и д-ру Тони Блейку, трем алхимикам, доказавшим мне, что физика как интеллектуальное явление значительно ближе к искусству, чем к энтропии.

Хизеру Джонсу, другу и прилежному читателю, несмотря ни на что сохранявшему веру в автора этого скромного сочинения.

И, как всегда, Эндрю Томасу за его неоценимую способность отыскивать верный путь в любую погоду и при любых обстоятельствах.

Розаливда Бенегал (по прозвищу Роз Бенгал) – независимый продюсер радиопередач и постановщик ряда детективных сериалов на телевидении;

Проспер Шарма – кинорежиссер, муж Майи Шарма, кинозвезды (ныне покойной), в настоящее время женат на Миранде Шарма, сестре Розалинды;

Рэм Шантра – редактор и продюсер на телевидении;

Томас Джекобс – водитель такси из Кералы;

Калеб Мистри – кинорежиссер;

Ашок Тагор – постановщик нескольких фильмов по археологии;

Энтони Анменн – торговец произведениями искусства; выходец из старинной английской семьи, проживающей в Бомбее;

Эйкрс – торговец недвижимостью.

Шома Кумар – редактор и автор статей в «Скринбайтс», бомбейском иллюстрированном издании, посвященном кино;

Роби – художник в Центральном отделе реквизита и статист у Калеба Мистри;

Сатиш Айзекс – руководитель Центрального отдела реквизита;

Бэзил Чопра – кино– и театральный актер старой школы;

Сунила – хиджра (евнух), друг хиджры Сами (ныне покойного);

Гул – друг Сами.

Дилип – специалист по ядам в уголовной полиции Бомбея;

Банни Тапар – журналист из «Тайме оф Индия»;

Бина – гуру и матрона в сельской коммуне хиджра;

Салим – один из операторов Проспера Шармы;

Викрам Рейвен – бывший директор Центрального отдела реквизита;

Джигс Санси – представитель Индийского археологического совета;

Нони Мистри – дочь Калеба Мистри.

Я кое-что знаю о ядах. Моя мать занималась золочением; для нее это было одновременно и профессией, и природной склонностью. Она превращала неблагородные металлы в золото с помощью цианистого калия. Еще совсем ребенком я научилась довольно точно различать яды и противоядия. Умение отличать одно вещество от другого необходимо в тех случаях, когда вам приходится выяснять, какой яд послужил причиной смерти и кто может считаться виновником.

Мама не единственный в семье специалист по ядам. Наш старый садовник на Малабарском побережье имел обыкновение собирать семена растения, которое иезуиты называли бобами святого Игнатия. Действующее вещество в этом растении и в родственном ему Strychnos пих vomica – яд стрихнин. Многие жители Малабара употребляют названные семена в пищу в качестве профилактического средства от змеиных укусов, особенно в сезон муссонов, когда дожди, пробуждающие к жизни землю, гонят змей из нор.

Если бы историю этих муссонных дождей представить в виде точек на карте, интересно, какой узор возник бы в результате? Был бы он столь же характерным и осмысленным, как орбиты околоземных спутников? Или чем-то напоминал бы кобр, свившихся в гнезде, похожих, в свою очередь, на хитросплетение наслаивающихся друг на друга радиочастот? Или на мерцающие узоры моих муссонных недель, тех причудливо связанных между собой событий, которые время от времени возвращаются ко мне в виде снов, соединяющих несоединимое? Перед глазами и сейчас всплывают отрывочные образы, словно кадры дешевой мультипликации.

«Давайте я расскажу вам один фильм». Так он обычно говорил. Фильм потому, что он всегда оставался режиссером, хотя и не у дел. Режиссером прежде всего. По крайней мере так он сам говорил о себе. Я пишу все это, потому что мне хочется отыскать какой-то более или менее строгий порядок в смертях того лета, определить главную точку на карте муссонов, в которой ливни перешли из обычных в ураганные. Мне хочется понять, возможно ли как-то изменить штормовой климат наших жизней.

– Вот как все начинается, – сказал он, рукой изобразив кадр в видоискателе. – Это самое начало. Первый эпизод. Что-то похожее на «Незнакомцев в поезде» Хичкока. А за ним следует несколько кадров спешащих ног сначала в одном, потом в другом направлении.

– Незаконнорожденная версия, – заметила я. – Бомбейская версия. – На обычных каблуках, на шпильках, на высоких каблуках, на низких каблуках, в сандалиях, в тапочках, босые, смуглоногие. – Без сомнения, в бомбейской версии здесь зазвучит песня и появятся танцовщики – переодетые убийцы.

Он ответил на сие обвинение в склонности к мелодраме объяснением, что в бомбейских фильмах представлена карта города. И так же, как лучшая карта – это совсем не та, которая с наибольшей точностью воспроизводит реальность, так и лучшего изображения города в кино невозможно достичь с помощью целлулоидного реализма.

– Вам придется вообразить, – сказал он. – Трамвайные пути... Камера Хичкока скользит почти по самым рельсам со все увеличивающейся скоростью, по параллельным путям и по пересечениям, давая ясное представление о характере того, что предстоит увидеть в дальнейшем. Объектив камеры не поднимается над землей до рокового столкновения. И затем только вспышки на экране: старое, новое, плоть, кровь, влажное, сухое, живое, мертвое.

Мы подходим совсем близко, стоп-кадр (но помните, что этот объектив увеличивает, сжимая пространство; он совсем не надежный свидетель):

В прямоугольнике открытой двери – темная фигура, точнее, две. Дальняя фигура видна нечетко.

Одна из теней толкает другую в полосу света. Майя, первая миссис Шарма, когда-то блистающая звезда на небосклоне бомбейского кинопроизводства, печальная индийская Мэрилин Монро, пережившая саму себя. Она, спотыкаясь, проходит вперед, поворачивается к нам, издает душераздирающий вопль. Такой же, бывало, издавали при виде Майи многие ее поклонники. Тот, который они уже давно не издают. Это последняя звездная роль Майи.

Быстрый переход к крупному плану: расширившиеся от ужаса глаза, раскрытый рот, молодая кожа, естественно, молодая той самой свежестью, которую невозможно достичь никакими омолаживающими кремами. На какое-то мгновение лицо заполняет объектив, оно само становится объективом и спускается вниз на семь этажей и там встречается с поднятым кверху лицом прокаженного.

Затем камера вновь отдаляется в тот момент, когда девушка падает через балконные перила. Толстый шарф цепляется за балкон пятого этажа, и она снова издает вопль, на какое-то мгновение повиснув на шарфе как дешевая тряпичная кукла.

Этот последний кадр – падающая женщина – оказался запечатлен в заголовках газет уже на следующий день: «Репортаж о падающей звезде». Лично для меня сие происшествие стало бы всего лишь еще одной цифрой в статистических сводках морга, если бы моей сестре не суждено было стать второй миссис Шарма. Наши истории, моя и сестры, какое-то время идут параллельно, но в конце концов расходятся. И они тоже отражают двойственную природу летнего муссона, того самого сезона, когда в Индии становится бешеным темп жизни и смерти.

• 1/117
• Следующая