Маски - Белый Андрей - Страница 54

• Предыдущая
• 54/88
• Следующая

И жолоб, укушенный ветром, как вепрь, – хрюкал, брюкал.

«Щелк»: все – вспыхнуло: серое, мертвое, тусклое; где пестрота?

– Здесь и есть?

Тигроватко им бросила черною палкою веера:

– Здесь.

– А не слышно?

– Быка зарезай, – черной палкою веера в пасть. – Там же – кухня; а дверь запирают.

– Простите, – минуточку: сам посмотрю, – Непещевич; и – щелк каблуков лакированных: —

– светом —

– безлобо, безглазо —

– он бросился в черный квадрат; и оттуда – безлобо, безглазо – вернулся он: черным квадратом; и залопотал, хлопоча, как кухарка, над гусем ощипанным:

– Вы приготовите ящик, мешок холстяной, но покрепче, веревку покрепче, рогожу, моточек веревочек, гвозди, иглу для зашивки рогожки, клещи… Все тащить – подозрительно будет: шофер… мы с собою привезем нечто маленькое, да удаленькое.

Телефонный звонок.

И Параша, прислуга, влетела:

– Вас спрашивают, – Пшевжепанскому.

Вылетел.

____________________

Став безобразной, мадам Тигроватко казалась совсем индианкою.

– Ну, а зачем вы меня приплетаете: женщину… Разве нельзя – в другом месте?

Велес с разволнованным, бабьим, с каким-то слюнявым лицом заваракал, как старый фагот, в аллегретто пустившийся хриплым «пьяниссимо»:

– Негде: везде наблюдают… От вас он – на фронт: в запакованном виде… Захватим на улице; и – с ним: сюда… Вы отпустите вашу прислугу, конечно; уедете сами; ключ – нам, чтоб Лебрейль с чемоданом приехала, – с визою, сертификацией, паспортом; место, купе, будет занято; не Булдуков, – ваш Роланд постарается; в «Пелль-Мелле» знают, что может в любую минуту исчезнуть: на фронт… Такова его миссия, данная Фошем: се-крет-ней-шая-я… Больше – негде: везде следит око; а арестовать – невозможно: посольство, английское, тотчас вмешается… Фронт же, – там пули, там газы… Уехать живым ему нужно отсюда… И только отсюда!

Он так посмотрел, что «мадам», закрывая свой нос, из прощелочка пальцев глядела напуганным глазиком.

– Ведать не ведаю…

И – помолчали.

– Что «он»?

– Представляет собой замечательный просто феномен.

И – светски:

– Для дела союзников, – бросился корпусом, – вы предоставите комнату – нам?

Тигроватко ж, спиною к нему, надув губы и носом капризно бодаяся в веер:

– Гамэн… Я не знаю, – зачем это комната вам: еще девочку с улицы мне приведете?

Он – тоже гамэном:

– Француженку вам приведу; с темпераментом; пальцы – стальные; веревку на шее затягивать – может.

«Мадам», сделав вид, что она спохватилась, – на Дверь: громким сестринским голосом:

– Милочка, – скоро?

А капитан Пшевжепанский, оскалясь, кричал в телефон:

– Ездуневич?

– Прекрасно, корнет Ездуневич!

– К кому?

– Где, в котором?

– Дом?

– Шесть?

– Табачихинский?

Из коридорчика, точно из ада, явились: мадам Тигроватко с Велесом; пан Ян, не без юмора, бросивши трубку, руками разъехался:

– Ну, – поздравляйте: увижу сейчас знаменитость.

– Какую?

И щелкнула гнутым листом подоконница.

– Самую, – эту: Коробкина.

Жолоб взвизжал.

Непещевич:

– Скажите!

Мадам Тигроватко:

– Пожалуйста!

И отчего-то все трое, – как лопнут от хохота.

Грохнула крыша.

Мадам приложила свой палец к губам и показывала на гостиную, громко воскликнувши:

– Милочка, – так вы готовы?

В гостиной стояла Леоночка с красным распухлым, надувшимся ртом перепудренного синевато-зеленого и лупоглазого личика; так изменила прическа: на взбитых волосиках, напоминающих шерсть завитого барашка, тропической бабочкой встал желтый бант, отчего вся фигурка, – безбокая, с грудкой-дощечкою, в стареньком, черненьком платьице напоминала б кикимору, если б не шаль —

– ткань сквозная, тигриная (бурые полосы

в желтом); —

– она закрывала покатые плечи и талийку, падая и волочася по полу.

Мадам Тигроватко все это швырнула из шкафа, сажая под зеркало; прочее – дело Параши: завивка, прическа; сама лишь раскрасила губы.

____________________

– Ну – едемте… А во сервис…[105]

Тигроватко вошла из передней, ведя Непещевича с гром-

кими вскриками о Ван-дер-Моорене: друг знаменитостей Франции!

Видели в окнах: и гонит, и воет, обхватом качаясь, чтоб взвиться со всем, что ни есть, на земле; и – качаться со всем, что ни есть, на земле; басом охало где-то; и писком под окнами белые пыли бесились; и вдруг – между басом и писком, – страдающий, громкий, грудной, человеческий голос.

Проход в первый зал, отделенный ступенью; шатня и туда, и сюда: шаркотали, шарчили, шатели, бежали в уборные…

В далях – жары: разлетались света из-за хмари – янтарными, красными, голубоватыми пятнами; даже не комната, а человечник, где головы, плечи, и груди, и спины, слипаясь, закрыли и стены, и столики.

Стены – цвет моли; такие ж диваны у стен; полосатые, голубоватые шторы в квадратах оранжевых.

Тут же – эстрада, где над головачащими, лающим, пьющим, жующим кишением – фрак капельмейстера, куцего; вовсе немые смычки тарантят; и метаются локти; один ерундан барабана.

Велес-Непещевич, Леоночка и Тигроватко не шли, – перетискивались, растираясь боками чрез хавки и гавки; их мелкой трусцой обогнал беломордый пиджак, подрожав подбородком; все бросилось пятнами.

Кто-то курносый, затянутый в серую пару, показывал гребни лопаток; и рот разрывая, бросал кружку пива в такие же кружки; и кружкою бился о них; и ходулила дылда вдали; и обсасывал кто-то, вцепившись в коричнево-желтую кость, – эту кость; и какой-то художник, наверное, сивая масть, закачавшися на каблуках, стал икать на мадам Тигроватко; и дама в фуляровой шали, с гранатовой брошкой, голила руками; ей в спину – ерзунчик: стаканом вина:

– Ооо!

– Отстаньте.

Пристулил к компании:

– Ну, тилиснем!

Хитронырый пролаз – тилиснул, сделав вид, что фривольничает перед маленьким сдохликом (видно – со средствами): деятель желто-оранжевой прессы, а глазки – грязцой поедали грудиночку дамскую, – лиф «Фигаро»: черный, белковый: рюмочка! Сине-лиловый букетец фиалок в корсаже; и – шурш желто-красных «дэссу» из-под юбки, отделанной кружевом.

Бросилось все это из перезвона ножей, из икания, гавка, раскура.

Забились в пороге второй, пестрой зальцы, где ус тараканий, военно, с цоками шпоры, с «пардон» разделяя толпу, волочил мимо стуло.

Вино подают, а не пиво; и – воздух, и – чистые скатерти.

И уж за пестрой эстрадою вздетая комната, – почти пустая; ковер заглушает шаги; заказ столиков по телефону; и ткань – ярко-тигровая: красно-бурая, с черчем полос черно-бурых; и – черное, вылитое серебро канделябров, серп-чато изогнутых; каменно матовы пепельницы; темно-бурый медведь из угла поднимает поднос на серебряный блеск —

– зильберглас: —

– приготовленный столик лакей обирает, расставив, двуухую форму чистейших крахмальных салфеток.

Сюда Непещевич, ведомый почтительно распорядителем в смокинге из обнищавших князей, – дам ведет; ярко-желтая юбка мадам Тигроватко и тигровая шаль Леоночки тонут в оранжево-желтой портьере: и – в креслах.

Мадам Тигроватко становится вдруг своенравным «анфанчиком»; выщипнувши пахитосочку, бисерной струйкой стреляет в какого-то, мимоидущего; штрипки одернув, он сел против них; и – показывал томный носок: цвета «прюн»[106].

И лакей, отмахавши салфеткой, пронес огурец свежесольный.

Леоночка виделась издали злым, перепудренным личиком и ярким бантом, кричавшим с волос; Непещевич склонился над ней:

– Что вы пьете?

• Предыдущая
• 54/88
• Следующая