Белые сны - Песков Василий Михайлович - Страница 7

• Предыдущая
• 7/29
• Следующая

Черная гора. У подножия – россыпь полярных домишек. Букашками ползают тракторы. Километрах в пяти на белой равнине – аэродром: крестики самолетов, красные вертолеты и люди, следящие за нашей посадкой. Американская база Мак-Мёрдо.

В первые минуты после посадки в самолете стоит тишина. Потом скрежет металла – открывают примерзшую дверь, и боль в глазах от ослепительно яркого света. Зажмурившись, ищу в кармане очки и, не зная, какую камеру вначале схватить, начинаю снимать. Идет поединок фотографов – нас снимают, мы снимаем. Рябит в глазах: наши самолеты рядом с американскими; вертолеты красные, как вареные раки; красные тракторы на резиновых гусеницах; в красной одежде люди. Когда кончилась пленка, начали здороваться, начался (это мы ожидали!) обмен шапками. Такая традиция в Антарктиде. Подходит к тебе здоровенный американец, делает знаки, которые переводятся одним словом: «Махнемся?» Все выгоды на стороне американцев. Их матерчатые шапчонки подбиты жидким «химическим» мехом. Напяливают наши ребята шапочки с козырьками, улыбаются, а сами думают: невесело в таких доспехах покорять Антарктиду. Но что касается антарктической дружбы, тут полный и двухсторонний выигрыш. Даже адмирал Риди, который возглавляет работы американцев в Антарктиде, не удержался от соблазна заиметь сувенир. Приглядел себе треух у кого-то из наших начальников. Все те же жесты: «Махнемся?» И засмеялся.

– Мой лучший бизнес за этот год.

На тракторных санях, щурясь от солнца и держа друга за плечи, едем с аэродрома в поселок.

Домики. Приземистые, похожие на картонки из-под ботинок, и сводчатые, как небольшие ангары. Стоят улицами. Каждый имеет номер. Штаб. Почта. Столовая. Уборная. Клуб. Радиостанция. Церковь. Жилые дома. Атомная электростанция. Лаборатория ученых.

– Маленькая Америка, – пошутил один из военных, пропуская нас к себе в комнату.

В комнате стол, кровать, прибор для кипячения кофе приемник, вырезки из журналов: виды Нью-Йорка и girls. На столе в рамке – фотография худенькой девушки в матросской блузке и шляпке – невеста. Это жилье офицера. Солдаты ночуют в казармах. А жизнь протекает на улицах на вахтах, в клубе, в спортивном зале и, конечно, в столовой.

Столовая – главное удовольствие в Антарктиде. Хорошая еда должна возместить человеку земные радости, которых он тут не имеет. Просторное помещение. Повара на виду, очередь самообслуживания. Тарелок нет. В подносе из нержавеющей стали выбиты углубления. Рыжий парень, беспрерывно жующий резинку, кладет тебе кусок мяса величиной с картуз, черпак зеленой фасоли в стручках, макароны, картошку, рыбу, кусок пирога, масло, в кружку наливает бульон, в стакан – томатного сока; яблоки, апельсины.

Пока расправляешься с подносом, на тебя с портрета глядит адмирал Риди. Я вначале подумал: укоряюще смотрит. Вот, мол, нахлебники прилетели (нас почти целая сотня!). Но, встретившись с нами, Риди сказал:

– Живите сколько надо. Наш стол – ваш стол. Такой закон в Антарктиде.

У выхода из столовой сидят два солдата в очках и продают брошюры с молитвами. Иначе говоря, собирают деньги для протестантской и католической церквей. Двухцерковная американская система тут, в Антарктиде, представлена единоличным священником. Я увидел его в первый же день. Ярко-желтая куртка с черным крестом во всю спину, сам толстый – точь-в-точь небольшой паучок. Поближе познакомились – балагур, из зубов не выпускает длинную трбку. Имя Уильям Фуллер. Молодой, но лысый священник по совместительству служит библиотекарем. Это несложно, потому что и церковь, и книжная комната находятся под одной кокольней, в сводчатом, чуть больше обычного, доме.

В первом отделении домика антарктическая паства листает журналы с девушками в одежде и без одежды, а потом, если кому захочется, проходи и молись. Второе отделение домика пустует почти всегда. Изредка зайдет солдат – написать письмо матери или невесте. Я приспособился ходить сюда со своими блокнотами. Тишина. Один Христос глядит с распятия на пыльную Библию. Заглянет Уильям:

– О’кэй! – И пойдет по поселку дымить своей трубкой-кадилом. Куда завернул? Ну, конечно, в клуб. Там куда веселее, чем в церкви.

В поселке два клуба. Солдатский и офицерский. В честь нашего появления и в том и в другом крутят фильмы. Беспрерывно, с утра до вечера. Уже в постели слышу: два наших плотника подводят итоги длинного кинодня:

– А здорово эта рыжая из револьвера. Летчик, а сплоховал…

– Летчик? Летчик – это в другой картине…

– Как в другой? Она ж его из пистолета.

– Ну из пистолета, и что? Там тоже из пистолета четырех уложила. Помнишь, как она почти голая по водосточной трубе?..

– Перемешалось все. Давай спать…

Но уснуть в нашем доме непросто. Наш дом – это низкий и очень длинный «ангар» – алюминиевые дуги, а сверху брезент. В брезенте щели. Мы сначала подумали: ну, морозцу хлебнем. Оказалось – беги от жары. Электрические калориферы заставили поскидать свитеры, а потом и штаны. В спальные мешки залезаем в одних трусах. Полночь. Укрываешься с головой, но уснуть все равно невозможно. Начавшееся в день прилета знакомство продолжалось три дня и три ночи, а вернее – один сплошной день, потому что летом в Антарктиде ночей не бывает – солнце спустится к горизонту и, чуть задержавшись, опять лезет кверху. После обмена шапками начали меняться бутылками:

– Это водка.

– Это виски.

Этим все бы и кончилось, не будь на складе Мак-Мёрдо огромных запасов пива. И потому чечетку сменяет ковбойский танец, опять чечетка, гопак… Стали искать: какую бы сообща спеть песню? И, представьте, нашли: «Капитан, капитан, улыбнитесь!..»

Наш барак под брезентовой крышей круглые сутки полон гостей. Переводчик Роман Тухканен уже не ворочает языком. Но когда он, взмолившись, убегает на свою раскладушку, разговоры не прекращаются. Идет обмен открытками монетами, перочинными ножами, значками, открытками, пряжками от ремней, автографами. Далеко за полночь. Но человек десять все еще сидят друг перед другом. Заходит еще один, с антарктической бородой.

– Садитесь, – говорит Сашка Доронин. – Сидайте, – крутит он слово, думая, что так будет понятнее.

А гость в самом деле понял:

– Сидай – сит даун? О’кэй!

– О’кэй! – вторит Сашка. Хлопанье по плечу, обмен фотокарточками.

По часам – начало четвертого ночи. В щелку полотняной двери видны синие зубчатые горы и равнина слепящего глазурью политого снега. По равнине два человека тянут на санях какой-то ящик. Антарктида…

Антарктида. Сажусь и на брезентовых штанах, как в детстве, съезжаю с горки. Оглядываюсь: никто не видел? Снег под сапогами почти не скрипит. Нагибаюсь. В ладони тает такой же холодный, как под Москвой, снег. Но нет в нем плоских узорчатых звездочек, которые, ломаясь, создают поэтичный скрип под ногой. Антарктический снег – мелкие, почти невидимые глазу кристаллы. При большом морозе сыплется, как песок. Сейчас он тает. Мои следы быстро наполняются чистой водой – в Антарктиде весна.

Трещины. Следы тракторов. Справа – свалка: жестяные банки, бочки, старые вездеходы, доски, ящики, киноленты, дырявый матрац. Над мусором носятся птицы поморники. А дальше справа и слева – зубцы снега и черной земли. Сзади гора и станция у подножия горы. Место выбрано очень удачно. Тут не бывает сильных ветров и снежных завалов. Нагретые солнцем камни создают микроклимат. Самый сильный мороз, который тут помнят, – сорок два градуса. Наша станция Восток стоит на той же широте. Но там морозы – больше восьмидесяти.

Американцы имеют несколько баз. Больше всего гордятся, и, конечно, вполне законно, базой Амундсен-Скотт. Она расположена на Южном полюсе. Была еще одна база с названием Литл-Америка – Маленькая Америка. Ее Антарктида вместе со льдом сдвинула в море. Недавно в газетах промелькнула заметка: «В Индийском океане матросы увидели айсберг со странным черным пятном. Подплыли шлюпке. Пятном оказалась часть домика в толще льда. Стоит кровать, картинки на стенах». Явный осколок базы, стоявшей на краю Антарктиды.

• Предыдущая
• 7/29
• Следующая