Дневник московского пАдонка-2 - Light smoke aka Дым - Страница 62
- Предыдущая
- 62/69
- Следующая
Злую штуку он отмочил в зале ожидания… поскольку он не шизил непрерывно, а периодически ненадолго выключался, чтобы включица с еще более убойным хитом… В этот рас Габбер включился по поводу недавнего приезда фанов Маккаби в Москву и предложил новый актуальный заряд, когда мы попадем на них в следующий рас. Зарядил 'Всех сжечь!!! Всех в печь!!! Поскольку люди на лавках вокруг смотрели высоко подвешенный телевизор… а по телевизору показывали рекламу какого-то оборудования для каких-то умирающих детей, которым собирали деньги на лечение или еще что-то там в этом духе… а предысторию Габберова заряда люди не слышали… 'Всех сжечь!!! Всех в печь!!! прозвучало весьма двусмысленно.
Кидсы пришли на посадку все с тем же Гарри Поттером… у Поттера на шее красовалась роза…
Меня штырило так, что мама не горюй, cо стороны я должно быть выглядел очень глупо и удолбанно, что в общем-то и являлось правдой… я и это-то ща еле припоминаю… в самолете я периодически вырубался вообще наглухо… Габбер же не терял волну до самой Москвы… гыыыы
От аэропорта до города нас подбросил 33 на своем козырном джипаре, за что ему огромное спасибо и на этом выезд и закончился..
До новых встреч на 'Радио Гестапо' гыыыыы
14 июня.
Это случилось в 12.34. Оно пришло, письмо от А. Я ждал этого письма все утро. Долго ждал. Я готовил себя. Ждал и боялся. Оно пришло. Я читал и строчки расплывались перед глазами. Опять. Cнова. Три года я строил этот панцирь, возводил стену вокруг себя и это все равно произошло — я влюбился как последний мудак. Именно сейчас, в этот момент я все понял. И был послан. Я уже сделал, все что мог. Моя гордость временами сильнее меня. Я не позвоню, хотя одним звонком могу изменить все. Наверное, я мазохист.
Меня трясет. Я проебал этот жизненный раунд вчистую. Я лузер. Надо держаца, сейчас только середина рабочего дня, вокруг куча офисных крыс и мне нельзя показывать слабость. Я иду в стеклянную клетку, в переговорную посреди нашего громадного офиса. Сюда по надобности ходят люди поговорить в тишине, если рабочий (часто и просто личный) звонок не предназначен для окружающих острых ушей. И никто не мешает, а у нас в офисе весьма шумно. Она звуконепроницаема, я не слышу мудацких базаров вокруг. Здесь абсолютно тихо, но меня видят все.
Я сажусь с трубкой в руке, раскладываю тетрадь и пару первых попавшихся чертежей и подношу молчащую трубку к уху. Я в вакууме. Я в тишине. У меня сейчас нет сил даже притворяца, что я работаю и нет сил быть снаружи. Все идут мимо и не обращают на меня внимание, я — лишь мельком смазанный кадр в рабочей обстановке, больше пары секунд ничей взгляд на мне не останавливается. Я сижу в оцепенении. Я даже не могу сказать, что мне хуево. Это очень слабая характеристика бушующей внутри бури. Очень темное чувство, что-то намного запредельнее обычного депресса. Я держусь. Чтобы не вскочить и не послать какой-нить из дорогих офисных cтульев рядом в стекло клетки, в которой я сейчас сижу. Чтобы не завыть в голос. Чтобы не добежать до ближайшего магаза и не купить литр водки, чтобы уйти в Валгаллу. Я сижу в полной прострации и пытаюсь унять кипящий котел в груди. Cейчас я не хочу жить. Я не знаю, сколько я просидел. Потом я вышел наружу. Стрельнул сигарету у шокированных коллег (я не курю уже 8 месяцев) и ушел на самую глухую лестницу нашего офисного центра. Что может чувствовать человек, который искренне захотел изменится ради другого человека — и это было не насилие, как она говорила, это было естественное стремление всего лишь стать лучше и совершеннее. Изменить свою жизнь от ненависти и злобы к чему-то другому, более светлому. Тем более когда это делаешь не только для себя, но и для кого-то. Желание чего-то достичь и что-то дать. Уже не нужное. Все зря… это никому не нужно и я никому не нужен. Я опять возвращаюсь к тому, с чего начал три года назад… Это было в точности то уже подзабытое чувство, с которым я прожил год как ебаный зомби после расставания с прошлым чувством. Но я должен держаться.
Потом я вернулся в офис.
Я не помню точно как и что было. Как закончился рабочий день и что я делал на рабочем месте потом. Потом были Чистаки и дождь. Я сидел под деревом, мокрый, смотрел сквозь моросящий дождь на пруды и пил пиво Кенигcберг. Внутри было гадко. Жить не хотелось и в голову лезли глупые мысли о суициде и чем-то еще, но что-то внутри отчаянно боролось. Шептало, что моя жизнь не стоит слез моей матери, и я никогда ничего с собой не сделаю. Я должен жить. Я не тряпка.
Я не могу сгореть как Феникс, чтобы возродится из пепла. Я могу просто сгореть, второй раз уже не отстроить на пепелище. Я прошел долгий путь и вернулся в начало. Но я должен держатся, чего бы это не стоило. Не дать себя сожрать темному пламени внутри. Я не слабак. Дождь ослабевает, а из уголка глаз стекает что-то соленое. Я закрываю глаза и вспоминаю все эти годы. Зачем я боролся и что-то мутил… неужели все напрасно. Хочется заснуть и не проснуться. Я в дурном сне. Ад не снаружи, ад — он бывает и при жизни, человек сам себе может построить персональный ад и я сейчас там на экскурсии. То, что со мной происходит сейчас — расплата за некоторые мои поступки, в том числе и совсем недавние, и смотря на дождь, заливающий Чистаки, я это ясно понимал. Потом было много алкоголя и я провалился в долгожданную темноту.
15 июня.
Весь день думаю о том, чтобы сделать один звонок. Собираюсь с силами.
Матч ЦСКА-Сатурн. Победа))) Шиза средненькая, настрооение немного портили мудикования Р-ка. После матча вся наша тусня поехала на концерт, мы с Владом домой… Влада напрягли родные, у меня просто не было настроя. В результате пил один на районе. Ночью уже пьяный послал А. какую-то хуйню… в результате вышла хуйня еще большая…
16 июня.
Позвонил утром, хотел сказать, но не смог. Я никогда не умел и не мог никому толком сказать, что я влюбился и люблю и все такое, у меня это не получаица просто… Я не силен в этом. Я неуклюжий в этом плане… А сейчас на меня сразу посыпался поток упреков и претензий, в голове была каша и я долго тупо молчал в трубку. 'Не звони больше'. Гудки. Потом два омерзительных емэйла. Что она будет вышибать клин клином, уйдет в запой и загул('кого-нибудь найду — не проблема''и в конце издевательское — 'извини, может быть тебе это немного неприятно читать' …). Я бы такого не пожелал и врагу, того что я испытал. Когда дорогой тебе человек говорит, что он тебя вытрахает из души с первым попавшимся ебланом…и много чего еще. Я такого бы никогда никому не написал, уж тем более человеку, который мне по крайней мере симпатичен и которому я неравнодушен, я уважаю чужие чувства. Cтараюсь это делать, пусть и выходит это иной раз хуево. Но это было написано явно специально. В следующем письме было еще больше дерьма, она припомнила все что можно и нельзя, я узнал о себе много нового. И это был очень грязный ход. Так прыгают двумя ногами на голове у уже бессознательного заваленного человека. В этом письме уже сквозила ненависть. Я не виню ее. Сам виноват во многом.
Я не хочу даже писать про свою реакцию на первое письмо…истерика…только постарался собраца и чуть успокоица, пришло второе… скуренные полпачки… несколько часов тупо выпали из жизни… это был шок. Боль. Я мог ожидать такового от многих, но никак не от нее. И я сломался на несколько часов. Мысли, охватившие меня, носили настолько деппрессивно-самоуничижительно — суицидальный характер… Письма пришли до обеда… Пришел в себя я часа через 4… до конца рабочего дня оставался чуток…
Я тупо вышел на улицу, перешел ее и зашел в магаз. Купил стаканчик щербета и взял деревянную палочку. Зашел в пердяевский заросший полузасранный перовский дворик. Сел. Начал есть. Руки тряслись по чудовищной амплитуде. Надо было как-то дальше с этим жить.
- Предыдущая
- 62/69
- Следующая