Аннапурна - Эрцог Морис - Страница 22

• Предыдущая
• 22/65
• Следующая

Две хорошенькие, изящные девушки полощут у источника белье; они одеты в чистые хлопчатобумажные сари, аккуратно причесаны. Мы любуемся их гибкими и грациозными фигурами.

– Очаровательны! – говорю я Ишаку, подходя поближе.

– Постой, – шепчет он. – Сейчас попытаюсь их сфотографировать.

Не тут-то было. Поднимается визг!

Лишь после того как «безбожные» камеры убраны, девушки с удвоенной энергией принимаются колотить по белью, разложенному на камнях. Таков классический метод стирки, принятый в этих краях. Вряд ли белье может долго выдержать такую обработку. Что касается глажения, оно здесь неизвестно.

У источника играют дети. Они толкают друг друга, брызгают водой. В большинстве своем это девочки. Несмотря на детский возраст, они уже носят украшения в ушах, в ноздрях, на лбу, на шее, на запястьях.

Одна из них, восхитительная девчонка, не перестает улыбаться. Мы с ней быстро становимся друзьями. Она заразительно смеется, видя, как я чищу зубы какой-то диковинной цветной замазкой, а затем бреюсь явно подозрительным острым "орудием".

Но я знаю, чем ее можно заинтересовать, – одеколоном! Даю ей понюхать флакон, а потом брызгаю ей на волосы. Восхищение ее граничит с экстазом, Как видно, духи в этих краях пользуются особой популярностью. Застенчивость моей юной знакомой как рукой сняло. Эта восьмилетняя кокетка чувствует свою привлекательность.

Как редки, должно быть, минуты радости для этого ребенка, живущего в нищете, которой он, к счастью, не сознает.

Внезапно улыбка исчезает. Я оборачиваюсь: Ишак ее сфотографировал! Какой испуг! Долго еще она смеется, пока я расчесываю ее косички. Однако как ни трогательна и грациозна эта дружеская сцена, нам приходится уходить…

Забираем свои пожитки и покидаем источник.

Моя маленькая буддистка удаляется. Бедная крошка! Она сильно хромает. Ее походка изуродована укороченной ногой. С грустью в сердце я смотрю ей вслед.

Лагерь охвачен бурной деятельностью. Вторая группа уходит сразу после обеда. Кухни дымят, шерпы возятся вокруг палаток.

Постепенно начинают подходить носильщики. Им было велено прийти после обеда, они являются с утра. Ну что же, подождут, наблюдая за нами…

Панзи, Саркэ и Айла с головой погрузились в рюкзаки. Приходится посматривать за ними, так как из-за чрезмерной предусмотрительности или недоверия они склонны взять с собой все свои личные вещи. Я считаю совершенно излишним, чтобы они брали по три пары штанов, однако не колеблясь нагружаю их запасными веревками.

Из общей палатки доносится индийская музыка: это Франсис де Нуаель ловит по радио последние известия.

Связь с внешним миром восстановлена, и наши мысли на мгновение уносятся вдаль. Знают ли о нас во Франции? Мы здесь не получаем никаких известий, ни единого слова. Несмотря на все расследования, на жалобы непальским властям, на посылку специальных курьеров, эта таинственная история до сих пор так и не выяснена.

Обед подан. Буквально набрасываемся на пищу. В последний раз едим приправы, винегрет, все то, чего мы будем лишены в высокогорье.

Удо подтверждает, что состояние здоровья моих товарищей великолепно. Понадобилось более трех недель, чтобы каждый из нас акклиматизировался и вошел в форму. Ляшеналь полностью избавился от своего фурункула. Потертости на ногах прошли.

Теперь нужно думать об уходе второго отряда; повторяются вчерашние сцены. Атмосфера лагеря накалена…

На этот раз Ребюффа занимается продуктами, Кузи – снаряжением. Подходят лошади; к счастью, носильщики на месте.

Все готово, можно отправляться. Время уже позднее, но жара не спадает. Похоже, что надвигается гроза. Последние прощания, горячие рукопожатия с Ишаком, Нуаелем и Удо – и мы трогаем лошадей.

Настает наша очередь…

Неторопливой рысью мы проезжаем по главной улице Тукучи между двумя рядами ребятишек, женщин, моющих посуду, и стариков, наблюдающих со своих порогов; у сагибов что-то происходит.

Переправа через Дамбуш-Кхола – довольно сложная операция. Сидя на лошади, приходится поднимать ноги возможно выше, чтобы не намочить ботинки. Это было бы нетрудно сделать, если бы не необходимость держаться возможно ближе к голове лошади, чтобы управлять ею в бурных водоворотах потока; к тому же седла в этих краях имеют неприятную привычку поворачиваться вокруг брюха лошади, а вконец изношенная подпруга может порваться в самый неподходящий момент.

Ребюффа, с его длинными ногами, героически переезжает по щиколотку в воде…

– Лучше намочить ноги, – поясняет он, – чем выкупаться полностью!

На обширной равнине Тукучи мы увеличиваем темп. На седле у Ребюффа лопается ремень, и Гастон совершенно теряет равновесие. Со стороны он выглядит как взведенный курок, но комичность этой позы не производит на него ни малейшего впечатления. Я предлагаю ему поменяться лошадьми, в конце концов все устраивается – и галоп возобновляется.

Миновав уже знакомые селения Канти, Ларжунг, проезжаем через деревушку Думпу, жители которой отличаются приветливостью. Преодолев подъем, достигаем Лете.

Ожидающие нас там гораваласы[70] волнуются: уже поздно, как они вернут лошадей в Тукучу? Однако раз дорога подходящая, почему нам не использовать лошадей и дальше? Это же выигрыш во времени! И вот конюхи во всю прыть мчатся за нами! Но все же настает минута, когда нам приходится спешиться. Прибежавшие в мыле гораваласы не могут скрыть своего удовлетворения по поводу окончания этой верховой прогулки. Между прочим, и мы также!

Слева начинается еле заметная тропа, которая, по словам Кузи, должна нас привести к деревушке Чойя. Пускаемся в путь, и действительно вскоре показывается селение. В первом же доме царит оживление. По приставной лестнице понимаются и спускаются носильщики. Слышны смех, песни, бурное веселье. Это наводит меня на мысль, что здесь не обходится без щедрой раздачи рисовой водки. В Непале продажа алкоголя запрещена. Но кто может запретить угощать гостей?

Наша группа покидает селение. Вскоре мы наталкиваемся на большую группу своих носильщиков, с комфортом расположившихся на мягкой траве. Грузы разбросаны по лужайке. Осторожности ради, учитывая длинный переход, мы послали их вперед… Издаем воинственное рычание, в мгновение ока грузы подхвачены, и носильщики исчезают с фантастической быстротой.

Наступает ночь. Обогнув несколько утесов, выходим на лужайку, приютившуюся на краю пропасти. Саркэ и Аила быстро устанавливают палатки, разжигают костер и достают продукты. Уже поздно. Молча съедаем ужин и забираемся в спальные мешки.

На следующее утро, разбудив шерпов, снимаем лагерь. Узкая тропа ведет в глубину ущелья. Впоследствии в этом месте Марсель Ишак и Жак Удо встретили стадо обезьян, поднимавшихся вверх по ущелью. Далее путь идет по тропе, выбитой в скалах. Крутой спуск неожиданно приводит нас к берегу немноговодного в это время года потока Шадзиу-Кхола. Переправа не представляет никаких трудностей, однако на противоположном берегу даже опытный следопыт не смог бы обнаружить и малейшего признака тропы. Непроходимые джунгли простираются, по-видимому, вверх по склону. Кузи предупреждает, что до вечера следующего дня воды не будет. Заполняются все наличные фляги водой.

Подъем начинается с настоящего лазания по отвесной скальной плите. Тропа вьется бесконечными петлями сквозь заросли бамбука, через поваленные стволы, между преграждающими путь деревьями. Воздух влажный и тяжелый. У нас с Кузи завязывается длительная беседа. Когда разговор доходит до Бергсона и Юнгера, мы оказываемся на чудесной маленькой лужайке, покрытой подснежниками и другими цветами.

– Здесь, – говорит Кузи, – мы ночевали с Удо и Шацем 27 апреля.

Альпинисты склонны к консерватизму: решаем здесь позавтракать. Рюкзаки немедленно сброшены на землю, тюбики со сгущенным молоком переходят из рук в руки. Прессованные фрукты поглощают те, кому они еще не успели надоесть. К тому времени, когда последние носильщики, уставшие от трудного пути, все в поту появляются на лужайке, мы уже лежим с сигаретами во рту, выпуская замысловатые кольца дыма.

• Предыдущая
• 22/65
• Следующая