Мастер силы - Жвалевский Андрей Валентинович - Страница 37

• Предыдущая
• 37/42
• Следующая

— Вы кто? — спросил Леденцов, изображая высшую степень негостеприимства.

— Николай Николаевич, — ответил гость, — Романов. Вы должны помнить меня по фотографии. Иван Иванович рассказал, как вы меня… выхаживали.

Леденцов промолчал. Катенька покосилась на мужчин и отправилась к детям и животным с твёрдым намерением загнать их в дом.

— Мне вы тогда очень помогли, — сказал Романов. — Надеюсь, теперь и Ивану Ивановичу поможете. Он тоже в коме.

Этого Леденцов не ожидал.

— Слушайте, — взмолился Николай Николаевич. — Пустите меня в тепло, пожалуйста. А то придётся меня снова спасать. От обморожения.

Емельян Павлович расхаживал перед камином и злился. “Всякая злость, — пытался он урезонить собственную ярость, — есть злость на себя”. Мантра помогала мало. Если бы можно было выбросить из жизни и из тёплой комнаты этого сухонького мужичка.

Но выбрасывать было уже поздно. Да и не за что вроде бы. Подумаешь, ввалился человек в новогоднюю ночь в чужой дом… “Не заводись, — повторял Емельян Павлович про себя. -Думай!”

Думать было о чём. Звонок в “Скорую” подтвердил, что Портнов Иван Иванович госпитализирован в состоянии глубокого обморока. Сестричка из регистратуры даже кликнула врача, который с ходу взял быка за горло:

— Вы его родственник? Срочно приезжайте! Как зачем? Расскажете о его заболевании. Было ли у него раньше такое? На какие лекарства аллергия? Чем болел в детстве? А почему не знаете? Какой же вы после этого родственник? Ах, никакой! Ладно, давайте телефон родственников.

Тут Леденцов из мстительности пытался сунуть трубку в руки незваному гостю, но Романов замахал руками, как будто на него напал рой диких пчёл. Так и отмахался. А теперь сидел в кресле, пил коллекционный коньяк (Леденцовым для себя припасённый) и собирался окончательно испортить семейный праздник.

Емельян Павлович совершил ещё один рейс вдоль камина и подбросил в него совершенно не нужное полено.

Николай Николаевич досмаковал ароматный напиток, вкусно крякнул и посмотрел на часы:

— Ага. Полвосьмого. Значит, полчаса на рассказ, пятнадцать-двадцать минут на расспросы… А в девять за мной заедет такси, и вы сможете нормально отпраздновать Новый год.

— Такси? — недоверчиво переспросил Леденцов.

— Да, я сразу с ним договорился. Вы за три часа как раз успеете приготовиться к празднику.

“А он не такая уж и сволочь”, — подумал Емельян Павлович.

— А о чём рассказ? На целых полчаса.

— Полчаса — это краткая версия. Полная займёт куда больше.

Романов с видимым сожалением отставил бокал и потянулся за портфелем. Леденцов вдруг обнаружил, что Николай Николаевич повадками очень напоминает Ивана Ивановича: та же лаконичность, подтянутость, те же размеренные движения. Даже когда Романов отмахивался от телефонной трубки, делал он это ровно с той экспрессией, какая была необходима. Ни больше, ни меньше.

— Может, ещё коньячку? — спросил Емельян Павлович.

— Спасибо, пока не стоит. Может позже, на посошок. А пока краткие факты. Иван Иванович попал в больницу через десять часов после моей встречи с ним. Причина его глубокого обморока медицине неизвестна. Можно сказать, сверхъестественная причина. Разговаривали мы с господином Портновым не столько о вас, сколько об Андрюше… Простите, об Андрее Валентиновиче Гриневе.

“Даже оговорка у него, — подумал Леденцов, — выдержана строго в положенном тоне”.

— И последний факт: мы с Гриневым достаточно долго работали вместе. Поэтому я вполне допускаю ситуацию, при которой Андрей Валентинович через меня вышел на Ивана Ивановича, а его конечная цель — вы, любезный Емельян Павлович.

Тут Леденцов вспомнил, что он-то коньяк может пить и не на посошок, а в качестве аперитива. Выпил стремительно, неприлично быстро для такого напитка.

— Будем считать, — продолжил Романов, — что на первый вечный вопрос “Кто виноват?” мы ответили. Остался второй вечный вопрос: “Что делать?”. Вы от борьбы отказываетесь, я знаю. Даже знаю почему, не трудитесь разъяснять. Вы ведь считаете, что ваш дар вам только мешает? Не только вам, но только мешает… Нет-нет, я не буду переубеждать! Я даже горячо поддержу.

Леденцов под аккомпанемент убедительного голоса гостя уже налил очередную порцию.

— Однако я готов предложить способ решить обе проблемы сразу. То бишь избавиться и от недруга, и от недуга, — Романов улыбнулся тонкими губами. — Гринев перестанет быть для вас опасен. И ваш дар тоже исчезнет. Вы готовы к такому повороту?

Емельян Павлович задумался. Почему-то он не смог сразу ответить “Да”.

— Поясните, — сказал он.

Катенька спустилась из детской, где она укладывала Юльку, без пяти восемь. Она уже почти придумала, как выпроводить гостя, но этого не понадобилось. Как только она показалась в дверях, Николай Николаевич приложил руку к сердцу и торжественно-виновато объявил:

— Ещё раз прошу прощения за вторжение! Через час с небольшим я снова исчезну из вашей жизни!

— Подождите, — вмешался муж и потянул гостя за рукав, — а на третьей ступеньке что?

Тот обронил ещё один виноватый жест и снова склонился над листом бумаги, по которому Леденцов водил осторожным пальцем.

— Да то же самое, что и на первой! “Осознание”, изволите ли видеть.

— А-а-а, — сказал Емельян Павлович и замер на какой-то закорючке с видом пирата, обнаружившего чужой клад.

Катенька решила посмотреть на загадочный документ и встала за плечом мужа. Он уловил движение, не глядя погладил её руку.

Рисунок на бумажке был прост: извилистая линия, напоминающая ступеньки лестницы в Катенькином родном подъезде. Рядом с первой ступенькой мелким, но очень разборчивым почерком отличника-переростка было написано: “Осознание тезы”, возле второй — “Обучение тезе”. Над третьей Николай Николаевич уже выписывал “Осознание антитезы”. Ещё две ступеньки оставались пока без подписи.

— Ничего не понимаю, — сказала честная Катенька. — А что такое “теза”?

— Это, — Леденцов пощёлкал пальцами и подобрал идеальное определение, — что-нибудь.

— Позвольте, — вмешался Николай Николаевич, -я на примере объясню. Ваш супруг, когда он ещё не был вашим супругом, уже был мастером силы. Помните?

Катенька хмуро кивнула. Она так и думала, что вся это чертовщина не закончилась.

— Во-о-от. А потом он поднялся на первую ступеньку, — Романов ткнул в надпись “Осознание тезы”. — Он осознал, что является мастером силы.

Слово “осознал” Николай Николаевич подчеркнул в воздухе нешироким жестом.

— Не сам осознал, — сказала Катя, — добрые люди помогли.

— Сердитесь? Напрасно. Раз уж у Емельяна Павловича есть эта способность, лучше о ней знать, чем не знать.

Катенька упрямо покачала головой.

— Тогда на четвёртой, — сказал Леденцов, — должно быть “Обучение антитезе”?

— Позвольте я быстренько закончу ответ вашей супруге. Итак, после осознания своего дара ваш муж стал учиться его использовать. Это вторая ступенька. На третьей он, как вы знаете, понял, что является ещё и мастером сглаза…

Катенька вцепилась в руку мужа. Ей очень не хотелось возвращаться в мир мастеров сглаза и силы. И Леденцова она отпускать не собиралась.

— Вы не беспокойтесь, — Романов опять принял виноватый вид, — прежние способности вашего супруга остались при нём. Просто в ходе столкновения Емельяна Павловича с Андреем Валентиновичем они оба несколько… перенапряглись, что ли? Словом, открыли в себе дополнительные источники. Второе, некоторым образом, дыхание…

Катенька решила, что её роль гостеприимной хозяйки на сегодня можно считать перевыполненной.

— Уходите, — сказала она голосом Снежной Королевы, — такси подождёте во дворе.

— Он же замёрзнет…

— Помолчи. Хорошо. Подождёте здесь. Мой муж пойдёт к ребёнку. С вами останусь я.

Емельян Павлович переглянулся с гостем, и тот вдруг улыбнулся:

— А может, так и лучше. Вы ступайте, а мы пока побеседуем. Вы не против?

• Предыдущая
• 37/42
• Следующая