Кафедра - Житков Андрей - Страница 22
- Предыдущая
- 22/85
- Следующая
Через три часа он постучал в кабинет начальника цеха. Володя сидел за столом. Перед ним стояло шесть пивных бутылок — пять были пусты, из шестой он отхлебывал пиво. На газете лежали остатки воблы.
— Иди, закрывай свою шарашку! — приказал проректор.
— Долго ты возился. Видишь, я тут почти все прикончил, — развел руками начальник цеха.
— Молодец, — улыбнулся Александр Антонович. — Я тоже. Лаборатория в порядке. За Лину я спокоен.
Каждый вечер после работы Митя теперь ездил к Насте. Она целыми днями сидела за письменным столом, разбирала мамины фотографии, обрезала их по размеру и наклеивала в большой альбом. После лекарств и токсикологии делала она все очень медленно, иногда застывала с ножницами или с фотографией в руке, глядя в одну точку на стене. Могла сидеть так несколько минут, потом, словно очнувшись, вновь принималась за свою монотонную работу. Мите иногда делалось страшно — он боялся, что у Насти “съехала крыша”. Лекарства и токсикология не прошли даром. Она подурнела: на щеках появились аллергические пятна, по утрам опухали суставы. Из токсикологии Настя сбежала через сутки, когда пришла в себя. Она очень испугалась, что ее определили в психушку — рядом какая-то наркоманка царапала ногтями стену и страшно выла. Собственно говоря, этот дикий вой и разбудил Настю. Из больницы она сбежала в тапочках и халате. Поймала частника и всю дорогу оглядывалась, боясь что за ней пошлют погоню. Только добравшись до дома, она почувствовала себя в безопасности и была безумно рада, когда сестра Зои Павловны Надя открыла ей дверь. Истерик больше не было. Вместо них — тупое безразличие ко всему происходящему в доме. После девятого дня все родственники разъехались — у них были свои дела и заботы, — и Настя осталась одна. К ней, правда, каждый день заходил отец, но ненадолго. Кормил дочь, разговаривал с ней, но уже минут через сорок начинал поглядывать на часы. Настя все прекрасно понимала и не удерживала его. Зато Митя с каждым днем задерживался все дольше и дольше. Он ходил за продуктами и помогал клеить фотографии в альбом. Настя рассказывала ему о своих воспоминаниях, детских и совсем недавних: как они в старые времена ездили в Анапу, где она сломала руку, выпав из беседки, как ели красную икру из трехлитровой банки, присланную родственниками из Магадана, как отец долго разводился с матерью — уходил, приходил, ругался, снова уходил, как она тихонько от матери и его новой жены навещала отца на работе. Митя не мог посмотреть на часы и сказать, что ему пора, он слишком хорошо чувствовал, как нужен ей сейчас. Смерть Зои Павловны их очень сблизила. Он ждал, что она его оставит и одновременно боялся этого. По вечерам ему было стыдно возвращаться домой к Вике. Он оправдывался тем, что с утра работал на кафедре, а вечером репетировал с абитуриентами, показывал честно заработанные доллары или рубли. На самом деле, он прекрасно занимался с долгышевскими девицами в свое рабочее время. Что делал до одиннадцати — двенадцати? Пил с Маркушей. В продуктовом рядом с домом Митя покупал чекушку, уже в подъезде открывал ее и прополаскивал водкой рот, чтобы пахло. Вика, конечно, догадывалась, что дело не чисто, и устраивала ему грандиозные скандалы. Орала, размахивала руками, обзывала алкашом, окончательно выйдя из себя, лупила по голове журналами. Ну да, он знал этот физический закон: если в одном месте все сложится хорошо, то в другом — обязательно полная жопа. В конце концов, то, что должно было случиться — случилось…
Настя протянула Мите большую пожелтевшую фотографию.
— А вот это мама со своим курсом на диалектологической практике под Архангельском. Узнаешь?
Митя ткнул в смеющуюся девушку в платке, телогрейке и шароварах.
— Правильно, она, — грустно усмехнулась Настя. — У тебя глаз наметанный. Даже я не сразу узнала. Хороший снимок, правда? — она взяла у него из рук фотографию, чуть-чуть подрезала обтрепавшиеся углы, намазала обратную сторону клеем.
— Ну вот, на этом и завершим нашу композицию, — произнесла Настя торжественно, приклеивая фотографию к месту. Она захлопнула альбом. — Он всегда будет лежать на мамином столе. Так ведь хорошо?
Митя послушно кивнул.
— Помоги мне! — приказала Настя. Она направилась в коридор, открыла кладовку. — Видишь лестницу? Бери ее и за мной!
Митя взял лестницу-стремянку, поплелся следом за Настей на кухню.
— Ставь сюда!
Он поставил лестницу рядом с дверью под кухонными антресолями.
— Вот, а теперь лезь наверх, открывай антресоли и доставай оттуда все! — командовала Настя.
Митя полез на лестницу. На антресолях стояли покрытые вековой пылью картонные коробки.
— Доставай, доставай! — приказала Настя.
Митя, ежесекундно чихая и брезгливо морщась, принялся доставать пыльные коробки. Настя желала ему здоровья, обтирала коробки мокрой тряпкой и составляла их на полу.
— Мамин архив, — объяснила она, когда процедура была закончена. — Здесь письма, документы, неопубликованные рукописи — много чего.
— И что собираешься с этим делать? — поинтересовался Митя.
— Разбирать потихоньку.
— Ты с ума сошла! Копаться в прошлом. Все время заставлять себя вспоминать. У тебя ведь была путевка, ты собиралась ехать… — он попытался обнять ее, но Настя отстранилась.
— Молчи, урод! Ты ничего не понимаешь! Я переживу это и успокоюсь. Иди лучше умойся.
Он отправился в ванную смывать с себя архивную пыль. Выйдя из ванной, Митя столкнулся в коридоре с Настей — она тащила одну из коробок в комнату. Коробка выскользнула из ее рук, упала, развалилась. По полу разлетелись старинные открытки и перетянутые резинками стопки писем. Настя села на корточки и стала собирать их. Халат распахнулся, открывая ее красивые ноги. Митя больше не мог сдержаться, он опустился перед Настей на колени, притянул ее к себе и стал целовать. Настя пыталась его отпихнуть.
— Она же смотрит! Что ты делаешь?
— Кто смотрит?
— Мама смотрит!
— Это не грех, не грех! — бормотал Митя, покрывая поцелуями ее шею. — Она только обрадуется этому. Мы же любим друг друга.
— Не ври! Я тебе этого не говорила.
- Предыдущая
- 22/85
- Следующая
