Хакер - Житков Андрей - Страница 21
- Предыдущая
- 21/54
- Следующая
Лобстер пьяно рассмеялся, отпил соку, спросил серьёзно:
— Страшно было, да?
— Да ну, Олег, это только по первости, когда даже в сортир сходить боишься. А потом привыкаешь — и на рынок, и по кишлакам шмонаешься, где хочешь. Видишь, я со спецназом ходил. Не просто так. С Басаевым, как с тобой, разговаривал. Представляешь? Он своих «чехов» хотел на наших обменять.
— А я не служил, — признался Лобстер. — Сначала в институте учился, потом отмазался. Мать отмазала — побашляла военкому.
— Оно тебе и не надо, — махнул рукой дядя Паша. — Каждому своё. Тебе учиться, а мне жениться! — Он снова хохотнул, взялся за бутылку. — О, вторую скоро усидим, а ты говорил — пить не умею!
Лобстер замотал головой, накрыл ладонью рюмку, пытаясь протестовать — его уже мутило, но дядя Паша мягко отстранил его руку.
— Ещё по рюмочке, Олежек, и всё! Лобстер чуть-чуть пригубил водку. Дядя Паша опрокинул в себя стопку, шумно задышал, потянулся за салатом.
— А вообще, Олег, обидно до боли! Мужик в расцвете сил, как говорится, голова на плечах, опыта — на целую дивизию хватит, а его — пинком под зад! Я говорю, ещё Родине послужить хочу, а они, пидоры, смеются: мол, на фиг ты ей не нужен — отдыхай. Мне теперь в четырёх стенах сидеть? Думаешь, я просто так пью?
— Не думаю, — помотал головой Лобстер.
— Не, ты погоди, Олег! Ты не хочешь служить, а тебя заставляют, я хочу — меня в запас. Это разве справедливо?
Лобстер бессмысленным взглядом посмотрел в тарелку с едой.
«Боже, как я нажрался-то! Это ж водка!» — тоскливо подумал он.
— Мне плохо. Я на воздух хочу, — пробормотал Лобстер.
— Сейчас мы тебя полечим, — пообещал дядя Паша. Он помог Лобстеру подняться, повёл в прихожую…
Никотиныч закончил убираться в квартире и озабоченно посмотрел на потолок. Прошло больше часа, как Лобстер поднялся к соседу. Что там могло случиться? Может, они подрались или?.. Никотиныч поймал себя на мысли, что беспокоится за Лобстера, будто он его собственный сын. За год привязался. Ну да, дочь у него, можно сказать, отняли. Они начали встречаться с ней только два года назад, а до этого он был персоной нон грата в той семье и даже не знал, как она выглядит. Дочь позвонила ему сама, сказала, что стала взрослой и хотела бы видеть отца. Всё равно они стали чужими друг другу, он не воспитывал её, не вложил того, чего хотел бы. А тут появился Лобстер, по возрасту чуть старше его дочери. Благодатная почва, возможность реализовать себя в качестве приёмного папаши. Он относился к Лобстеру не как к равному, а как к вундеркинду, который в житейском плане полный олух или даже идиот, но что поделаешь — такой уродился! Никотиныч, сам того не замечая, приобрёл менторский тон и теперь частенько поучал Лобстера по мелочам. Впрочем, Лобстер пропускал его слова мимо ушей.
Ждать Никотиныч больше не мог. Он снял ключи с крючка вешалки в прихожей и открыл дверь.
Рука Никотиныча привычно потянулась к звонку. Он вдруг заметил, что вместо звонка из стены торчат два проводка, отдёрнул руку. Робко стукнул кулаком в дверь, прислушался. За дверью было тихо. В голову полезла всякая чушь: будто соседи прикончили Лобстера и теперь, услышав стук, прячут его тело в платяном шкафу. Никотиныч прогнал от себя бредовые мысли и стал барабанить в дверь. Квартира словно вымерла. И тут он услышал обрывок песни, залетевший в разбитое окно подъезда: «…И дорогая не узнает, какой у парня был конец!» Пели двое. Никотиныч сразу узнал пьяный голос Лобстера, второй был ему не знаком. «Всё понятно! „Мировую“ с соседом выпили — и понеслась! Совсем от рук отбился!» — рассердился на Лобстера Никотиныч. Он глянул на свои ноги, обутые в домашние тапочки, и побежал вниз.
Лобстер с дядей Пашей сидели в обнимку на скамейке рядом с гаражами-«ракушками» и пели, тут же, на скамейке, была разложена нехитрая закуска, стояла чекушка водки, пакет апельсинового сока. На Лобстере был офицерский бушлат, на голове фуражка.
— Олег, у тебя совесть есть? — раздался в темноте голос Никотиныча.
— Ой, кто это? — притворно испугался дядя Паша.
— Это — Никотиныч, — сказал Лобстер заплетающимся языком.
— Папа твой?
— Не-а, — мотнул головой Лобстер. — Это мой друг. Мы с ним это… в шахматы играем. Дядя Паша звонко рассмеялся.
— Никотиныч, иди сюда, я с тобой тоже в шахматы поиграть хочу!
Никотиныч подошёл к скамейке. Недовольно посмотрел на дядю Пашу.
— Вы нас затопили, между прочим!
— Всё путём, расходы за мой счёт. — Сосед привстал. — Будем знакомы. Дядя Паша, полковник запаса.
Никотиныч неохотно пожал протянутую руку.
— Давай-ка лучше водки тяпнем, Никотиныч.
— Я водку не пью вообще… Олег, как ты завтра собираешься работать, интересно знать?!
— Какой он у тебя, оказывается, грозный! — пьяно рассмеялся дядя Паша. — А с виду не скажешь!
— Помолчите, пожалуйста! — раздражённо произнёс Никотиныч. — Олег, если ты сейчас же не отправишься домой…
— Ты его не трогай! — перебил его Лобстер. — Он, между прочим, в Чечне воевал!
— Олег, он тебя что, обижает? — грозно спросил дядя Паша.
— Не-не, всё в порядке! Это наши дела! — успокоил соседа Лобстер. — Ему учить некого, вот он меня и… дрючит, — пьяно рассмеялся.
— В общем, как знаешь! — Никотиныч уж собрался развернуться и уйти, как вдруг увидел, что бушлат на груди Лобстера зашевелился. Раздалось мяуканье, и из-за пазухи вылез чёрный котёнок. Он испуганно озирался, его большие глаза блестели в полутьме зелёными бусинами.
— Это Триллер! Дядя Паша подарил, — объяснил Лобстер.
Никотиныч понял, что Лобстер сейчас всё равно никуда не пойдёт, опустился с ним рядом на скамейку.
— Ну ладно, наливай, что ли!
Было раннее серое воскресное утро, и на платформе Выхино с табличкой «К Москве» стояло всего несколько человек. Среди ожидающих электричку был высокий кавказец. На нём была лёгкая куртка из плащовки. Он то и дело зябко поёживался от сырости и поглядывал на часы.
Раздался короткий гудок, в утренних сумерках засияли фары, и электричка медленно подползла к платформе.
Кавказец на несколько мгновений задержался в тамбуре, внимательно осматривая через заляпанное стекло вагон: два мужика — по одежде явно работяги, сонная семья с большими сумками — собрались в дальнюю дорогу, одинокий седой мужчина, прислонивший голову к оконной раме.
Кавказец прошёл по вагону, опустился на сиденье напротив седого. Мужчина открыл глаза.
— Привет. Электричка на семь минут позже пришла, — говорил кавказец по-русски почти без акцента.
— Да, — кивнул седой. — На всё воля Божья. Кавказец полез в карман куртки, достал из него несколько фотографий, протянул седому.
— У меня ума не хватает, как он Мальчика завалил? Такой замечательный стрелок был! Где я такого ещё найду? И Вояка сгинул. Я думал, парень щенок, а он зверь настоящий.
Седой внимательно рассматривал фотографии. Они были сделаны на улице, из машины. На одной Лобстер сидел на скамейке вместе с Никотинычем. Фотограф поймал его в смешной позе, с поднятыми руками и полуоткрытым ртом. Он что-то доказывал напарнику с пеной у рта.
— Друг его, — подсказал кавказец седому.
На другой фотографии Лобстер был с главным киберпанком страны Гошей. Они шли по улице, Гоша что-то объяснял Лобстеру, а Лобстер в это время совал в рюкзак коробку с дискетами. Вид у него был озабоченный.
— Вот этот — самый главный у них в тусовке, — кавказец ткнул пальцем в Гошу. — Большой шутник.
— Вижу, — усмехнулся седой. — Петух гамбургский.
— Больше изображает. Лобстер в деле его покруче.
Седой кивнул. На третьей фотографии Лобстер был вместе с Мирандой. Они сидели за столиком летнего кафе.
— Девка его. Тоже куда-то свалила, — кивнул кавказец. — Вообще-то он девок любит. Слаб.
— Все мы девок любим, — заметил седой. — На то и мужики.
На следующей фотографии Лобстер садился в машину. Взъерошенный, растрёпанный, взгляд отрешённый — весь в себе.
- Предыдущая
- 21/54
- Следующая
