Теперь мы выбираем лица - Желязны Роджер Джозеф - Страница 35
- Предыдущая
- 35/41
- Следующая
— Да. Если вы обещаете, что потом ответите на мои вопросы.
— Что ж, это справедливо. Пожалуйста, повторите весь порядок действий.
Она повторила, и я быстро вывел ее из комнаты.
— Я отведу вас в уютное местечко, неподалеку от выхода, — сказал я, — где вы будете ждать, глядя на окружающие окрестности. Оттуда вам будет видно, как я ухожу и возвращаюсь.
Впрочем, я вспомнил о том самом свечении и решил показать ей, как затемнять окно в случае необходимости.
— …И еще одно, — добавил я. — Возможно, когда я вернусь, я буду не я.
Она остановилась.
— Прошу прощения, — сказала она.
— Я могу выглядеть иначе. Ну, возможно, я окажусь другим лицом.
— Значит, вы хотите сказать, что я должна силой посадить любого другого появившегося после вас человека в это кресло и неважно, хочет он того, или нет.
— Только если он будет в смятении, в замешательстве… По-моему, так будет выглядеть любой, если его силой попытаются затащить под эту штуковину.
— При чем здесь любой. Это буду я, в том или ином обличье.
— Хорошо. Будет сделано. Но есть еще один вариант.
— Какой?
— А если никто не придет?
— Тогда все кончено, — сказал я. — Возвращайтесь домой и позабудьте обо всем.
— Каким образом? Я понятия не имею, где мы вообще находимся, а уж тем более не знаю, как отсюда выбраться.
— В комнате, где покойники, — сказал я, — на дальней стене в левом нижнем углу находится маленькая зеленая панель, контролирующая систему транспортировки. Она довольно простая. Вы сможете в этом разобраться, если придется.
Я привел ее в свою комнату и она, ахнув, прижалась ко мне. Окно было прозрачным. Прежняя луна скрылась, но заливающий весь ландшафт нежный свет свидетельствовал о том, что уже взошла и скоро покажется вторая луна, более величественная, большая, яркая.
— Это не просто картина. Это настоящее окно, правда? — спросила она.
— Да, — сказал я, осторожно отстранил ее, обошел и достал транквилизирующий пистолет. — Вы знаете, как таким пользоваться?
Она приближалась к окну. Она взглянула на пистолет, прошептала «да» и, не останавливаясь, двинулась дальше, словно зачарованная. Я подошел к ней, взял ее руку, положил пистолет на ее ладонь и сомкнул ее пальцы вокруг его рукоятки.
— Мне никогда не приходилось видеть как там, снаружи, — сказала она.
— Ну, смотрите сколько угодно. Мне уже пора. Там слева, под оконной рамой, есть обыкновенный переключатель. Точно. Можете затемнить окно, если захотите.
— Почему я, вдруг, захочу? Это прекрасно.
— Существует такой оптический феномен — ослепительный свет, вспыхивающий и исчезающий. И если он появится..
— Ну, до тех пор я буду просто смотреть. Я…
— Что же, расстанемся на время. До скорой встречи.
— Подождите!
— Я и так слишком долго ждал.
— Но я заметила там кукую-то тень. Может быть, это человек.
— Где?
Она показала в сторону руин.
— Вон там.
Я не заметил ничего такого, и она сказала «исчезло», и я сказал «спасибо» и оставил ее там смотреть в окно, сомневаясь, заметила ли она вообще, что я ушел.
Я быстро прошел по коридору к выходу, располагающемуся в укромном закоулке. На самом деле выход составляли три двери, каждая из которых способна была выстоять под напором различной силы и оборудована разнообразными средствами защиты. Все они были открыты, и я приостановился лишь для того, чтобы проверить свой револьвер.
Было прохладно, и в ночном воздухе пахло сыростью и легкими ароматами растений. Через секунду ощущение новизны исчезло. Мне уже приходилось выбираться наружу несколько раз, давно, и впечатления не были такими уж незнакомыми.
Мне быстро удалось приспособиться к движению по неровной поверхности, и я устремился в сторону развалин. Временами в тишине раздавались какие-то слабые звуки, вроде чириканья или щебетания, но мне трудно было определить, птицы это, или насекомые. В ложбинках, иногда попадавшихся мне по пути, висел легкий туман. Камни под ногами были влажными и скользкими. На открытых местах от меня даже падала тень, настолько ярким стал лунный свет. В чистом небе сверкали бесчисленные звезды, и лишь в стороне проплывали редкие облака. Потом мной овладели странные чувства и, по-моему, все началось с каких-то смутных сомнений и тревог.
Некое отношение имела к этому звездная панорама, вон те звезды, которые мы пытались сделать чем-то непристойным, а еще этот неподвижный, словно застывший ландшафт, и впервые за бесконечные столетия я брел в полном одиночестве за пределами Дома, преследуя самую загадочную для меня личность на свете, приближаясь к этим таинственным руинам. Странно, что такие мысли вообще могли посетить меня. До сих пор эти развалины не были для меня таинственными. Они просто существовали, только и всего, и этот факт тоже был важен для происходившего в эти непостижимые мгновения самоанализа. Потом мне пришло в голову, что, быть может, те странности, которые раньше мне не казались таинственными, были теми явлениями, о которых мне когда-то было что-то известно, и лезвие моего любопытства затупилось на уровне подсознания, как меч тупится о камень.
Сколько всего я знал и забыл? Может быть, часть этих знаний пригодилась бы мне сейчас? Не стремлюсь ли я к собственному уничтожению, преследуя человека, который знает почти все, что известно мне, а еще владеет накопленным за несколько жизней опытом, о котором мне неизвестно ничего? Вероятно. Но я уже продумал план этой схватки. Только бы он не сумел его разгадать.
И почему именно это место выбрано им, как поле нашей битвы? Я знал, что это наверняка имеет какое-то отношение к развалинам. Я понимал, что почему-то боюсь их. Почему?
Если бы я вытащил побольше булавок…
Я шел дальше, я был готов к его нападению, полагая, впрочем, что его не будет. Пока.
Ни огонька, ни искорки не вспыхивало в развалинах. Они словно притаились, поджидая меня, и только их тени медленно отступали под лунным светом.
Почти не было слышно моих шагов. Мне казалось, что если что-то и можно различить, то только мое дыхание…
Я поднялся на пригорок и быстро огляделся. Конечно, его нигде не было видно. Когда я, не задерживаясь, стал спускаться, повеял ветерок, прохладный, легкий и туман рассеялся, исчез.
Во имя миролюбия, гармонии, братства и ради сохранения Дома собирался я убить человека. Со своей стороны и он давно уже не скрывал своих намерений по отношению ко мне. Хотя вдохновляющие его идеалы оставались для меня неясными, не вызывало сомнения, что он не согласен со мной по поводу правомерности заточения человечества в монастырь. С моей точки зрения этого было вполне достаточно для его устранения. Однако, окажись на его месте кто-нибудь другой, я просто отмахнулся бы от этого человека, как от заблудшей овцы, но его упорство и способности не могли оставить меня равнодушным к мотивам его действий.
Я не сомневался в справедливости своих собственных убеждений, суть которых заключалась в том, что человеческая натура может быть изменена, что человека можно заставить нравственно совершенствоваться. Обходя большую пенистую лужу, образовавшуюся в яме, я на секунду задумался, а почему, собственно? Это не было шагом к изменению своих взглядов и убеждений; меня вдруг просто заинтересовало, из какого источника я их почерпнул. Выходило так, что они всегда были частью моего менталитета. И тут меня осенило, что, учитывая все вытащенные булавки, нас с Блэком теперь объединяло общее прошлое, причем ему обо всем этом должно быть известно гораздо больше, чем мне. И, следовательно, он должен был обрести соответствующий философский подход к жизни. Существовало несколько возможностей…
Либо он получил сильнейший посыл к изменению своих взглядов в противоположную сторону, либо он уже изменился, либо наше давнее прошлое оказалось для него достаточно двусмысленным, чтобы он мог и дальше жить, не отступая от своих принципов и убеждений.
Могло быть и так, что все три предположения были до известной степени верными. В первом случае, я полагался на неведомый мне пока первичный источник моих собственных чувств. Я понимал, что мои собственные убеждения были рациональными, не обязательно при этом являясь последовательными, логически обоснованными, так сказать, дедуктивными. Они составляли часть моей мыслительной… «традиции», вот, по-моему, самое подходящее слово. Предположим, что им владели столь же сильные чувства, что и мной, и, возможно, что опыт четырех жизней, обрушившийся на него, когда он вытащил булавки, не заставил его сразу воспринять мой образ мыслей. Но какое-то воздействие это должно было оказать. Впрочем, все это было равносильно попытке предугадать результаты химической реакции, когда смешиваются и нагреваются два практически неизвестных химических элемента.
- Предыдущая
- 35/41
- Следующая
